шли молча. Тропинка совсем потерялась. Пора было возвращаться.
— Заросло всё, — сказал он.
— Да, — ответила она. — А когда-то жили люди. Шумели, веселились. Теперь тишина и покой. Нет домов, нет людей. Вечный покой.
— Может быть, и вечный, — согласился он и спросил: — Может, назад пойдем?
— Сейчас постоим и пойдем, — ответила она. — Как тихо. Ты слышишь?
— Что? — спросил он.
— Ты слышишь тишину?
— Да, слышу, — ответил он.
— Почитай мне что-нибудь свое, — попросила она.
Он обнял ее за плечи, наклонился к самому уху и тихонько, почти шепотом, прочел:
Потом. Когда-нибудь потом
Все наши прошлые невзгоды,
Как будто древние породы,
Все зарастут былым быльем.
Удачи, подвиги, победы,
Как будто пышные обеды,
Пройдут за давностью времен,
Как исчезает чемпион
На фоне бьющихся рекордов.
И будут новые аккорды
Стирать ушедший тихий звук.
Но память что же нам оставит?
Возможно всё ей уместить?
Быть может, что-то нам подправит,
Почистит что-то, заместит,
Загладит промахи и беды,
Подправит неприятный звук
И наши прошлые победы
Очистит от великих мук.
Потом. Когда-нибудь потом
Пусть будут эти перемены.
А что сейчас? Вернемся в дом,
Где помогают даже стены.
И тихо выдохнем: мы здесь.
Какое счастье — дома снова!
И слава Богу, мы здесь есть,
«Дом» — замечательное слово!
* * *
Юста повернулась к Пуэле и, нарушив неожиданно наступившую тишину, спросила:
— Пуэла, вы сейчас способны отвечать на вопросы?
Пуэла, не поворачиваясь, опустила голову и, как показалось, еле заметно кивнула.
Юста спросила:
— Когда вы вошли в палату, генерала там уже не было? Вы подтверждаете это?
Пуэла молчала; внимательный взгляд мог заметить, что руки ее немного дрожат и плечи как-то согнулись, опустились. Вся она сгорбилась, и это состояние могло перейти во что угодно. В обморок, в истерику и что-то еще, пока что неизвестное.
Юста не стала ждать развития негативных событий и предложила:
— Давайте я за вас буду отвечать, а вы будете соглашаться или…
— Ни в коем случае! Протестую, — заявил Порфирий Петрович. — Вы не имеете права подсказывать ответы подозреваемой. Я делаю вам официальное заявление, протест. Прошу учесть это!
Порфирий Петрович подошел к Пуэле и уже более спокойно продолжил:
— А вы не обязаны отвечать на вопросы без адвоката. Почему вы здесь находитесь без адвоката? Это неправильно. Откажитесь от участия в этом… — Порфирий Петрович несколько замялся — возможно, хотел сказать какое-то уничижительное слово в адрес Юсты, но спохватился и сказал: —…в этом мероприятии.
Юста, не вступая с ним в полемику, моментально отреагировала:
— А вы, пожалуй, правы. В таком случае вы можете взять на себя роль адвоката Пуэлы, а формальности мы учтем. Я обещаю: документы будут подготовлены надлежащим образом.
Порфирий Петрович сначала пожал плечами, потом, разместившись в одном из кресел, произнес:
— Это всё не есть хорошо. Вы действуете незаконно. Я буду жаловаться.
— Так вы отказываетесь быть адвокатом Пуэлы? — спросила Юста.
— Решительно отказываюсь, — ответил Порфирий Петрович, — и уж совсем равнодушно добавил: — Вы, как выразился наш доктор, обворожительная начальница, сделали большую глупость, взявшись за это дело. Кто-то из классиков сказал: «Ничто так дорого не ценится, как собственная глупость».
Порфирий Петрович хотел еще что-то сказать, но сдержался и, картинно облокотившись о ручку кресла и подперев лоб ладонью, затих.
Юста подошла к Пуэле и тихо спросила:
— Продолжим?
Пуэла кивнула головой и хрипло, чуть слышно, произнесла:
— Его уже не было.
— Вы утверждаете, что когда вы вошли в палату, генерала там уже не было?
— Да, — тихо ответила Пуэла.
Она повернулась в сторону Ньюки, затем осмотрела палату, словно впервые попала сюда, и взгляд ее вновь остановился на закрытой балконной двери.
Дождь прекратился, остатки рваных туч уходили за горизонт, и временами проглядывало солнце.
Кто-то из присутствующих заметил:
— Вот погодка-то: уж, было, подморозило ночью, а теперь опять слякоть. Хорошо, что еще солнышко проглядывает.
— Да, — ответили ему, — поздняя нынче осень. Интересно: какая зима будет? Прошлая почти без снега была. Ох! Плохо это для природы. Не любит природа аномалий.
— Это мы не любим аномалий. А природа — она как есть природа, — ответил кто-то из охранников.
Разговор затих сам собой. Пуэла подошла к балконной двери, открыла ее и снова тихо повторила:
— Его уже не было.
Юста дала ей возможность успокоиться и продолжила:
— Пуэла, когда вы вышли на балкон, то подобрали пуговицу и перенесли стул в палату. Это было именно так?
— Да, — снова ответила Пуэла.
— А когда вы узнали, что генерала уже нет в живых?
Ответа не последовало.
Порфирий Петрович, до того делавший вид, что он считает все действия Юсты незаконными и посему не желает в них участвовать, кашлянул и произнес:
— Какая-то белиберда творится, — и, обращаясь ко всем присутствующим, добавил: — Я полагаю, что наше присутствие с юношей здесь уже ни к чему. Достаточно будет этой женщины.
Он встал и всем своим видом показал, что собирается покинуть помещение.
Юста, не обращая внимания на Порфирия Петровича, спросила Пуэлу:
— Вы испугались, что Ньюка мог это сделать? У вас на то были основания?
Пуэла молчала. Иногда казалось, что она просто не слышит вопросов. Вот и сейчас она снова безучастно смотрела в окно. Порфирий Петрович поднял Ньюку и в нерешительности остановился. Он явно ждал реакции Пуэлы, но она продолжала молчать. Пауза затянулась. Первым заговорил адвокат. Он обратился к Юсте со словами:
— Мне кажется, что вам следовало бы освидетельствовать подозреваемую у психоневролога. Возможно, женщина, судя по ее поведению, находится в невменяемом состоянии и, наверное, находилась в нём в тот злополучный день, и потому мы с вами здесь просто зря теряем время.
«Хитрый этот Порфирий, — подумала Юста, — правильную тактику избрал! Затянуть, а там и время всё выйдет. Пуэла молчит. Как ее разговорить, вызвать на откровенность? Жалеет она своего Ньюку. Да какой же он ей свой? Отлучили ее от ребенка. Чужой он ей!»
Юста посмотрела на Ньюку — тот стоял рядом с Порфирием.
«Хорош, — подумала она, — статен, видна генеральская порода! А ты, обворожительная начальница, детей-то не имеешь, а рассуждаешь. Вот заведешь своих, тогда… А может, и вправду пора?»
— Пора, — повторила она вслух.
Пуэла, как ни странно, очнулась от этого слова и тихо, даже как-то жалобно, произнесла:
— Пуговичку я хотела на место пришить, когда он вернется.
— Вот видите, — Юста обратилась к Порфирию
