Я вывел свой «газик» за гребень высоты и остановил его у маленьких копёшек обмолоченного хлеба. Тут же остановилась вторая и третья автомашина, не было только радиостанции.
Мы, с начальником политотдела, вышли и вернулись на гребень, остановились на небольшом курганчике. Наблюдение оттуда было отличным, до врага было не более километра и наблюдали мы сверху.
Начальник связи дивизии майор Денежкин, спрямляя путь, свернул с шоссе на целину, поторопился и просчитался. Речушка, это было высохшее ложе её, протекала у самого подножья высоты и кое-где имела обрывистый левый берег. Обрыв всего каких-то полметра, а не проедешь! К чести Денежкина, он не растерялся, приказал водителю сдать назад и выехать к броду, через который проехали остальные. Конечно, рация отстала, а поскольку отстали, и надо было догонять-поспешать, опередить противника, двигатель работал на максимальных оборотах, перегрелся, запарил.
К счастью, в конце-концов, рация благополучно выбралась, но спровоцировала немцев послать вдогонку три танка. Мы с Рудницким увидели, как от левого крыла колонны главных сил немцев отделились танки и погнались за рацией.
— Догонять Денежкина! — заволновался Рудницкий.
— Не должны, переживая, ответил я: — От немецких танков автомашине удрать легко.
— Так парит же! — заметил Рудницкий, и добавил: — За рацией и сюда нагрянут.
Я промолчал, заметив, что танки повернули на своё место в колонне.
Вражеская колонна шла строго соблюдая интервалы и дистанции. Даже те, которые двигались вне дороги, несмотря на неровности рельефа, также строго выдерживали порядок движения. И с обидой подумалось, что второй год воюем, а они всё ещё по парадному маршируют по нашей земле. Ну, прямо как на полигоне во время смотра! И не бояться. Знают, что у нас нечем их бить. Нет ни самолётов, ни противотанковых пушек, ни зениток. По крайне мере на данном участке фронта.
После пережитых минут большого физического и душевного напряжения, я долго отдыхал, не покидая высоты, и смотрел на двигающуюся вражескую колонну. Старший батальонный комиссар тоже молчал и иногда искоса посматривал на меня. А я не торопился, никак не мог придумать, что предпринять. Ехать к Дону и перебраться на левый его берег? А что подумает тот же Рудницкий? Оставаться пока здесь? А какой в этом прок?
— Товарищ начальник штаба, каковы ваши планы? — не выдержал Рудницкий.
— А как вы полагаете? — уклонился от ответа я.
— Давайте поедем к Дону, и там будем решать, — предложил кто-то из работников политотдела.
— Ишь ты, демократ какой! — возмутился я про себя: — Младший по должности, а туда же, лезет со своим мнением. Это во мне заговорило моё командирское самолюбие. Но и мне не улыбалась перспектива быть отрезанным врагом от берега, и я сделал вид, что уступил большинству.
У копёшек соломы всех насмешили девушки, Нина Пащенко и Евдокия Береговая, приблудившиеся к нам медики. Дело в том, что не очень далеко от нас кружилось несколько фашистских самолётов, они бомбили и обстреливали какой-то объект, возможно переправу. Девушки, напуганные танками, ещё больше испугались самолётов. У них были на это основания! И вот медики не нашли ничего лучше, как зарыться в копну. Причём совсем по-детски, головы спрятали, а нижняя часть туловища на виду. Над девушками начали подтрунивать, только… немало из подтрунивающих и сами не прочь были куда-нибудь схорониться.
Много лет спустя Нина, ставшая Роговой, моей женой ещё в 42-ем, рассказывала:
— Ох, и ругали мы с Дуськой тебя! И прозвали «задавакой с трубкой». Ну «чо», думаем, он задаётся? Хочет показать, что не боится? Дождётся, пока нас здесь всех побьют!
Девушкам казалось, что вот-вот они погибнут, или самолёты прилетят, или из-за кургана выползут танки. И им хотелось оттуда куда-то бежать без оглядки. И я их понимал, ведь год назад у меня не раз возникало такое же состояние. Правда, там опасность была намного вероятнее.
А на высоте возле Дона моё спокойствие объяснялось тем, что я имел уже опыт и знал, что непосредственной опасности нет. Новичку кажется, будто всякая пуля, снаряд, всякая мина и бомба летит в него. Поэтому, в частности, он и боится намного больше, чем «старичок», то есть обстрелянный солдат. Страх рождается от сознания опасности. Представьте себе, что вы видите несущееся страшное чудовище, всё сокрушающее на своём пути. Но вы знаете, что оно пронесётся мимо вас. Испугаетесь ли вы? Нет, хотя, наверное, сердечко у вас будет замирать. Или вот, например, идёт человек по дороге и с каждой секундой приближается к минному полю, о котором не имеет никакого представления. Не знает, и он спокоен, безмятежен.
Так что сила страха во многом зависит от того, насколько каждый эту опасность представляет. Ну, а как каждый при этом ведёт себя, зависит от целого ряда причин, в которых главное воспитание, сознание долга, опыт, привычки. Впрочем, это специальная область.
— Когда началось что-то на станции, а потом налетели самолёты, мы с Дуськой думаем, а куда нам спрятаться? Видим, стайка, сделанная из хвороста, а в стайке корова лежит и жвачку жуёт. Мы в стайку, легли возле коровы, уткнули носы ей в бок и глаза закрыли! Всё-таки живое существо!
— Зачем вы глаза закрыли?
— Не знаю. Не так страшно.
— Вы потому-то и головы в солому спрятали?
— Ну да! Чтобы не видеть. Мы и уши позатыкали.
Всё это Нина Пащенко рассказывала на полном серьёзе. Девушки прятались не столько для того, чтобы спастись, а для того, чтобы не было страшно. И смешно, и грустно.
Но все эти подробности я узнал позже. А тогда, посмеялись немного над девушками и, убедив их, что опасности нет, мы с профессором Рудницким, закурили трубки, он тоже курил трубку. Подумали и приняли окончательное решение ехать к ближайшей переправе.
А где кружатся самолёты, там, наверняка, и переправа. Подъехали мы туда и остановились на высоком лесистом берегу, обрывавшемся круто к Дону. Отсюда, к северо-востоку был виден населённый пункт, а в нём чёртова гибель скота. От села через реку шла переправа… на двух-трёх лодках! Люди переправлялись и на подручных средствах.
Нет, это нам не годилось!
5.8
Переправа через Дон у станицы Бессергеневской. Поиск подразделений дивизии в степи
Повернули на юг. Переправа была у станицы Бессергеневской, но днём она не функционировала.
Исходная дорога на мостовую переправу начиналась у станицы, располагавшейся на высоком коренном, поднятом на десяток метров выше уровня воды, берегу Дона. Дон, почти вплотную, подходил к северной окраине станции, а затем поворачивал к востоку. На другом берегу реки, ниже по течению, стоит станица Богаевская. До той, второй станицы, было не менее двух километров. Река, повернув от Бессергеневской на восток и пройдя так свыше двух километров, снова поворачивает на юг. Таким образом, чтобы попасть на переправу, надо было спуститься по крутому спуску вниз, перебраться по мосту-времянке через неширокую протоку, и далее ехать по пойме рощей, по проделанному сапёрами колонному пути.
Комендант переправы имел строгое распоряжение штаба фронта на дневное время работу переправы прекращать. Это для того, чтобы вражеская авиация не засекла переправу и, следовательно, не разрушила её. Но переправа не иголка в стоге сена, а наплавной мост. И её, конечно, обнаружили и бомбили. Вероятно, и штаб фронта не особенно обольщался тем, что переправу не обнаружат, если не авиация, то вражеские лазутчики. Но хотел избежать потерь, вероятность которых в дневное время увеличивается.
Был день, и переправа не работала. В станице накапливались автомашины, конные обозы. Они упирались в контрольно-пропускной пункт, стоявший у спуска к протоке.
Здесь мы встретили санитарные машины своего медсанбата во главе с начсандива военврачом 2-го ранга Васильевым и командиром медсанбата. Начсандив в повышенном тоне «беседовал» с комендантом переправы подполковником инженерных войск. А попросту, кричал на подполковника, требуя пропустить в первую очередь наши санитарные автомашины. Медиков не смущало то обстоятельство, что в их санитарках не было ни одного раненного.
Боевых частей в станице не было, кроме небольшого подразделения прикрытия, организовавшего оборону на подступах к станице.
Комендант переправы, издёрганный и не выспавшийся, отбивался от бесконечных требований назойливых тыловиков, ходивших за ним по пятам. Я подошёл к толпе поближе. Начсандив сразу сделал меня «главным аргументом» для подкрепления своих требований. Все прочие «претенденты», как только узнали о моей должности, прекратили «прения» и выжидающе смотрели на меня.
Я не стал вмешиваться, хотя и ответил на слова подполковника, обратившемуся ко мне за поддержкой, с просьбой «помочь успокоить товарищей в бесцельности их попыток».
