— Вот и пришел похвастаться — выручила деревяшка. Пусть торчит наконечник.
— Могло ведь угробить стрелой, — горевал председатель. — А чей самострел?
— Не говорят. Видать, давнишний, заржавленный, — ответил Коктэм-Вань.
— Главное, что ты не пострадал. Вот лешак-дьявол!.. — Гриш принялся затачивать топор. — Ну-ка, Иля, покажи дяде Ване, как ты ходишь.
Илька уверенно прошел на костылях до своей кроватки и сел на нее.
— Добро! Помаленьку совсем научишься, — похвалил Коктэм-Вань.
Глава 14
Ревность, горе и смех
1
Как-то вечером Сандра зашла в сельсовет за Романом, тот задержался — разговаривал с приезжими из чума. Она не стала ждать, вышла на улицу под оглушительный колокольный звон — звала в себя церковь. Тихэн призывал молиться Богу.
По дороге Сандре встретилась Эгрунь, веселая, нарядная, красивая — торопится в церковь. А Сандра перед ней — серенькая, как рябчик, в обыкновенной малице и кисах, пузатая. Она молча прошла мимо, но Эгрунь остановила ее:
— Стой-ка! Почему не идешь в церковь отмаливать грехи?
Строго посмотрела на нее Сандра:
— Мне бояться нечего — я чистая. Убили во мне веру Мишка с Парассей. Мы — безбожники и безбожницы!..
— И я безбожница! Но для приличия все-таки надо отмаливать! — Эгрунь звонко хихикнула и вдруг вспомнила: — Да-а, когда-то я вовсю крутила с Романом. Ты тогда жила в Вотся-Горте. Куш-Юр целуется ох как! Так горячо — чуть не выжимал мне душу. Вовек не забуду! Поманю — и придет! Соперницей буду тебе. Ха-ха-ха!.. — долго на улице раздавался звонкий смех Эгруньки.
Как по голове ударили Сандре, она словно онемела — Роман целовался с Эгрунькой? Даже прижимал ее к себе? И молчал?
Сандра чуть было не рванулась в сельсовет, но сдержала себя и, ничего не видя, побежала домой.
— Что с тобой? — спросила Марпа, увидев ее в слезах.
Не снимая малицы, Сандра захлопнула дверь в комнатушку и бросилась на кровать.
«Что же это такое? — думала она, и крупные слезы катились по ее лицу. — Эгрунь ведь заманит любого мужика. И ты, Роман, туда же, целовался и обнимался с ней. И теперь грозится заманить тебя. Ты ведь сельсовет, позору сколько». — И она зарыдала.
Хозяйка забеспокоилась — что случилось, почему плачет? Али с Романом Иванычем стряслось что?
Марпа открыла дверь и заглянула в темную комнатку. Сандра рыдала, лежа на кровати в малице.
— Что случилось с Романом Иванычем? — спросила хозяйка.
— Ничего… Закрой дверь…
Марпа пожала плечами, отошла к лампе на кухне.
Через некоторое время пришли Евдок и Куш-Юр.
— Вот и мы! — Евдок обнял мать. — Почему темно в комнате у Романа Ивановича? Не пришла еще Сандра?
— И малицы ее нет на месте, — добавил Куш-Юр.
— Пришла, — кивнула головой Марпа. — Лежит в малице, плачет. Не зажигает огня…
— Плачет?! — Роман ринулся к двери и исчез за ней.
Мать и сын прислушались к глухим голосам. Слышно стало, как засмеялся Роман Иваныч, за ним вскоре и Сандра. Чиркнули спичкой — зажигали, видно, лампу. Поминали Эгруньку, обзывали ее всякими словами.
— Богомолка нашлась, дура. — Куш-Юр, выходя из комнатки, на ходу расстегивал полушубок.
— Дура и есть. — Сандра вышла за ним, стала снимать малицу.
— Про кого это вы? — спросила Марпа.
— Про Эгруньку, нечистая сила! Ходит, баламутит людей, — пробурчал Куш-Юр.
— В церковь зовет меня отмаливать грехи… — слабо усмехнулась Сандра. — Еще хвастается, что целовала Романа и обещает стать соперницей мне…
— Нашла, холера бесстыдная. — Куш-Юр повесил малицу Сандры, вспомнил былую игру Эгруньки, она чуть не стреножила его. — У меня есть Сандра, любимая, дорогая. Дай-ка я поцелую тебя… ревнивую…
Сандра улыбнулась, но отстранила его:
— Ревнивая и есть. Погоди… Вон Евдок что-то хочет сказать…
— Я буду охранять Романа Ивановича, — сказал мальчик. — Каждый раз вечером начну сопровождать его домой. Не дадим ходу классовому врагу.
— Вот это да! — захохотал Куш-Юр. — Не дадим ходу!!
2
Илька с Федюнькой вышли во двор и увидели перед крыльцом дядюшкиного дома оленью упряжку. Илька присел на крыльцо, а Федюнька побежал к оленям. Вскоре из дядюшкиного дома вышли оленевод — высокий седой старик Елисей и его дочь — тетка Малань. Старик Елисей был сильно расстроен и без конца жаловался. Тетка Малань вытирала слезы.
— Ой-е-ей! — сокрушался старик Елисей. — Убежать дочери Ирке с остяком Микулем! Кормил его, сироту, сызмальства, а он… угнал дочь на оленях. Опозорили! Дочь связалась с остяком. Куда убежали — не знаем. Не видно следов. Тьфу!.. — Елисей выругался и застонал.
— Ой, беда-беда!.. — плакала тетка Малань. — Убежала сестра с остяком! Голову сняли, окаянные!..
— О Господи, такой позор… — Старик взял хорей и отошел с упряжкой к амбару. Сзади нарты лежала туша мяса. Елисей развязал тушу, и они вдвоем с Малань заволокли ее в амбар.
Выглянула из избы раздетая Елення: почему сидишь, мол, Иленька, и увидела упряжку и старика Елисея.
— Ох, несчастье! — сокрушенно стонал старик, подходя к нарте. — Паршивец и есть этот Микуль. Украсть дочку Ирку…
— Батюшки!.. — Елення приложила к губам передник. — Ирка убежала с остяком! — И скрылась в избе.
Малань заперла амбар и, все еще плача, постояла возле отца, а тот на чем свет проклинал непутевую дочь и остяка.
А Елення дома смеялась: «Вот так новость — зырянка убежала с остяком! Был бы он яран — куда ни шло, это у оленеводов случается. Взять Эгруньку и Яран-Яшку. Но с остяком… не бывало. Надо сходить узнать».
Она только накинула шаль, как зашла Наста, жена Петул-Вася. Наста красивее всех троих снох — черноволосая, чернобровая, черноглазая зырянка с приятным овальным лицом.
— Ты новость слыхала? — с порога начала Наста. — У Елисея Ирка убежала с остяком!..
— Слыхала, слыхала! Собралась пойти к вам… — Елення отложила шаль. — Что такое! Не видано, не слыхано!..
И они стали рядить да судить, то смеясь, то негодуя. Подумать только — с остяком связалась. Первый раз зырянка выходит за остяка.
— Наверно, поженились, коли убежали от глаз. — Наста засмеялась.
— Конечно. Вот ведь непутевые…
С внучкой на руках пришла старуха Анн.
— Ох!.. — вздохнула она, отпуская внучку, вылитую Насту. — Что же это такое творится? Без ножа зарезали, срамота на все село! — Она опустилась на скамейку, моргая заплаканными глазами.
— Ой, не говори, матушка! — Елення принялась раздевать ребенка. — Что же делать!..
— Мы уже тут горевали, горевали. — Наста так и не села. — Будут теребить на все село — родня убежала с остяком…
— Вот то-то и оно. — Старуха Анн никак не могла успокоиться. — Ой, беда-беда!..
Вечером пришли с работы Вась, Гриш и Пранэ, и когда собрались в доме и выслушали старика Елисея, то выяснилось, что никакой беды-то и нету.
— Микуль — остяк, верно. Но вырос-то он у тебя, в чуме оленевода, а не в юрте-землянке, — возразил Вась старику. — И притом юрта-землянка-то ничего не значит. В избе ли, в юрте ли, в чуме ли — от хозяйки зависит чистота! А тут еще любовь — к остяку ли, к ярану ли, к зырянину ли, к русскому ли… Это ноне нарушать нельзя! Нет, нельзя! Любовь — все! Никаких гвоздей!
Гриш поддержал:
— Верно. Куш-Юр любит Сандру, а Сандра — его. Поженились. Я, примерно, люблю Еленню… — Он посмотрел на нее, выглядывающую из-за косяка. — И она меня. Попробуйте запретить нам любить друг дружку. Ого!..
— Точно! — сказал Вась. — На свадьбе была драка из-за Еленни…
— Ну, хватит про меня, — возразила Елення. — Про Ирку да Микуля надо говорить.
— Так вот я и говорю, — продолжил Гриш, — что Ирка любит остяка Микуля. Ну и что ж? Микуль сам увез ее подале, чтоб не видели их в первую ночь. Так ведь?
— Так, — ответил Пранэ. — Мы с Малань тоже любим друг друга. Я бы тоже пошел в оленеводы. Но не умею караулить животных — растеряю оленей. Мне вообще-то не везет, даже на рыболовство. И дети умирают. Вот Лизка заболела скарлатиной — уже лежит, не может говорить. Конечно, умрет, — он тяжело вздохнул. — Тебе, тесть, надо помириться — остяк дак остяк. Не все ли равно. Главное, чтоб друг друга любили.
— Но где их искать? — сокрушался старик.
— Найдем, — Пранэ встал. — Может быть, уже приехали обратно. С повинной головой.
— Может быть, — вздохнул Елисей.
— Смех и горе. — Старая Анн, держа на руках младенца, тяжело поднялась на ноги и хотела идти в комнату к больной Лизе. Но Петул-Вась остановил ее.
— Лечил бы чем-нибудь, — сказала старая мать. — Погибнет…
— Не знаю, чем лечить. Я не врач, даже не фельдшер. Говорят, хороший лекарь наконец-то едет к нам в Мужи. Вот он-то, может, и вылечит скарлатину.
