остального мира приюте, где нет ни распрей, ни алчности, ни постоянной борьбы за выживание.
Что говорило о нем возникновение такого порыва? За свою жизнь Хаджар понял, что, как и в случае смелости, когда та проявляется не в отсутствии страха, а в способности его побороть, то крепкий стержень и воля, позволяющие идти вперед, это примерно то же самое.
Малодушные порывы возникают всегда и у всех, но способность противостоять им, переламывать через колено, это и есть — воля.
Хаджар остановился на дороге и посмотрел на небо.
— Чего замер, Хаджи? — Хельмер ковырялся косточкой в клыках. — Горы к нам, увы, сами не придут.
— А почему мы не можем просто здесь пожить до начала парада демонов? — спросил Хаджар. — Я так понимаю, что эта аномалия, да и все другие, тоже подвержены слияниям пластов реальности.
Хельмер промолчал, но его немая тишина была лучшим ответом, который только можно услышать.
Только спустя несколько минут демон, тяжелым тоном, далеким от его привычной дурашливости и насмешливости, произнес:
— Тебе нужно в подводное царства, Хаджар.
— Мне? — переспросил генерал. — Или кому-то другому нужно, чтобы я туда попал?
— В данном случае, да и, как и всегда, это одно и то же.
— Одно и то же, — повторил Хаджар, рассматривая незнакомые созвездия. — Получается, что аномалии вовсе не вырваны из Безымянного Мира и не являются иными мирами. И тогда…
— Тебе уже неоднократно говорили, Хаджар, что нет других миров, кроме Безымянного.
Из уст Хельмера, знавшего русский язык и видевшего Город, это прозвучало несколько… никак. Слишком много неизвестных, даже спустя больше, чем полтысячи лет, оставалось в картине бытия, нарисованной в своем сознании генералом, чтобы тот мог разобраться в хитросплетениях этой реальности.
— Хельмер.
— Да, Хаджар?
— А если можно заставить людей в аномалии не думать о том, что за их горами есть другой мир и ограничить их стремление выбраться за его пределы, то…
— Опасные мысли ты думаешь, друг мой, — перебил демон все тем же серьезным тоном.
Хаджар только отмахнулся. Он уже не был тем, кто испугается каких-то мыслей. Слишком многое пройдено, слишком многое потеряно, а уж сколько крови пролито, своей и чужой, тут и не счесть.
— Значит и во всем остальном мире людям тоже можно что-то внушить, — продолжил Хаджар. — Что-то, что будет их контролировать и направлять. Что-то универсальное, подходящее для всех. Что-то, за что можно будет бороться.
И единственное, что приходило Хаджару на ум. Единственное, что оказывалось равнозначно ценным для разумных рас, для зверей, для птиц, для растений, для демонов, духов и даже богов — Путь Развития.
Вечная борьба вовсе не за выживание, а чтобы в этом выживании стать лучшим и сильнейшим.
Хаджар посмотрел себе за спину. В городе, оставленном позади, горели огни и слышался смех людей, не знавших ничего о распрях и суете Безымянного Мира и чьи ученые обладали силой, о которой не слышали за горами, отделившими аномалию от остального мира.
Тюрьма ли это? Или, может, это весь остальной мир по отношению к этому, сидел в тюрьме?
* * *
Генерал смотрел на могущественного бога мудрости, запертого в тесной клети, прикованной цепями к подводным вулканам, посреди океанической бездны.
Смотрел и не понимал, почему тот не оказал должного сопротивления и не попытался сбежать.
— Что занимает твой разум, мой друг? — спросил Ляо Фень, которого, казалось, совсем не заботил тот факт, что до скончания времен он будет находиться здесь, запертый под толщей воды в волшебной ловушке.
Наоборот, сидя на полу клети, читая книгу, Бог Мудрости выглядел так, словно это не он, а Черный Генерал пребывал взаперти.
— Почему? — только и спросил генерал.
Ляо Фень отвлекся ненадолго от книги и посмотрел на него с сожалением и даже жалостью. Так не смотрят узники на своих пленителей.
— Знаешь, как радуется человек, потерпевший кораблекрушение, когда посреди бескрайнего океана находит островок земли?
Черный Генерал отрицательно покачал головой. Чувства смертных были ему непонятны.
— Его радости нет предела, — сам же на свой вопрос ответил Ляо Фень. — И тому, кто живет на большой земле, может показаться, что спасенный попал из одной ловушки в другую, но для выжившего в крушении все совсем не так.
— Я не понимаю…
— Однажды поймешь, — взгляд бога мудрости стал еще печальнее. — Когда-нибудь и ты сам окажешься в темнице, но потом увидишь, как вижу сейчас я, что это не ты заперт. А все остальные. И что пока все тонут в холодном океане, подбадривая друг друга и уверяя, что на дне найдут спасение, ты обрел покой на своем клочке земли. Такова участь зрячих в мире слепых, мой друг.
* * *
— Иронично, да, Хельмер?
— О чем ты, Хаджар?
Генерал тронул струны Ронг’Жа, который после игры в трактире так и не убрал обратно на тропы ветра.
— Я всю жизнь стремился к вершине Пути Развития. Не потому, что хотел, а потому, что так было надо, а теперь — смертен и потому — силен.
— Пока еще не особо-то и силен, Хаджи, — попытался отшутиться демон, но у него не получилось.
— И всю жизнь я тренировал свой меч, чтобы им добывать себе все, что нужно, но здесь, в краю, где смертным под силу то, что недоступно бессмертным, мне помог не меч, а старенький Ронг’Жа, — Хаджар дернул струны, извлекая минорную ноту. — И мне интересно, если все и всегда было ложью и глупым театром, то… а в чем правда?
Демон распластался у него на плече и тоже посмотрел на небо.
— Представь, друг мой, что ты поднимаешься на гору. И когда доберешься до её пика, то увидишь всю долину целиком, а не только ту часть, что не скрыта камнями.
— Какая интересная метафора для коварного демона.
— Какая есть, — фыркнул Хельмер.
Они немного помолчали.
— Я все еще, кстати, предлагаю сжечь это место. И всех убить. Ну или не всех. Оставим девственниц. А потом, когда они перестанут ими быть, то убьем и их. Можно даже твоим Ронг’Жа и…
Демон и дальше упражнялся в том, чтобы исторгнуть очередную, еще более кровожадную идею, а Хаджар, отвернувшись от города, молча шел по тропе, ведущей на запад.
Шел и не знал, а хочет ли он вообще подниматься на этот самый пик.
Впервые, за долгое время, он ощутил ледяные пальцы, сжимавшие сердце.
Страх.
Не перед противником и уж тем более — смертью, а перед тем, что он может на этом самом пике увидеть.
Глава 1879
Дорога к горам заняла у Хаджара несколько дней, в течении которых ему пришлось выслушивать стенания Хельмера на тему, что стоило, все же кого-нибудь прибить. И если не в целях устрашения, то для успокоения собственной души.
Генерал старался не слушать демона, благо за века, проведенные на тропе, ведущей от Страны Севера до Страны Бессмертных в этом Хаджар успел преуспеть.
На редких привалах, когда приходилось переждать непогоду или заняться приготовлением пищи из скудных припасов, купленных в соседней с городом деревни за деньги, вырученные с представления в трактире, Хаджар, в основном занимался музыкой.
Его пальцы бегали по струнам Ронг’Жа и в этом он находил для себя успокоение. Сродни медитации, но не направленной на то, чтобы познать новые мистерии или углубить понимание сути меча.
Нет, теперь Хаджар играл и терялся в музыке для самого себя. Его пальцы извлекали только те мелодии, что он хотел сам, не заботясь о том, насколько это полезно или как далеко продвинет его в той или иной стезе. Можно было смело заявить, что за эти три с половиной дня Хаджар, впервые после нескончаемых тренировок, не занимался развитием.
Он даже остановил симуляции в нейросети, чего не происходило и вовсе впервые за пол тысячи лет. Но генерал не переживал.
Наоборот. Он ощутил такую легкость, о существовании которой даже и не знал. Легкость и покой.
Но все когда-то заканчивается — закончилось и его небольшое путешествие.
Когда на долину опустилась ночь, то стоявшие стражами вокруг неё скалы поднялись высокими массивами, отбрасывая тени, делающие темноту внизу лишь плотнее и гуще.
Горы, образуя естественную природную преграду, запечатлели на своих изрезанных лицах следы не только времени, но и рук мастера. От их подножия до клыкастых вершин виднелась череда высеченных ступеней, каждая из которых была глубоко врезана в каменную породу. Своеобразная лестница, истертая за бесчисленные сезоны ветров и дождей, таила в себе загадочное свечение.
Свет исходил изнутри каждой ступени,
