Слава всевышнему, я раньше уже общался с ними. Я знал, что дело от цены зависит мало. Я ведал, что внимание к процессу, к мелочам, назойливая настойчивость и отсутствие даже зачатков жалости к исполнителям – основное в успехе, а вовсе не благорасположение, дружеское участие и понимание, что все мы люди. К строителям это не относится.
Для начала я стал обзванивать фирмы, предлагающие себя в качестве строителей всего и вся в газете. При этом знал из предыдущего, своего в том числе опыта – в фирме есть директор, бухгалтер, диспетчер и еще куча народу, который тоже хочет есть. В итоге цена вопроса возрастает как минимум вдвое. А мне нужна была бригада нормальных, ответственных мужиков, с опытом, с рекомендациями со стороны, знающих дело и желающих заработать денег. Заключение договоров, подписание смет и прочие бумажные радости – дело прекрасное, не исключающее, однако, печального исхода – вместо стройки ты можешь пару-тройку лет потратить на суды, то есть за собственные же деньги приобрести себе болезнь штангистов и беременных женщин. Ломивших двойные цены я отметал сразу, пытавшихся хитрить на кубатуре – тоже, лысых, рыжых, усатых и слишком веселых – сторонился, пьющих – пытался вычислять тонкими расспросами. В итоге осталось три бригады из сорока. Вернее, три человека, а уж по человеку и помощники – рассуждал я. Первый – местный деревенский, по слухам – иногда впадающий в запой, но хороший мастер – вдруг решил, что город виноват во всем. Посоветовавшись с родными и близкими, он вдруг поднял цену взамен предварительной в два с половиной раза. Его фраза о том, что если несвоевременная оплата – углы у дома он отпилит, – решило дело в сторону удивленного, но твердого «нет». Второй – застенчивый молодой человек с хорошей улыбкой и большими руками совсем уж было подошел, но тут кто-то из знакомых случайно опознал его, отвез меня к новопостроенному им дому и показал удачно вписанное в свежие и нижние венцы полугнилое гадкое бревно. Мастер застенчиво улыбался на вопросы о смысле своих действий. Третий же подходил по всем параметрам – немногословный финн, родственник знакомых, имел и опыт вроде, который поленился я проверить, и отзывы, опять же, по его словам, и хмурый вид, и честное признание, что пьет – но на работе никогда. Эрик – с тех славных пор это имя стало для меня нарицательным. Я смело так зову всех самых гадких и бессмысленных трудяг. Они для меня «эрики». Но тогда я взял его. Сам черт меня попутал. Скорее всего – купился на национальность, на надежную славу финских строителей. Но время настоящее, и прошлых лет творцы давно уж изменились.
Очень я рад был, когда наконец все завертелось, закрутилось и помчалось. Стояло начало июня. Я завез бригаду, состоящую из Эрика и его напарника Юры, на участок. Начать они должны были с бани, поставить сруб на бетонных столбах, крышу и потом перейти к дому. До готовности бани они должны были жить в палатке, позже перейти под крышу. Сруб дома тоже обещались подвести под крышу к октябрю-ноябрю. Времени было навалом – лето и осень, о деньгах мы договорились – тридцать за баню с крышей, пятьдесят – за дом с крышей же. Три года назад это были хорошие деньги, и я радовался – и мне дом, и люди заработают.
С собой «эрики» набрали продуктов, матрасов, инструментов – полная машина. Палатка была моя. Выпросили небольшой аванс на покупку бензопилы и провианта.
Отец, приехавший через пару дней с инспекцией, сразу направился к инструменту. Проверил жало топора на ногте. Тяжело вздохнул. «Посмотрим», – сказал.
Лес для бани я уже перетащил от него на лесовозе с фискарсом. Чудесная машина – месяц до того мы таскали бревна то вручную, то привязав к моей безотказной «девятке», а тут – полчаса – и весь штабель на платформе. Еще три часа – и он на месте.
«Эрики» начали работать активно и хорошо. Приезжая раза три в неделю, я издалека слышал звук пилы. За неделю они залили бетонные столбы, причем со знанием – почва глинистая, и каждый столб был острым концом вниз – чтобы не выпирало его по весне. «Чудесные строители, повезло», – радостно было видеть желтые кучи опилок, подписанные непонятными цифрами бревна, открытые загорелые лица. Я метался между городом и деревней, подвозил то скобы, то цемент, то хлеб.
– Слушай, дай рублей пятьсот, – каждый раз говорил Эрик, – консервы кончились.
Работа шла, и, не видя подвоха, я каждый раз давал приятелям какую-нибудь сумму.
Чтобы не скучали вечерами, – привез резиновую лодку, сетки, и после работы они рыбачили, варили уху. Удивительно – к моему приезду были трезвые. Правда, я всегда предупреждал заранее.
Работа шла. Взяв черту, выпилив по ней треугольный паз, сделав на краях чашки, «эрики» клали венец. Правда, зачем-то они делали сруб сначала на площадке, а не на приготовленных столбах. Работа казалось мне двойной, но они убеждали, что так лучше. Сруб рос с каждым днем. Потом с каждой неделей. – Слушай, дай рублей триста на сигареты, – говорили «эрики». Хорошо, что я вел учет.
– А природа – класс, – главный Эрик умел порадовать. – Форель вчера в сеть попала, да налима большого я упустил. А рябчики так и свищут вокруг. И, слушай, вчера кто-то ночью пакетами продуктовыми шелестел, копался. Мы думали – ондатра, она каждый вечер тут плавает. А вчера в лес пошли посмотреть, недалеко след медвежий увидели. Небольшой, правда, но медведь – пестун или муравейник. А мы думали – ондатра. И все смеялись.
В июле Витя начал таскать лес для дома. Хлысты метров по пятнадцать, свежие, сочащиеся пахучей смолой. Некоторые у комля в обхват толщиной, другие потоньше. Правда, довольно сбежистые, как мне потом объяснили, но вполне пригодные для моего большого дома.
К этому моменту подоспели и братья Власики, как их называла вся деревня. Забыв про обещанный мох, они, словно коршуны на добычу, накинулись на возможность заработать на любом подхвате. Худые, загорелые, всегда пьяные, они с резвостью брались за любую работу, быстро начинали ее, потом замедлялись и совсем затухали в конце. Присмотр за ними нужен был постоянный – взявшись корить хлысты, они быстро сделали все, получили договоренное и пропали на неделю в веселом загуле. Случайно я обнаружил, что хлысты окорены лишь с одной стороны, переворачивать их братья не сочли нужным.
Так же и со мхом, нарвав сорок, по их словам, мешков, они договорились с Витей, привезли мох кучей на тракторной тележке и быстренько исчезли с деньгами. Я поленился сразу посчитать мох мешками, потом оказалось, что его в два раза меньше. Было смешно и немного жалко их, они же считали меня, городского пришельца, своей законной добычей и чудесным источником законного опохмела. Постепенно в отношениях с ними установилось равновесие – они обманывали меня в два раза, но такая же работа в городе стоила бы в два, а то и в три раза дороже. Когда мха было уже довольно много, а хлысты все сияли свежей, солнечной, только что ошкуренной древесиной, старший Власик подошел ко мне:
– Давай фундамент подымем, дедушко.
Фундамент дома был действительно довольно низок, сантиметров пятьдесят над землей. Вся окрестность располагала к тому, чтобы дом был высоким, и я давно подумывал о фундаменте. Пугала цена тяжелых работ – в городе это стоило бы тысяч двадцать.
– Сколько возьмете за фундамент, – даже десять тысяч были для меня напряжны, деньги подходили к концу, а впереди еще маячил шифер для двух крыш, доски для стропил и лесов и прочая важная необходимость.
– Две тысячи дашь – сделаем, – я не смог устоять от такого предложения.
Правда, следить приходилось и тут – то и дело братья пытались недосыпать цемента в раствор или пересыпать песку, не знали, что углы фундамента нужно связывать арматурой, не хотели бутить его камнями. Но все вопросы решились чутким руководством, и через неделю фундамент возвышался на полтора метра над цветущей землей. Дом в начале своем стал похож на крепость.
5
Вообще, если дело не касается денег, какой-нибудь непосредственной приятной прибыли, жители карельских деревень открыты, улыбчивы, гостеприимны. Тебе помогут, накормят, дадут много полезных и бесплатных советов. Но лишь только разговор зайдет о деньгах – смышленая улыбка наползает на лица детей карельской природы. Она такая широкая, эта улыбка, такие непосредственные лукавые глаза сияют ожиданием удачной хитрости, такое протяжное «Н-у-у-у» раздается в ответ на твой вопрос, что сам начинаешь радоваться за них, любоваться ими. Так мой приятель Толя, покинув развалившийся колхоз, недолго горевал – устроился строителем, смотрителем да полухозяином на вновь открывшуюся ферму разведения форели к какому-то пришлому москвичу. Тот вложил деньги и уехал. Новое хозяйство почти целиком осталось на Толе.
– Толя, форель-то будешь продавать? – спросил я его, предвкушая лучезарную гримасу.
