— Вера — лекарство от одиночества. Я искал кого-то очень близкого рядом. Бога. Думал, знание заменит мне веру.
— И познал неотвратимость смерти. Мой бедный брат! Но не торопись уходить в свет. Если твоё высшее «я» покинуло его ради земли, то и тебе не стоит туда стремиться.
— А что ждёт меня, если пойду за тобой?
— Жизнь. Но чужая. Духи снятся живым. Пока хранится моя картина, могу возвращаться на землю во снах тех, кто помнит обо мне. В них теплее, чем здесь, поверь.
— Ты — великий художник. Но кто помнит меня?
— Сделка последнего рождения открыла все твои жизни — из века в век. Их сотни. На шумной вечеринке невозможно остаться никем не замеченным. Всегда найдётся тот, кто запомнил, как смущённо улыбался парень за угловым столиком, что бормотал в ответ на вопрос «Как дела?». И в подробностях вспомнит, как у тебя обстояли дела. На земле немало людей, кто думает о тебе. А пока живые видят сны, духи — бессмертны.
— После всего, что ты рассказал, сомневаюсь, была ли сделка. А вдруг эти жизни мне снились? Ты был мне и братом, и любовником, и врагом. На земле мы часто встречались, но здесь ты мне брат. Почему?
— Духи вынуждены менять облик во снах живых, но в пути меж ними вольны его выбирать. Ты хотел видеть брата.
— Я должен помнить все жизни, но не помню первую, в Гиперборее.
— Гиперборея — миф. Виной всему северный ветер, — нахмурился Альберт и попросил: — Сыграй мне на флейте.
Не знаю, кто посылает мне ноты музыки и слова песен. Но флейта моя печальна. Не поёт, а плачет. Точно оплакивает то, что могло бы, но не сбылось. Флейта — древнейший музыкальный инструмент на земле, первой из них более сорока тысяч лет. Первобытные люди вокруг костра слушали мелодию ветра. Флейта — голос седого времени.
Брат заговорил нараспев, как читают саги:
— В Лондоне далёкого 1783-го злой Борей срывал черепичные крыши, швырял в окна капли дождя, сеял болезни. Я читал тебе, пятилетнему, древние мифы. Тебя лихорадило, а в постели могли удержать только книги: они — лучшие путешествия. Ты повторял за мной:
«Я — ветер на море,Я — волна в океане,Я — искусство мастера,Я — слово знания,Я — копьё, что начинает битву,Я — тот, кто возжигает в человеке пламя мысли…»[64]
Ты уже ребёнком верил в слова, а не в то, что они называли, скрывая суть. Повзрослев, стал сочинять. При посвящении выбрал имя поэта — поэзия вела тебя из жизни в жизнь. Вручил судьбу легендам. Нёс людям огонь, как Прометей, гнал по небу колесницу Гелиоса. Перед глазами всё плыло и горело, мысли и образы сплетались в причудливые фигуры калейдоскопа снов. Лабиринта без входа и выхода, где непонятно, кто ты и откуда. Твои жизни были стихами, мёртвыми символами снов и картин. Частью мифов.
— «Странник, конечно, бывают и тёмные сны, из которых
Смысла нельзя нам извлечь; и не всякий сбывается сон наш…
…Сны, проходящие к нам воротами из кости слоновой,
Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен»[65], — вспомнились строчки тех дней.
— Да. Ты — в башне, как и Маугли. В башне из слоновой кости[66]. Сомневаешься в своей памяти, потому что не прожил ни одной жизни до капли. Пропускал мимо любовь, счастье, азарт, никогда не ставил на карту всё, что имел. Чувства запирал в строки. Брезгливо отворачивался от мира, как от моря распада. Вдохновение черпал в одиночестве. Смотреть на облака и картины тебе было приятнее, чем на лица людей. Твоя поэзия была настолько оторвана от реальности, что превратилась в «игру в бисер»[67]. Идеальные слова, чистые ноты. Звенящие, как хрустальные шары. Но искусственные и холодные. Всё живое гниёт и разлагается, но греет. В этом смысл. Нельзя при жизни уйти в свои сны, невозможно создавать поэзию ради гармонии слов. Не получится переделать мир, нужно его принимать. Целиком и таким, как есть. Объяснять придётся языком символов, иначе не поверишь.
И Альберт извлёк из рукава плаща поочерёдно седьмую и шестнадцатую карты Таро. Колесница и падающая Башня. Неразлучная пара, двуликие символы.
— Фаэтон нёс огонь замёрзшим звёздам Борея, возомнив себя равным отцу, но не смог справиться с его солнечной колесницей. Иллюзии — причина падения Башни. Постарайся отделить свои жизни от мифов и найдёшь путь в лабиринте, а возможно, и выход. Мифы — кривое зеркало мира. Создают смыслы и разрушают. Но суть, сокрытая под слоями масла или внутри строк, от этого не меняется. Избавься от метафор. Порой жизнь без них кажется лицом прокажённого без маски. Но всё-таки лучше знать, чем догадываться, кого держишь за руку. И держать, а не воображать, что держишь. Чувствовать тепло, а не разлагать свет в спектре цветов. Ты так долго искал свой тринадцатый знак зодиака…
Вспомнились руки Маугли: как носили браслеты, как переворачивали всё вверх дном в моём доме на Мальте. Стыдно! Надо было дать ей погладить сову. Вряд ли случилось бы что-то непоправимое, коснись её пальцы чучела птицы, но одной ссорой в памяти было бы меньше. С Альбертом не поспоришь: совершенство неодушевлённых предметов мне всегда было дороже живого тепла. За пределами сна не замечал ничего, кроме смерти. И догнал её здесь, в лабиринте.
— Ты молчишь. Не слушаешь меня? — отдёрнул меня.
— Мне нужна твоя помощь.
— Знаю, поэтому и пришёл. И благодарен Маугли за возвращение картины в музей, но вызволять её из башни придётся тебе самому.
— Как?
— Словом. Но и в мёртвом городе слова должны быть живыми. Ты — поэт. Не слово ведёт мастера, а мастер выводит слово. Поэт, как скульптор, оживляющий глину, песок и камни, не может ненавидеть материал. Жизнь вокруг, земля под ногами, трепет и угасание превращают буквы в слова — в смысл. В непрерывный поток, трискелис. В конце концов, кто выбирал Суд в качестве перехода в мир иной? Теперь у тебя есть такая возможность: пересмотреть свои жизни и высечь искру огня. Пламенной речи поверят. В Суде две верховные палаты избранных: Братство Псов и Сыны Змея, и две нижние — из горожан. Ты должен зажечь их всех, произнести слова, которые ждут. Если удастся, Маугли выпустят из башни, а ты обретёшь нормальный дом взамен конуры под мостом. Тебе нечего терять, рискни хотя бы сейчас.
Луна прибывала. Я искал живые слова в переулках, на площадях, над каналами. Слушал чаек — они молчали. Отдирал мох от стен и ранил руки о шершавый камень в надежде рассадить их в кровь. Кожа отливала бронзой: ни царапины. Смотрел на солнце до ослепления, но и в темноте не видел снов. Вспоминал ржавое остриё земных обид, задыхался от предчувствия минувшего счастья. Пил воду из фонтанов, но она проходила сквозь меня, как сквозь воздух. Внутри и вокруг зияла пустота — оплетала щупальцами, как осьминог, и глотала. Ветер крутил сухие листья под ногами и сбрасывал в каналы. Листья плыли куда-то, сталкивались в воде и цеплялись друг за друга, но всегда расставались, продолжая свой путь в одиночестве. Нашёл фонтан с лицами с фаюмских портретов, а потом и своё лицо, повторённое янусами. Отражения. Сколько мастерства, чтобы запечатлеть в камне нас всех, сохранить время! И оно не должно быть разрушено.
Когда взошла девятая луна, полная, замкнутым кругом, принёс Альберту речь. Встретились на площади у фонтана с моими — ещё целыми — лицами.
— Читай, — сказал он.
Развернул исписанный с двух сторон лист бумаги и вдруг ощутил глухие удары внутри грудной клетки. Нет, не сердце, я — в пустоте. И всё же… волнение было земным, настоящим. И я поверил ему.
— Мы все в городе за пределами времени и пространства, — начал читать, — но мы остаёмся людьми. Помним землю и воссоздаём жизнь здесь. Кто из вас видел на земле два одинаковых цветка, птицы или лица? Мы все — уникальны. Жизнь учила нас бить непохожих и несогласных. Тех, кто не поддаётся ей и пытается переделать. Хранить порядок вещей, избегать незнакомцев, не стараясь понять. Но у каждого из нас — своё время, и все мы вправе хранить его таким, каким помним. Тогда ответьте, почему фонтаны нельзя украшать статуями с неповторимыми лицами, как было там, на земле? Кто сказал, что путь в гавань открыт избранным, а не тем, кому есть что взять с собой на борт кораблей? На месте города вы могли бы создать Эдем, но вашей фантазии хватило лишь на лабиринт одинаковых улиц. У города нет даже имени. Это пустое безликое место создали вы. И ждёте то кораблей, то волны, то ответа с небес, но никогда не делаете ничего сами, чтобы познать окружающий мир и освободиться от страха перед ним. Мир меняется, он — мимолётен. Вы же его заморозили, превратили в лабиринт и ходите по кругу. Тяга к постоянству — лень души. Лень порождает скуку — вашу унылую тюрьму, главного демона человечества. Откройте глаза и воздайте по справедливости тому, кто…
