Сулле оставалось решить вопрос с другой римской армией, который, впрочем, он связывал в вопросах мира с Митридатом: его собственные легионы ворчали, узнав о заключении соглашения с царем; они с трудом понимали, что позволяют беспрепятственно уйти тому, кто в один день убил столько их сограждан; и с еще большим трудом они понимали, что позволяют уйти со всеми выгодами, которые он извлек из четырех лет зверств в Азии. Нет никакого сомнения, он увозил на своих кораблях огромные сокровища, которые казалось легко взять, так как диспропорция была теперь не в его пользу. Сулле пришлось употребить весь талант дипломата, чтобы заставить своих признать рискованность выступления против Митридата, потому что последний не преминул бы объединиться с Фимбрием и тогда положение стало бы намного более губительным.
Говоря это, Сулла подразумевал, что Фимбрий тоже имел задание сразиться с ним, и это влекло за собой необходимость покончить с фимбрийским войском, представленным им шайкой desperados, которой, действительно, нечего было терять теперь, когда они убили своего консула и, следовательно, не могли найти никакого способа оправдания. Метод изложения порядка вещей имел целью оправдать действие, которое он хотел предпринять против Фимбрия, чтобы помешать ему пожинать лавры, бывшие под рукой.
Со времени принятия на себя командования двумя легионами Фимбрий казался особенно активным и подверг страны, которые пересекал, обращению, заставлявшему их сожалеть об эксцессе Митридата: еще до похода на Пергам, а затем на Питане, преследуя царя, он навязал большей части Вифинии режим террора, позволяя своим войскам грабить города, которые слишком демонстрировали благосклонность к Митридату, например, Никомедия; не щадя и другие, такие, как Кизик, где он приказал произвести показательную экзекуцию над двумя именитыми гражданами, которые были избиты розгами на Агоре, а потом обезглавлены топором, чтобы вынудить богатых выкупать свои жизни ценой золота. Затем, потерпев поражение в попытке уничтожить противника из-за отсутствия в его распоряжении флота, который бы мог его окружить, он поднялся по направлению к Троаде, где осадил Илион (говоря по-другому, Трою): горожане знали, что их ждет, хотя они уже подчинились Сулле, и именно по этой причине. И действительно, как только он взял город, то отдал его на разграбление и почти тотальное разрушение, чего тысячелетие назад не сделал Агамемнон. Затем, узнав, что заключение мира в Дардании положило конец вражде между Митридатом и Суллой, он хотел, казалось, отступить на восток, либо предпочитал отойти от побережья, либо же у него было намерение отправиться на поиски Митридата в царство Понт. Во всяком случае, у него не было времени далеко углубиться на азиатский континент, потому что Сулла нашел его в Фиатире, в Лидии, на дороге, которая ведет из Пергама в Сарды, и сначала попытался привести его к раскаянию: он дал ему знать о своем требовании, чтобы тот передал ему командование армией, которое он удерживает незаконно с момента убийства Флакка и отстранения Квинта Минуция Терма. Но Фимбрий не был человеком, позволяющим себя устыдить: он ответил, что не видит, по какому праву Сулла, освобожденный от обязанностей проконсула и командующего военными действиями, кроме того, объявленный врагом народа, может стремиться отобрать у него командование, которое он осуществляет по желанию своих людей.
Тогда Сулла приказал начать осадные работы перед двумя легионами, что имело следствием немедленное провоцирование дезертирства: некоторое число солдат Фимбрия нашли безоружными вне лагеря в простых туниках, они братались с легионерами Суллы и помогали им в осадных работах. В такой ситуации Фимбрий собрал тех, кто остался в его армии, и вселил в них уверенность, что он выведет их из этой деликатной ситуации, если они будут неукоснительно подчиняться ему. Но так как его люди повторяли, что не поднимут оружия против римлян и италиков, он попробовал смутить их, взывая к их жалости по отношению к его участи и предрекая, что Сулла может наказать за мятеж. Ничего не помогло, и дезертирство продолжалось. Тогда Фимбрий представил картину: он подкупает какое-то количество трибунов и созывает новое собрание, во время которого подкупленные им офицеры требуют личной клятвы. В такой сильной структуре, как легион, в самом деле, sacramentum, произнесенная в момент передачи полномочий, имела важное значение, потому что она устанавливала юридическо-религиозные связи, которыми нельзя было пренебречь без риска стать проклятыми (sacer) и от которых солдата освобождала только смерть, очередной отпуск или демобилизация. Но эта клятва иногда возобновлялась в некоторых критических обстоятельствах: в основном — коллективно и неожиданно! — они клялись «никогда не бежать из-за трусости, никогда не покидать ряды, если это не для того чтобы взять и собрать оружие, бить врага или спасти согражданина». Военная история Рима украшена драматическими эпизодами, когда войска, которые сначала бежали от врага и находились в трудных условиях, вновь брали на себя обязательства при посредстве этого ритуала, часто по инициативе старого служаки, решившего увлечь своих товарищей. К такого типа операции хотел прибегнуть Фимбрий; но после того как его однополчане потребовали поименной клятвы, назвали первое имя по списку: это был некий Ноний, считавшийся как-никак очень близким к Фимбрию, который наотрез отказался клясться. Рассерженный полководец бросился к нему с оружием в руках и, без сомнения, убил бы его на месте, если бы не был остановлен криком, который подняло войско. Тогда Фимбрий отказался настаивать на клятве.
Между тем стало известно, что он обещал свободу одному рабу, если тому удастся, выдав себя за дезертира, приблизиться к Сулле и убить его. Но так же, как в свое время кимвр, имевший такое же поручение, не смог задушить Мария в доме в Минтурнах, раб не достиг своей цели из-за тяжести задания, которое он, без сомнения, считал святотатством, и был быстро изобличен и арестован. Итак, это явилось для Суллы случаем использовать провал: он отправил нескольких человек распространять новость вокруг лагеря (конечно, неся голову раба на конце пики) и иронизировать над поступком того, кто претендует быть римским полководцем, но не достоин другого имени, чем Афенион, этого ничтожного царя группы беглых рабов из Сицилии, чье царствование длилось один день.
Фимбрий не в силах был соперничать ни в области военного искусства, ни, особенно, в области психологического действия: он решил договориться. Подойдя к краю своего лагеря, он попросил встречи с Суллой. Последний отправил младшего офицера Рутилла. Очень разочарованный, Фимбрий заявил собеседнику о своем сожалении, что он не имеет возможности, какую, однако, имеют отъявленные враги римского народа, разговаривать с самим Суллой; затем спросил, не может ли он достичь достойного соглашения, без сомнения, подразумевалось, что он хочет войти в армию Суллы в ранге, соответствующем его амбициям. Но Рутилл ответил ему, что Сулла, будучи проконсулом Азии, желает, чтобы тот покинул подвластную ему территорию, и облегчит его отъезд: охрана сопроводит его до ближайшего порта, и он сможет отплыть в полной безопасности. Фимбрий, поняв, что он ничего не смог бы добиться от противника, абсолютного хозяина игры, ответил, что покинет провинцию, но более подходящим, по его мнению, способом: тогда Сулла приказал сопровождать его до Пергама. Там вместе с одним из своих рабов Фимбрий проник в святилище Эскулапа, где всадил в себя меч. Так как рана оказалась не смертельной, он попросил своего раба прикончить его, что последний и сделал, прежде чем в свою очередь покончил с собой.
Аппий, рассказавший об этой смерти, завершил свой рассказ такой фразой: «Так погиб Фимбрий, второй сын Азии после Митридата». И правда, все сведения, которыми мы располагаем о нем, заставляют нас видеть в нем особенно жестокую личность. Говорят, когда в Риме объявили о его желании войти в состав экспедиции против Митридата, не было недовольных отъездом этого молодого фанатика, который хотел пустить кровь своим противникам; впрочем, исходя из сведений об убийстве Флакка, не больше он щадил и своих друзей. Без сомнения, нельзя принимать дословно все написанные в черных тонах рассказы о его действиях в Азии, так как их авторы вынуждены были черпать сведения из источников, о которых можно только сказать, что они не были к нему благосклонны; но политическое прошлое складывалось не в его пользу, и, учитывая способ, с помощью которого он встал во главе этих двух легионов, ему необходимо было позволить им обогатиться, а это можно было сделать только в ущерб провинциям, в которых он действовал. Дион Кассий, бывший по отношению к нему очень строгим, утверждает, что не колебался сам подстрекнуть мятеж против Флакка, распуская слухи во время первого собрания, что консул был способен предать своих людей из-за денег. В другом месте он рассказывает, что Фимбрий, надев знаки командующего, приказал убить много людей в странах, через которые он проходил, и когда должна была состояться одна из показательных казней, кто-то заметил, что столбов для наказания больше, чем приговоренных; он приказал схватить «зрителей» и привязать к ним, «чтобы ни один не оказался бесполезным». Как бы ни выглядели анекдоты, представляющие его в карикатурном виде, несомненно, Фимбрий был слишком ярым врагом Суллы и убийством Флакка он явно порвал со своими друзьями, чтобы надеяться восстановить положение: его самоубийство должно было расстроить только некоторых римлян, тем более что этот способ убить себя походил на способ поиска еще одной формы мщения самой смертью, вызывая проклятие бога, чье святилище он осквернил, на того, кто был причиной этой смерти. Однако Сулла, не желая быть похожим на своих противников, разрешил погребение тела. Что касается войск, они влились в его армию: это были именно те, командование над которыми он поручил Луцию Мурене, когда покинул Азию: но часть из них его предала, и в следующие десять лет их группы находят на стороне Митридата или с пиратами Средиземного моря.
