Кроме того, по отношению к своим друзьям он выказал коварство, подобное тому, которое проявил по отношению к римлянам, приказав убивать их, как тетрархов Галатии, своих верных союзников, которых он пригласил на банкет, а затем убил вместе с женщинами и детьми. Что же касается италиков, то они питают по отношению к нему давнюю ненависть из-за того, что он издевался над ними и убивал по всему Востоку, не глядя ни на возраст, ни на пол, ни на условия; так яростна была его неприязнь к италикам; а теперь вспоминали его дружбу с Луцием Суллой, будто ради этого воспоминания ему нужно было сделать Беотию необитаемой, заполнив 160 000 трупов. Проконсул закончил преамбулу, утверждая, что, если бы Митридат был искренним, он мог бы гарантировать достойный мир от имени всего сената, но если он опять использует свое обычное вероломство, Архелаю самому нужно остерегаться: известно, как царь обращается со своими собственными друзьями; зато примеры Масинисса в Нумидии и Эвмена в Пергаме показывают, что Рим всегда был верным тем, кто сумел показать себя преданным союзником.
После того как Архелай возразил, что он не смог бы предать царя, который доверил ему главное командование своей армией, Сулла продиктовал условия мира: Митридат, конечно, отказывается от Пафлагонии и Галатии и возвращает Вифинию Никомеду, а Каппадокию — Ариобарзану; кроме определенного количества продовольствия, которое он поставит, он внесет римлянам компенсацию в 2000 талантов (точная сумма того, что он сам востребовал у несчастных граждан Хиоса) и вернет им 70 кораблей с бронзовыми таранами со всем их снаряжением и экипажами (на самом деле речь шла о флоте, которым в то время располагал Архелай). Взамен Сулла дает ему гарантии сената на суверенитет других его государств, и ему будет присвоено звание «союзника римского народа».
Предложения были приправлены условиями, относящимися к пленным, чтобы произвести их обмен: Сулла требовал Квинта Оппия и Мана Аквиллия (участь которых ему была неизвестна) и обещал отдать всех близких царю — а их было много — из тех, что попали в его руки. В целом речь шла о выгодном для Митридата мире: ему гарантировали положение, соответствующее тому, какое у него было до того, пока он сам не предпринял на всем азиатском континенте настоящий антиримский поход. Это означало — Сулла не рассматривает его как прямого виновника похода и заплатят за него другие. Кроме того, подписание этого соглашения гарантировало Митридату безопасность (действия Фимбрия отмечены особой жестокостью), потому что Сулла, у которого намного больше армия, обязательно заставит принять решение вероятного соперника.
Архелай составил письменный доклад для царя и убрал свои гарнизоны из всех греческих городов, где они еще стояли; затем в ожидании возвращения посыльных он последовал за Суллой, направившимся к Фессалии, где он рассчитывал устроиться на зимовку и ускорить строительство кораблей, которые он заказал. Но так как бездеятельность легионов могла быть опасной и он был не заинтересован позволить им пополнить добычу без особого риска, то разрешил им провести некоторое количество «умиротворительных» операций против соседей Македонии, которые регулярно совершали сюда набеги.
В разгар этих операций его застал посол от Митридата: царь объявлял, что принимает все условия, кроме относящегося к Пифлагонии, потому что он желает сохранить суверенитет соседнего с его царством района; в отношении же кораблей, которые должен предоставить, он выразил свое полное несогласие, добавив, что мог бы вести переговоры с другим римским генералом с большей выгодой. Он надеялся, что Сулла, спешивший вернуться в Италию, согласится на его контрпредложения, приправленные более или менее завуалированной угрозой потери плодов своих кампаний, если Митридат будет вести переговоры с Фимбрием. Но расчет был неверен; каким бы ни было его желание поскорее вернуться в Италию, Сулла не мог позволить себе покинуть Восток, оставив Фимбрия воевать, с риском уступить ему славу завершения конфликта, и сам Митридат рассчитывал, что он от этого откажется. Вот почему в присутствии послов Архелая Сулла проявил страшную ярость, которая не была полностью наигранной: как мог царь ставить вопрос о других переговорах с этим грубым жестоким Фимбрием, управляющим армией бунтовщиков? Скоро он покажет Митридату, до сих пор не знавшему, что такое война с регулярной армией римского народа.
Просьбами и обещаниями, в частности, убить Митридата своими собственными руками, если он потерпит неудачу, тот, кто стал другом Суллы по отношению к его политическим противникам в Риме, корил его за сомнительное сообщество с врагом, которого он дважды побеждал и которого заставил теряться в догадках по поводу «закономерности» этих двух сражений. Архелаю удалось его успокоить. Он сам лично отправился в Азию, чтобы вразумить Митридата. Что касается Суллы, то он добрался до Херсонеса Фракийского, где должен был найти Лукулла и его флот. По дороге его догнал Архелай и объявил ему об успехе своего посредничества и о проявленном Митридатом весьма горячем желании встретиться с ним. Тогда, приказав своим войскам, которые он разместил в районе Абидоса в Троаде, пересечь Босфор, он добрался до Дордании (ныне Ачиссар) с эскортом из четырех когорт (до 1600 пехотинцев) и 200 конниками.
Он нашел Митридата, решительно настроенного произвести на него впечатление, без сомнения, чтобы улучшить условия мира: 200 кораблей, 20 000 пехотинцев и 6 000 всадников в пышных одеждах и неизбежные колесницы с серповидными колесами. Встреча должна была состояться на открытом пространстве, на виду у всех. Приблизившись ко второй договаривающейся стороне, Сулла отказался от руки, протянутой ему. Как только установилась тишина, Сулла дал понять, что он не является просителем, а пришел, чтобы выслушать просьбы. Тогда Митридат пустился в длинное объяснение по поводу легендарной жадности римлян как причины войны. Сулла возразил ему, что он здесь не для того, чтобы вспоминать происхождение конфликта, но услышать о согласии царя на его условия мира; во всяком случае, он не отказывается дать некоторые уточнения: Каппадокия декретом сената была отдана Ариобарзану и нужно было оспаривать этот декрет в тот момент, когда он претворялся в жизнь; что касается Фригии, он купил ее, в буквальном смысле слова, у Мана Аквиллия, уличенного в коррупции римским правосудием по этому и другим фактам; по этой причине сенат решил оставить свободу зависевшему от Рима краю, хотя он и был покорен силой оружия, не стоит царю Понта присваивать его. Что же касается Вифинии, Митридат направил эмиссара по имени Александр попытаться убить ее царя Никомеда, который способствовал сопернику Сократу Хресту убрать его с престола; наконец, стремился помешать римлянам восстановить власть Никомеда, что явно было военным действием. Не является ли это намерением покорить мир? Подтверждения этому можно найти в воинственных союзах, которые он заключил во время мира с фракийцами, сарматами и скифами, приказав построить флот и набрав его экипаж. И не нашел ли он, к тому же, момент, когда Италия поднялась против Рима, чтобы напасть на Ариобарзана, Никомеда, Галатию, Пафлагонию и, наконец, на римскую провинцию в Азии? Сулла также напомнил Митридату все его расправы и, в частности, массовое уничтожение италиков в один день, не исключая женщин и младенцев, не останавливаясь перед храмами, в которых эти несчастные чаще всего прятались. Он закончил, высказав свое удивление тем, что царь стремился оправдать действия, за которые он до этого отправил Архелая просить извинения, и вообще сейчас не время для сражений. Римляне умели заставить молчать азиатское оружие, и в случае провала они заставят их замолчать навсегда.
Митридат не настаивал, видя непреклонность Суллы, и объявил, что соглашается на все условия, к которым его принудили, в частности в отношении 70 кораблей, над которыми Сулла теперь имеет фактическую власть, пока Архелай следует за ним. Царь посадил свою армию на корабли и отправился в Понт Эвксинский. Для него война закончилась, по крайней мере, на этот раз.
Сулле оставалось решить вопрос с другой римской армией, который, впрочем, он связывал в вопросах мира с Митридатом: его собственные легионы ворчали, узнав о заключении соглашения с царем; они с трудом понимали, что позволяют беспрепятственно уйти тому, кто в один день убил столько их сограждан; и с еще большим трудом они понимали, что позволяют уйти со всеми выгодами, которые он извлек из четырех лет зверств в Азии. Нет никакого сомнения, он увозил на своих кораблях огромные сокровища, которые казалось легко взять, так как диспропорция была теперь не в его пользу. Сулле пришлось употребить весь талант дипломата, чтобы заставить своих признать рискованность выступления против Митридата, потому что последний не преминул бы объединиться с Фимбрием и тогда положение стало бы намного более губительным.
