– Что ты имеешь в виду? – недоуменно вскинул я брови. Неужели слухи о родовом проклятии графини Олениной распространились столь широко?!
– Ну, вроде как сестрица Владимира спятила, – пожал плечами Матвей. – А ведь прежде поручик на ней намеревался жениться!
– Сплетни все это, – отрезал я.
На Английской набережной мы вновь встретились с Раневским. Бобров догадался по нашему виду, что у нас намечается с ним занимательный разговор, раскланялся с нами, взял извозчика и уехал.
– Ну так что? – поинтересовался я. – Нашли вы свои доказательства?
Андрей понуро опустил голову, словно рассматривал полы короткого сюртука.
– Ничего я не нашел, – ответил он. – Остается только признать, что Елена на самом деле больна и нуждается в сильнодействующем лечении. Идемте у меня дома поговорим, – пригласил он нас к себе в квартиру.
Оказалось, что Раневский служит в каком-то мелком правительственном департаменте Петербурга, имеет какое-то мизерное жалование и беден, словно церковная мышь. И все это после своих многочисленных проигрышей!
Квартира Раневского не сильно отличалась от бывшего жилища Константина Григорьевича. Она представляла из себя две небольшие комнаты на втором этаже с передней и кухней.
Мы присели за стол, в центре которого стояла красивая лампа на высокой бронзовой ножке.
– Послушайте, – обратился я к господину Раневскому, – если ваш враг Кузнецов находится в столь же бедственном положении, что и вы, то почему же он не потребует от вас оплатить векселя, которые выкупил у Карповича? Ведь проценты к этому времени порядком уже выросли.
– Я сам ломал голову над этим вопросом, – усмехнулся Раневский. Он устремил взгляд светло-голубых глаз на репродукцию картины Гвидо Ренни, подлинник которой украшал стены моего кабинета в особняке на Офицерской улице. – Но у меня появились кое-какие мысли на этот счет…
– И какие же? – полюбопытствовал Кинрю, который, судя по всему, ломал голову над тем же вопросом.
– Мне кажется, что его уговорила Элен, – грустно проговорил Раневский. Мне невольно вспомнился медальон, который я нашел в ее комнате, где аромат цветов смешивался с запахом пролитой крови. – Она, наверное, вынуждена была отказать мне, полагая, что тем самым спасает меня, – тихо добавил он.
– А разве это не так?
– Наверное, так, – Раневский опустил голову. – Мне тяжело говорить об этом.
* * *
– Мне кажется, что Раневский вряд ли изображал из себя вампира в будуаре Элен Олениной, – задумчиво проговорил Кинрю, когда мы уже покинули квартиру ее бывшего жениха. – Он показался мне искренним.
– Знаешь русскую поговорку? – осведомился я.
– Какую еще поговорку? – нахмурился Кинрю. Ему не нравилось, что я, на его взгляд, говорю загадками.
– Когда кажется – креститься надо, – ответил я.
– Любите вы иронизировать, Яков Андреевич, – еще больше помрачнел Кинрю. – А я ведь с вами серьезно разговариваю. И вообще, я – буддист, так что креститься мне не положено!
– Ну, ну, я же только пошутил, – примирительно проговорил я в ответ. – Мне хотелось немного развеселить тебя. Сейчас поедем к Олениной, узнаем, как ее самочувствие, и не случилось ли чего еще в графском доме?!
– Не ожила ли горничная? – оживился Кинрю. – Не бродит ли она по этажам графского дома? Не сосет ли кровь у его обитателей?
– Ну вот и ты развеселился, – с улыбкой проговорил я. – Наконец-то! А то я уж стал думать, что мне тебя подменили!
– Ага, – усмехнулся японец. – Кто же тогда вам будет ловить извозчика?
Вскоре мы вернулись на Обуховский проспект. Уже стемнело, и графский особняк выделялся на улице огромным белым пятном. Меня удивила царившая здесь тишина, словно все обитатели дома неожиданно вымерли.
– Кинрю, тебе ничего не кажется странным? – осведомился я, оглядываясь по сторонам.
– Кажется, да, – согласился он. – Мертвая тишина.
Я постучал в дверь парадного подъезда, освещенного фонарями. Через несколько минут двери открылись, и на пороге появился сам граф Оленин в домашнем платье. Он тер кулаком покрасневшие глаза, воспалившиеся от постоянного недосыпания.
– Как поживает Елена Александровна? – соведомился я прямо с порога. – Какие действия предпринял Медведев в мое отсутствие?
– Яков Андреевич, я должен сказать вам одну не очень приятную новость, – вкрадчиво начал граф. – Мы на семейном совете решили, что Элен все-таки нуждается в лечении… и в уединении! Поэтому мы отправили Елену в наше родовое имение! А Лушу мы вскорости похороним, – скорбно добавил он.
– В то самое имение, из-за которого и разгорелись страсти?! – Воскликнул я. – Да вы с ума сошли!
– Какие такие страсти? – переспросил Оленин. – Я вижу, как права была Наталья Михайловна, не желавшая, чтобы вы, Яков Андреевич, принимали в этом деле участие! Вы и впрямь возомнили, что кто-то позарился на имение сестры и разыграл из себя вампира?! Елена больна, и ей нужен покой! – отрезал Оленин. – И боюсь, что ее репутация теперь погублена. Кто решится связать свою жизнь с сумасшедшей?
– Я должен осмотреть это имение и еще раз переговорить с вашей сестрой! – воскликнул я возмущенно. – Вы напрасно так рано ставите крест на Элен! Я более чем уверен, что в этой мистификации была замешана горничная. Она делала надписи на стене, а потом меняла обивочный шелк! Лавочник запомнил ее!
– Нет, – отрицательно покачал головой граф Оленин. – Мы не желаем больше, что вы принимали во всем этом участие! Пощадите нервы моей сестры! Они и без того нуждаются в особом лечении! Лавочники, бывает, и ошибаются! Мало ли девиц скупают у них шелка?!
– Но вы хотя бы позволили Луневу сопровождать Элен? – воскликнул я. – Ей может понадобиться его срочная помощь!
– Нет, – снова покачал головой Владимир. – Мари порекомендовала ей своего врача. Ваш Лунев полагает, что Алекс – вовсе не плод ее больного воображения, а человек из плоти и крови! А я не желаю больше слушать, что кто-то из моих близких позарился на наследство моей сестры!
– А у вас нет опасения, что вашу сестрицу сведут в могилу? – мрачно осведомился я. У меня еще оставалась надежда, что мне удастся переубедить графа Оленина.
Однако тот все же продолжал стоять на своем.
– Вы сами сведете ее в могилу, – отозвался Оленин. – Ваше назойливое внимание совсем истощило ее!
– А вам известно, что Кузнецов, которым вы все время восхищаетесь, наравне с вашей мачехой, разорен совершенно? – попытался предостеречь я Владимира. – Вам не страшно за будущее вашей другой сестры?
– Вы намекаете, что… – побледнел граф, но тут же нахмурился и решительно отрезал: – Размер его состояния я оговорю с Кузнецовым лично. Вас же, Яков Андреевич, я настоятельно попрошу больше не вмешиваться в эти дела! – и он, развернувшись, хлопнул дверью прямо перед моим носом. Такого поворота событий я вовсе не ожидал!
* * *
– Ну и как вам это понравилось, Яков Андреевич? – осведомился Кинрю уже в экипаже. Его тонкие губы улыбались, а в темных глазах застыло холодное недоумение. Его мой японец, как ни старался, не сумел скрыть за своей картинной иронией. – Граф Оленин сам обратился к вам? Или я что-то понял не так? – Золотой дракон в упор уставился на меня. Мне не нравилось, когда Кинрю так смотрел, его глаза будто пронизывали насквозь.
– Не совсем, – отозвался я. – Подпоручик Оленин обратился ко мне через Кутузова. Мне самому не особенно была понятна столь резкая перемена в настроении графа Оленина. Словно кто-то очень хорошо потрудился в наше отсутствие. И потом, куда же подевался Лунев? Неужели ему нечего мне сказать?! Хотя Алешка мог уже дожидаться меня в нашем особняке.
– Тогда я тем более ничего не понимаю, – ответил Кинрю. – Ведь если к вам обратился лично Кутузов, значит сам Орден заинтересован в том, чтобы вы выяснили, что творится в этом семействе?!
– Не делай людям добра… – начал было я и задумался.
Что заставило графа Владимира резко переменить решение? Я был уверен, что его переубедил кто-то из близких! Но кто? Неужели графиня Наталья Михайловна имела на него такое неограниченное влияние?! Но если под именем Алекса скрывался Константин Кузнецов, тогда… Карета резко остановилась. Я не успел додумать свою мысль до конца.
– Что там стряслось? – раздраженно крикнул Кинрю извозчику. Он озирался по сторонам, словно борзая, почуявшая добычу. Ему все время мерещилась опасность, от которой надо было меня непременно оберегать.
– Колесо отвалилось, – отозвался извозчик, выругавшись.
Он сплюнул через плечо, спрыгнул с козел на мощеную мостовую и стал что-то прилаживать к своему покореженному, видавшему виды, дырявому тарантасу.
В результате оставшуюся часть пути до дома нам пришлось добираться пешком. Тем временем совсем стемнело, и лунный свет окутал все вокруг сверкающим серебром.
– Что-то день сегодня выдался не очень, – заметил Кинрю, открывая калитку в английский парк, предварявший мой особняк на Офицерской улице. – И Мира почему-то нас не встречает.
