– А что, ты, Старый, до того поиздержался, что ничего более приличного надеть не мог? Выглядишь, как бомж…
Это хорошо, что я так выгляжу. Значит, моя легенда отлично работает. И никому в голову не придет, что я – ведущий тележурналист весьма популярного в Москве телеканала «Авокадо», столь громко заявившего о себе своими последними рейтинговыми программами.
– А я и есть бомж, – ответил я, выдержав недовольный взгляд следователя по особо важным делам Коробова.
– Ясно, – буркнул Володька и налил мне и себе минеральной воды. – Новое задание?
– Скорее, новое расследование.
– Ну и чего ты опять расследуешь? – с некоторой долей усмешки спросил Володька. Он, конечно, хорошо знает мои возможности и потенциал, но все же профессионалом меня, похоже, не считает. Профи, по его мнению, имеются только в Следственном комитете.
– В настоящее время я расследую обстоятельства насильственной смерти старшего участкового уполномоченного, капитана полиции Александра Александровича Лакшина. Насколько мне известно, это дело ведет ваше Главное следственное управление, вот ты мне и поможешь ответить на кое-какие вопросы, и дашь мне информацию относительно…
– Это исключено, – перебил меня Володька Коробов. – Даже и не думай, Старый. Все очень серьезно.
– А как же должок, Володя? Ты что, забыл, что ты мой должник?
– Нет, не забыл, – нахмурился он. – Но это особое дело, и я не могу вот так выложить тебе все, что является следственной тайной и ни в коей мере не подлежит…
– Кроме того, я к тебе пришел не с пустыми руками, – теперь уже я перебил Коробова. – И поверь, моя информация стоит того, чтобы рассказать мне об убийстве капитана Лакшина…
Володька долго молчал, изредка посматривая на меня и прикидывая, что мне можно сказать, а чего – не стоит. Наконец он вздохнул и устало произнес:
– Хорошо. Что ты хочешь знать?
– Я хочу знать, видел ли кто, как убили Лакшина.
– Нет, никто не видел, как его убивали, видели только человека, садившегося в черный джип с двумя большими и по виду тяжелыми сумками-баулами.
– Номеров джипа твой свидетель, конечно, не запомнил.
– Нет, конечно, – ответил Володька. – Габаритные огни у джипа не горели, да и вообще свидетель не отличается хорошим зрением.
– Ага, значит, это – человек пожилой… А что это за человек? Старушка какая-нибудь, которой не спится по ночам? – спросил я без особой надежды и получил вполне ожидаемый ответ:
– Этого я тебе сказать не могу.
– Понял, – коротко проговорил я, больше не настаивая, чтобы Коробов назвал мне свидетеля. Этого он и правда сделать не мог, так как данный человек – единственный свидетель и главная тайна следствия. И рассказать о нем – значит подставить его под удар…
– Спасибо, что понял, – облегченно вздохнул Коробов. Но успокоился он напрасно, поскольку я задал ему новый вопрос:
– Скажи, Володь, а при Лакшине что-нибудь было обнаружено? Документы, может, билеты какие…
Коробов вскинул голову. Мой вопрос, похоже, попал в точку. И ему надо было что-то ответить…
– Да, при нем был паспорт, иэнэн, страховое свидетельство и билет до Новороссийска…
– Один билет? – уточнил я.
– Один, – кивнул Володька.
– То есть старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин, не уволившись, не поставив никого в известность, решает уехать из Москвы в Новороссийск, не известив даже свою семью. Ведь он семейный?
– Да, у него есть жена и взрослый сын.
– А билет, значит, был один?
– Один, – терпеливо ответил Володька.
– В один конец, значит, у него был билет… – нарочно накалял я обстановку, пытливо всматриваясь в лицо Коробова.
– Ну, да…
– А не кажется ли тебе, Володя, что это похоже на бегство? Капитан просто резко сваливает из столицы на Кубань, и не факт, что именно в Новороссийск. Он вполне мог выйти и раньше – и ищи потом ветра в поле… А вот эти сумки, с которыми убийца садился в джип, те самые баулы, что были в руках участкового до его убийства?
– Да, – нахмурившись, ответил Коробов.
– А что было в них? – осторожно спросил я.
– Этого никто не знает.
– Но предположения у вас все же имеются?
– Имеются кое-какие, – пожал плечами Володька, – но я о них тебе сказать не могу, извини, брат.
– Зря извиняешься, – ехидно посмотрел я на него. – Я сам тебе об этом скажу… Эти сумки были под завязку набиты пачками евро, которые капитан полиции, скажем так, изъял для нужд личного пользования из вскрытого бомжами товарного вагона, что стоит сцепленным с тремя такими же к западу от здания Белорусского вокзала на третьей линии запасных путей за товарным составом и ржавыми пассажирскими вагонами…
Володька замер, будто кто-то сделал неожиданно громкий хлопок и приказал ему: «замри». Он почти не дышал и немигающе смотрел на меня. А я продолжал говорить, рассказывая все, что мне известно о капитане Лакшине, и дополняя эти сведения своими предположениями событий, которые либо были на самом деле, либо могли бы быть…
После беседы с подполковником Харкисяном, заявившим, что никакого вагона с евро в природе не существует, старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин погрузился в думы. Начальник полиции сказал, что вагона с евро нет. То есть нет ни этого вагона, ни денег в нем. Что это значит? А то, что на эти деньги нет хозяина. Если бы хозяин был, разве бы он позволил бомжам воровать его деньги? Разве бы его люди не караулили этот вагон денно и нощно, не спуская с него глаз и никого к нему не допуская? Да они не дали бы даже близко к нему подступиться, не то чтобы чего-то из него взять. Стало быть, хозяина как такового не существует. А коль нет хозяина, то деньги эти попросту бесхозные и отщипнуть от них крохотную часть не является преступлением…
Подойдя к участковому пункту, Сан Саныч еще более укрепился во мнении, что взять немного от ничьих денег совсем не значит совершить преступление. «А вот бабки я домой не понесу, – молнией сверкнула в голове мысль. – Ни в жисть, тут нужно похитрее поступить… Вот свалю, к гребаной матери, из этого никчемного колхоза и больше не буду видеть ни опостылевшей физиономии жены, ни хари этого придурка Воронцова. Боже, как мне все это обрыдло…»
Подумав так, старший участковый уполномоченный Лакшин вернулся домой, переоделся в штатское, взял паспорт и две большие хозяйственные сумки. Жена наблюдала за действиями мужа и молчала. Они давно уже ни о чем не говорили друг с другом. С того самого момента, как сын женился и ушел из дома. Не о чем было им говорить. И незачем…
А потом Сан Саныч отправился на Белорусский вокзал. Дорожку к заветному вагону он знал, потому времени это заняло немного.
Подошел. Осмотрелся. Никого не заметив, залез в вагон и стал складывать пачки евро из распотрошенного блока в сумки. Он не считал, сколько денег вместили его сумки. Главное, что пачек евро было огромное количество. О-о, такая сумма, какая находилась в его баулах, позволит ему бросить все к псам собачьим и уехать в солнечную Кубань. На родину его бабки. «Возьму билет до Новороссийска, а сойду где-нибудь в Ростове или Краснодаре. Поменяю евро в разных местах, домик куплю где-нибудь в станице, документы новые справлю, и ищи потом меня, як витер у поли…»
Набив сумки, Сан Саныч закрыл вагонную дверь, завязал ее на проволоку и пошел к вокзалу. В обменнике поменял две пачки евро на рубли, на стоянке такси взял машину и благополучно доехал до своего участкового пункта. Посидел немного, соображая о дальнейших действиях. Потом отзвонился на Казанский вокзал, заказал билет на ночной поезд в Новороссийск, отправка в ноль-ноль часов двадцать пять минут. И замечтался о том, как поменяет свою осточертевшую жизнь на лучшую, более спокойную и достойную для уже немолодого человека…
Так досидел Сан Саныч до позднего вечера, потом вызвал такси. Когда ему позвонили и сказали, что такси номер такой-то подъехало, поднялся, оглядел свой невзрачный кабинет и без всякого сожаления вышел в коридор. Вынес на крыльцо сумки… И тут к нему метнулась чья-то тень. Сан Саныч не успел даже вскрикнуть, а сразу повалился на землю, зажимая рану на шее, из которой хлестала кровь. Тень расстегнула молнию на сумке, достала из пачки сотенную купюру и сунула ее в оскал рта уже умершего бывшего старшего участкового уполномоченного капитана полиции Александра Александровича Лакшина. Затем взяла сумки и села на заднее сиденье поджидающего ее джипа. А Сан Саныч остался лежать на земле, истекая кровью и медленно остывая…
Это Володькино «замри» длилось после моего рассказа, наверное, целую минуту. Кажется, он даже не мигал. Было самое время писать с него портрет или лепить скульптуру под названием «Последствия глотания трехдюймового гвоздя» или «Юноша из пещеры Тешик-Таш».
– Отомри, – сказал я довольно громко.
Володька посмотрел на меня, сморгнул и закрыл рот. Форма его лица тотчас приобрела нормальные очертания… Даже кожа малость порозовела.
