неинтересны, он что-то тихо говорил Ньюке. А на балконе разворачивались интересные события.
Понятые с большим интересом наблюдали через балконную дверь за неудачными попытками Пуэлы сбросить куклу вниз. Она, уже в третий раз приноравливаясь, дергала манекен то за руки, то за ногу, пытаясь приподнять его и перевалить через перила. Уже понимая, что не справляется с этой задачей, Пуэла обхватила куклу сзади за пояс, пытаясь рывком подбросить ее как можно выше. Но вес манекена был явно чрезмерно излишним для худенькой женщины.
Юста остановила эти попытки словами:
— Достаточно. Составьте протокол с описанием происшедшего, а вам, — она обратилась к понятым, — всё понятно? Не требуется дополнительных попыток?
Понятые кивнули головами и хором ответили:
— Всё и так ясно. Эта женщина не могла его сбросить вниз.
Когда все вернулись в палату, Юста обратилась к Ньюке, да так, чтобы ее слова слышали все:
— Прямо сейчас доказано, что последним, кто мог видеть генерала живым, могли быть вы.
— Не вижу в вашем предположении хотя бы малейшей вероятности, отличной от нуля, — встрепенулся Порфирий Петрович. — Эта женщина не смогла поднять эту штуку — ну и что? Можно допустить, что она просто беседовала с генералом и уговорила его на это. На самоубийство. А мой подшефный, не застав генерала в палате, как раз и стал выяснять, где его можно найти. Такая последовательность событий более логична, чем ваша. —
Порфирий Петрович поднялся с дивана и, потирая ладони, прошелся вдоль окон. — Допросите задержанную, спросите, что она говорила генералу. Почему он так решительно поступил? Вам известно, что генерал был смертельно болен?
— Да, — ответила Юста, — я воспользуюсь вашей рекомендацией. А пока, Ньюка, ответьте мне на такой вопрос: о чём вы разговаривали в коридоре с главврачом?
Порфирий Петрович снова вмешался в процесс:
— А какое это имеет значение? Они могли говорить о чём угодно — о погоде, например.
Последнюю фразу адвокат произнес громко — так, чтобы главврач ее расслышал.
— О погоде? — переспросила Юста. — Можно и о погоде. Ньюка, а какая погода была в тот день? Солнечно, сухо? Или слякоть и шел дождь?
Ньюка вопросительно посмотрел на Порфирия Петровича. Тот в ответ кивнул головой, и Юста впервые услышала несколько глуховатый баритон восемнадцатилетнего юноши:
— Дождливо было с утра. А потом… потом тоже слякотно было.
— Не правда ли, в такую погоду обычно настроение хорошим не бывает?
В разговор, как и ожидалось, включился адвокат:
— Это у нас, у стариков, в слякоть настроение ухудшается, а у вас, у молодых, любая погода хороша.
— Ньюка, вы тоже так считаете? — спросила Юста.
Ньюка уже более раскованно ответил:
— Был проливной дождик. На улице торчать скучно.
— А к деду приехать было не скучно? — продолжила разговор Юста.
Порфирий Петрович насторожился. Он остановился у окна и внимательно посмотрел на Юсту. Она сделала вид, что не замечает его взгляда.
— Нет, не скучно, — ответил Ньюка.
Он, сделав паузу и не получив от адвоката никаких указаний, продолжил:
— Дед всё время вспоминал свою молодость, войну. Разве скучно слушать про войну?
Последнюю фразу Ньюка произнес как-то заученно — в его интонации опытный слушатель мог уловить неискренность и, может быть, даже некоторую иронию: мол, отвяжитесь от меня со своими рассказами о старине.
Порфирий Петрович уловил это и решительно вмешался:
— Да, совершенно правильно, что молодежи интересна наша история. Сейчас патриотическое воспитание очень актуально. Вот и молодой человек формируется как патриот, как человек, любящий свою родину, — и он впрямую обратился к Ньюке: — Вы, Ньюка, имея такого деда, я полагаю, цените подвиги наши в последней войне?
— Да, конечно, — сухо ответил Ньюка. — Мы всех победили, и правильно сделали.
— Вот видите, — обращаясь к Юсте, произнес Порфирий Петрович, — наша молодежь получает правильное воспитание.
— Да, — согласилась Юста, — но мы отвлеклись от дела.
За окном потемнело, неожиданно набежали осенние тучи. Пошел сначала мелкий, а затем и сильный дождь. Помощники срочно убрали с балкона манекен и посадили его в свободное кресло. Наступила неожиданная пауза. Сидящие за круглым столом заканчивали оформление бумаг. Охранники стояли у двери и откровенно скучали. Пуэла в какой-то странной задумчивости стояла у балконной двери и смотрела на дождь. Юста вспомнила, как прошлой осенью Крео привез ее на родину деда — в ту деревеньку, где она много раз отдыхала в летние месяцы.
* * *
Внедорожник долго и натужно преодолевал совершенно заброшенную дорогу, на которую они съехали с более-менее нормальной грунтовки. Иногда казалось, что машина не выберется из очередной ямы, проточенной водными потоками. Последние три километра преодолевались не менее получаса. Юста не бывала в этих местах с тех пор, как родители вывезли деда в город.
Прошло уже почти десять лет. Дорога по краям заросла молодой порослью, бывшие поля под натиском зелени превратились в большие поляны высокой травы. Лес наступал повсюду — некоторые места она узнавала с большим трудом.
— Вот справа сквозь заросли ольхи открылся холм заброшенного хутора, а вот там, в низине, блеснуло большое озеро, широкой дугой уходившее за лесной мыс.
Преодолев низкое болотистое место, машина выбралась на бугор, откуда раньше была видна вся дедова деревня. А сейчас Юста не увидела ничего, кроме двух старых лип, еще стороживших въезд на широкую деревенскую улицу. Липы постарели, одна из них болела: макушка совсем засохла, и жить ей осталось, наверное, недолго. Вторая еще держалась и раскидистой кроной закрывала вид на озеро.
Они проехали мимо, и через минуту машина остановилась у разрушенного палисадника деда. Хатки, похоже, уже давно не существовало. На ее месте рос высокий бурьян из иван-чая, да по краям еще виднелись плоские камни бывшего фундамента. Но сад — старый яблоневый сад, высаженный ее прадедом, — частично сохранился. Корявые, кое-где уже полузасохшие яблони уходили по склону вниз к озеру, где когда-то стояла дедова банька. Банька топилась по-черному, и дед устраивал им помывки каждую субботу. Распаренные до елетерпения, они с подружкой голышом прыгали с мостков прямо в озеро, а потом сидели на скамеечке у теплой бревенчатой стены со стороны сада и с наслаждением грызли сочные яблоки.
Юста с Крео спустились через сад к озеру. Берег повсюду зарос высокой осокой — подойти к воде было невозможно. На месте баньки из бурьяна торчала груда камней от печи. А когда-то отсюда они, завернувшись в полотняные простыни и повязав по-деревенски платки, поднимались в хатку, где до самых сумерек чаевничали. Дед по субботам готовил какой-то особенный чай с пахучими травами. К тому еще полагалось варенье разных видов из лесных ягод.
По субботам после бани ей
