самую центру забрались. Паря наш, как девки остановились, залег за кочкой в дурман-траву, наблюдает. Солнце ему в спину светит, и девок ему хорошо видать. Встали они в кружок, корзинки на траву склали и давай аукать и покрикивать: «Ягод дай, ягод дай! Повеселим тебя. Ау, ау!»
Чудно ему стало, думает: «Кому это девки так кричат? Неужто с ума сходят?» Лежит паря, удивляется, и тут тень рядом появилась — сзади кто-то встал и сопит. Хотел было наш паренек оглянуться, да и посмотреть, кто это сзади. А не может — вроде как онемение в теле наступило. Да еще дух такой пошел, как будто псина кака гнилая рядом, аж дурман-траву заглушило всю. Лежит наш паря не шелохнется. По спине, пониже шеи, словно капли росы холодной ощущаться стали. Тень рядом колыхается, дух дурной всё заполонил, да сопение и хрюканье сзади слышно. Тут еще одна напасть приключилась: кто-то по спине ему шершавым чем-то водит, да давить сильно стал. Тело всё в кочку вгоняет, всё глубже да глубже. Вот уж и живот до мокроты дошел, а сверху давление не убавляется. Подумал паря, что конец ему пришел, глаза зажмурил и не дышит уж почти… Ну как, девоньки, не запужал я вас? — делая паузу, спросил дед.
— Нет, дедуля, — ответили девоньки, — нам интересно! А тот леший, может, и сейчас там живет? Нам бы посмотреть на него!
— Кхе-кхе, — прокашлялся дед. — Нетути сейчас никаких лешаев. Как электричество завели, столбов понаставили, так эта вся живность нечистая ушла. Нечем теперь молодежь пугать, воспитывать. Только и остались сказы эти от стариков. Да и молодежь вся разбежалась по городам. Одни мы трухлявые в деревне остались.
— Дедуля, а чем эта-то история закончилась?
— А этот случай вот как завершился, — и дед продолжил: — Лежит, значит, наш парнишка и чует, что давить-то его перестали — легче ему стало. Дух вредный вроде как рассеялся, и страх маленько проходить стал у него. Слышит он — девки песню веселую завели:
Ягоду в бору собрала,
Дроле ягоду снесу.
Я любви еще не знала,
Для нее я здесь пою.
Не судите меня строго,
Забавляться мне пора.
Ягод будет очень много,
Здесь судьбинушка моя.
«Чудная песня, — думает паря. — Кому это девки так распелись?» — Голову из моха приподнял, глаза маленько потер: мать чесная — девки голые по кочкам прыгают, под песню свою вроде как пляшут. А какая-то чудища косматая с корзинами вокруг копошится, ягоды собирает, да так скоренько работает, что ягоды так и сыплются в те корзины. Смотрит — а уж корзины почти полные. А чудища в его сторону рожу-то свою поворотила, ягоды собирать бросила и на парнишку пошла. Он с силой собрался, от кочки оторвался и бежать что есть мочи. Несколько пробёг, да и в тину провалился, по пояс завяз. Ползет, из сил выбивается. Обернулся — тихо вокруг. Солнце садится, уж кромкой мелколесье на краю болота зацепило. Ни девок, ни чудища. Лег он в изнемоге — так в трясине и пролежал до следующего дня. Спасся, значит, от смерти убиения на болоте. Ну, вот и конец сказу моему, — добавил дед.
— Как конец? — затараторили подружки. — А что дальше-то с ними было? Расскажи, дедуля, пожалуйста?
— Дальше-то всё просто было, — ответил дед. — Девок этих отправили к дальним родственникам в деревню верст за тридцать отсюда будет. Парнишка выправился. Здоровье поправил, работал как все, только седина никуда не делась. Его парни иногда лунем звали, да он не обижался. А деревня вся решила на то болото более не ходить, и долго не ходили, пока случай не забылся.
* * *
— А вот здесь наш шалашик был, — Юста указала на полянку меж двух яблонь. — Одичало всё, — добавила она, срывая яблоко. Откусила небольшой кусочек. Горько-сладковатая мякоть на вкус была неприятна. — Одичал сад, — повторила она.
Крео в знак согласия кивнул головой:
— Всё дичает, если не ухаживать.
— Некому ухаживать, — вздохнула Юста. — Нет деревни, одни камни от фундаментов остались. Лешие и черти ушли, а за ними и люди.
— Это как в сказке? — удивился Крео.
— Дедуля мой говорил, что нечистая сила от электричества ушла, а теперь вот и людей нет.
— Интересно, — ответил Крео и после паузы добавил: — Не живут люди без сказок и легенд. Не получается так жить. Скучно. Без прошлого скучно. Вот, послушай, — и он прочел:
Туда не надо возвращаться,
Туда, где молодость была.
Нам надо с нею попрощаться —
Сегодня есть у нас дела.
Но что-то тянет нас обратно,
Где слышен смех и громкий плач.
Как будто что-то непонятно
Нам здесь, где мало неудач.
Там каждый день ломают копья,
Бурлят идеи без границ,
Сражаются с врагами в клочья
И не щадят ни тел, ни лиц.
И снова мы туда приходим —
Без прошлого нам здесь не жить.
И мысленно с собой уводим
Всех тех, кому сейчас не быть.
— Да, без прошлого скучно, но с прошлым иногда так грустно, — сказала Юста. — Мне иногда кажется, что молодые грустными не бывают. Всё им смешно. Я себя вспоминаю в том возрасте: всё-таки мы были хоть чуточку не такими.
— Брось ты это сравнивать! — ответил Крео. — Всё повторяется по кругу. Мы по молодости были веселыми — веселуха повсюду была. Так же сейчас и у новых молодых. Вот ты вспоминаешь деда. Так он, я думаю, веселым был даже в возрасте.
— Да, ты прав. Он даже о войне одни курьезы рассказывал, — ответила она.
— Всё движется по кругу. Мы уходим и возвращаемся и бесконечно что-то ищем, находим, и снова теряем, и опять ищем…
Они прошлись по еле заметной тропке посередине бывшей деревенской улицы, ненадолго задерживаясь у тех мест, где когда-то стояли дома. Юста вспоминала деда, соседей, подружку, с которой когда-то бежала вниз к озеру. В полуденную жару они бросались в прохладную воду. Плыли, фыркая, подальше от берега и останавливались на глубине. Работая руками, висели столбиками в прозрачной воде и любовались зеленью леса, вплотную поступившей к зеркалу большого озера.
Он спросил ее:
— О чём ты думаешь?
— О прошлом, — ответила она.
— О прошлом, — повторил он. — Да, о прошлом думать хорошо, но оно уже ушло.
— Да, ушло, — согласилась она.
Некоторое время они
