Но возвращаясь мысленно назад, дело, на которое он не обратил никакого внимания, потому что оно казалось ему лишь проявлением враждебности между некоторыми семьями (хотя неизвестно, что могло противопоставить Корнелиев и Вергилиев), теперь обнаруживалось более заметно, как имеющее политическое значение; больше не было сомнений, сам Циина подтолкнул на это обвинение, представляющее первое проявление политической враждебности, которая должна была развернуться во всем своем размахе, хотя он и дал клятву, гарантирующую его добрые намерения. На практике было ясно, что консул воспользовался первым же случаем, и он не был последним, нанести вред самому Сулле и его друзьям.
В более общем плане, одним из действий, предпринятых Цинной вопреки его обещаниям поддерживать согласие, стал подъем агитации, относящийся к голосованию новых граждан. Аппий настаивает, что его усердие шло не от глубокого убеждения, что нужно было дать свежеиспеченным италикам гражданское право реальной власти, распределяя их во все избирательные единства (где они буквально «затопили» бы «старых римлян»), а от суммы в 300 талантов, которая была бы ему предоставлена, чтобы он сделался защитником этого дела. Однако даже если признать, что предложенная сумма могла соблазнить не одного политического деятеля (7 200 000 сестерциев: в эту же эпоху Луций Лициний Красс, консул в 95 году, приказал доставить из Греции для перистиля своего римского жилища десять мраморных колонн за 100 000 сестерциев; вышеупомянутое жилище, оценивалось совершенно баснословно в 6 000 000 сестерциев), можно также предположить, что у Цинны были и другие основания заниматься этим делом, которое события последних месяцев 88 года отбросили на второй план.
Агитация была организованной и прямо привела к гражданской войне. Цинна заставил прийти в Рим толпу новых граждан, обещая им, что на этот раз он добьется для них полного равенства в политических правах. Но «старые» граждане, со своей стороны, произвели обструкцию: они не могли согласиться, чтобы вновь прибывшие лишили их контроля над делами; следовательно требовали, чтобы исходя из действительной необходимости ввести их в электоральный корпус, они оказались в нем в количестве, ограниченном избирательными единствами (десять на тридцать пять), чтобы свести к минимуму их влияние. Вероятно, они могли рассчитывать в защите своих интересов на другого консула, Гнея Октавия. Но Цинна, распорядившись собрать со всей Италии делегации, организовал собрание на Форуме, куда, кажется, некоторое число сторонников проникло с оружием под тогой, решив подраться со своими противниками, если последние окажутся очень агрессивными.
Октавий открыл заседание сената в храме на Капитолии, чтобы обсудить возникшую ситуацию. Когда в разгар собрания информаторы довели до его сведения, что на Форуме произошли акты насилия, в частности против некоторых трибунов плебса, проявивших враждебность к закону об интеграции, предложенному Цинной, он добился, чтобы сенат проголосовал за чрезвычайное положение. Окруженный большим числом тех, кто был в оппозиции к проекту Цинны и тоже вооружен, он спустился с Капитолия через Клив Капитолийский и прошел по Священному пути до храма Кастора и Поллукса, на подиум которого обычно поднимаются магистраты, чтобы председательствовать на народных собраниях, потому что зона Комиций, где проходили раньше собрания, стала слишком тесной. Октавий от имени сената потребовал, чтобы Цинна, окруженный шестью расположенными к нему трибунами плебса, закрыл собрание. Ситуация обострилась, и в ход пошло оружие.
Сражение было невероятно кровавым и окончилось в пользу Октавия. Цинна не сразу покинул Город: сначала пытался сопротивляться, в частности призывал рабов к мятежу. Но обстоятельства складывались для него слишком плохо и вынудили уйти. Он оставил Город, где противостояние уже дало 10 000 жертв. Переданная древними источниками цифра казалась чрезмерной; и все же нет оснований сомневаться в ней, потому что Цицерон более чем через двадцать лет, вспоминая этот трагический день, писал: «Вся площадь была покрыта горой трупов и затоплена римской кровью».
В этой ситуации Октавий с одобрения сената провел голосование собрания центуриатных комиций за освобождение Цинны от его консулата, потому что тот спровоцировал очень серьезные волнения, призывал к подрывной деятельности, подстрекая рабов к восстанию, покинул Рим и дезертировал со своего поста. И чтобы эта мера оправдала все свое значение, он провел выборы замещающего консула. Собрание выбрало Луция Корнелия Мерулу, которого знали как фламина Юпитера.
Говорили, что известный жрец практически был исключен из политической жизни, потому что обстоятельства и ограничения в должности почти несовместимы с работой в магистратуре. Наряду с большим числом религиозных обрядов, которые не должны соединяться с политической деятельностью и показались бы нам довольно курьезными, потому что уже не ясен их смысл (только свободный человек может остричь его; ножки его кровати должны быть покрыты тонким слоем грязи, и он не может спать на ней три ночи подряд; он не должен носить перстень, разве что ажурный и пустотелый), некоторые табу делали затруднительными исполнение функций консула: ему запрещалось садиться на коня, смотреть на вооруженное римское войско, входить туда, где сжигают мертвеца, прикасаться к трупу — все то, что в эти смутные времена консул просто был обязан делать. То, что римляне сами избрали консулом великого жреца — служителя Юпитера, хорошо зная, что от него не может быть никакой политической пользы, тем более военной, имело, вероятно, смысл. Прежде всего избрание представляло собой в некотором роде одобрение в отстранении Цинны: его заменяли не другим, равным ему по компетентности и которого могли заподозрить в действиях под влиянием личных амбиций, но указали на личность, которую нужно было просить, чтобы он согласился с выбором, делавшим необратимым в принципе смещение Цинны. И затем, конечно, Октавий, выбрав коллегу, получал гарантию, имевшую большое значение.
Но что бы ни думали об этом выборе, он почти не был полезен делу, которое тот был обязан укрепить: Цинна этим воспользовался во время предпринятого им турне по Италии, чтобы собрать самое большое число сторонников и обрести военную силу как решающий аргумент, позволяющий ему подобную патетику.
В самом деле, с шестью трибунами, которые поддерживали его проекты и среди которых находились Гай Милоний, Квинт Серторий и Марк Марий Грацидиан, он отправился сначала в соседние с Римом города, в частности Тибур и Пренесте, затем во все те, через которые проходит Латинская дорога, позволяющая из Рима добраться до Капуи и Нолы. Речь шла о городах, соединенных соглашением с Римом и после Союзнической войны получивших статус муниципиев, то есть сообществ римских граждан, но граждан, которые, в действительности, из-за того, что вопрос права на выборы не решился, не был паритетным с Римом. Почти повсюду агитационная кампания Цинны находила благосклонные отклики, и он собирал гарнизоны, рассеянные по югу полуострова, а также деньги, необходимые для операций, которые мог бы вести. В Кампании и Ноле он разыграл настоящий спектакль, чтобы заполучить легион, находящийся тут под командованием Аппия Клавдия Пульхера: он явился к собранию граждан со всем аппаратом консульской власти; затем внезапно спросил, не уничтожить ли ему свои прутья, и сам сорвал знаки своей должности, прежде чем произнести возвышенную речь, в которой он напоминал, что сенат без ведома народа освободил его от консулата, который ему доверил народ; затем вернулся к вопросу избирательного права, показывая, что политический вес новых граждан будет никаким: и можно будет создавать и упразднять (видимо, особенно упразднять) магистраты без них, что привело к его случаю и вынудило оказаться в этом драматическом положении; он даже разорвал свою тогу, под конец сбежал с трибуны, бросился вниз лицом на землю, его подняли с криками и посадили на курульное кресло. Заставили принести другие прутья, призвали воспрянуть духом и снова быть консулом, чтобы вести армию туда, куда он посчитает нужным. Выступали военные трибуны и клялись принять командование, каждый офицер говорил по поручению всего соединения. И так по всей Италии, где Цинна возбуждал население городов, готовых участвовать в комедии, которую он разыгрывал, объединявшую их судьбу с судьбой смещенного консула, давая ему деньги и людей для ведения военных операций против «узурпаторов» Рима.
«Узурпаторы», ничего не упустившие из действий Цинны, усиливали оборонительные сооружения Города. Они отремонтировали установки, уже получившие серьезные повреждения в период Союзнической войны (и которые теперь захватывали также Яникуль на правом берегу Тибра), и поместили осадные машины в месте, где Цинна, вероятно, со своими приверженцами предполагал провести штурм. Затем консулы попросили помощников у остающихся верными городов, вплоть до границ с Галлией. Наконец, они отдали приказ Гнею Помпею Страбону, находящемуся со своей армией в Пицении, прийти для усиления Рима.
