— Ты храбрый воин, господин, — произнес он с явным уважением. — Солдаты у тебя тоже храбрые. Их мало. У нас только здесь, под стволами, несколько тысяч человек.
— Мы вместе могли бы направить наши усилия не на разрушение Ирака, а на его процветание, — ответил Майк. — Я знаю, ты не боевик, не из Аль-Каиды, — продолжил он. — Ты спросил меня, за что воюю я, и я тоже спрошу тебя, господин: за что воюешь ты? За власть хуже саддамовской?
— Да, у нас были разногласия, — признался аль-Шаади. — Только этот конфликт в прошлом. Теперь у нас мир.
— Еще раньше у вас был мир с коалицией, — напомнил Майк. — Вы были врагами, теперь вы говорите друг с другом. Почему бы и нам не поговорить? Нам хорошо известно, что арабы — великие воины и любящие отцы, а также верные подданные Аллаха. Зачем же усугублять это мнение гибелью двух погибших детей, которых мы не убивали? — Мужчина внимательно посмотрел на аль-Шаади. — Добавлять еще детей, женщин, мужчин, стариков. Ради чего? Зачем умножать слезы и страдания из-за чьих-то политических целей? Мы не убивали ваших детей. Мы, напротив, скорбим вместе с вами и хотели бы наказать реальных виновников. Смерть детей — не разменная монета для чьих-то политических амбиций.
Аль-Шаади молчал. Время тянулось, и напряжение достигло апогея. Пыл толпы постепенно угасал, чего, собственно, и добивались. Кое-кто уже начал расходиться. Задние ряды поредели. Вдруг где-то в глубине прозвучал выстрел. Одиночный, резкий, взрывающий сердце. Джин вздрогнула. Внутри все похолодело. Выстрел был неприцельный, даже, казалось, случайный, по неосторожности, — послышалось, как пуля вошла в землю, но последствия он мог иметь самые непредсказуемые. С украинского фланга тут же раздалась пулеметная очередь.
— Не стрелять! — закричала Джин по-русски, падая на землю.
Майк схватил аль-Шаади и буквально вдавил в песок, закрыв собой. Араба могли убить прямо на месте. Из толпы снова выстрелили, теперь прицельно.
— Не стрелять! — повернув голову, крикнул Майк. — Не стрелять. Держать на мушке, но не стрелять!!!
Ситуация вибрировала на грани. Многое зависело от аль-Шаади, и, видимо, он тоже хотел избежать кровопролития. Поднявшись, он сделал знак толпе, чтобы огня не открывали.
— Благодарю. — Араб едва заметно склонил голову перед Майком.
Толпа опять стала редеть. Понимая, что ситуация выходит у них из-под контроля, несколько боевиков двинулись в сторону водопроводного канала, явно угрожая, но огня так и не открыли. Снайперы держали их на прицеле. Потом к снайперам присоединился пулемет CAB, уверенный и непринужденный ритм огня которого, продолжающийся прицельно довольно долго, легко и быстро покончил бы с их маневрами. Приблизиться боевики так и не осмелились, как и открыть огонь. Они скапливались в дальних рядах, испытывая неуверенность и чувствуя ускользающее преимущество. Вступи они теперь в противоборство с коалицией, они вполне могут оказаться в одиночестве. Все остальные просто разбегутся. Провокация явно сорвалась. Пока они не знали своих дальнейших шагов. С одной стороны, большое число жертв от рук американцев могло сыграть исламистам на руку, но в сложившихся обстоятельствах слишком очевидно, кто все начал.
Аль-Шаади вскинул вверх руки и что-то закричал толпе. В общем гуле его слов никто не мог различить. Впрочем, Джин уловила в его речи тексты из сур. Постепенно шум начал стихать. Аль-Шаади говорил быстро, но его слушали. Люди даже стали пододвигаться вперед, очевидно, странно соглашаясь с изречениями араба.
— Аллах хочет мира, — вещал иракцам бывший саддамовский офицер-разведчик. — Я несколько минут назад разговаривал с достойным человеком, который уважает Аллаха, — сказал он о Майке. — Слово достойного человека нам дороже золота…
На самом деле, как полагала Джин, скорее всего, аль-Шаади стало известно о взводе «Абрамсов», окончательно разгромившего его соратников и на всех парах движущегося к осажденной базе. Под дулами танков можно поговорить и об Аллахе — почему нет?
Аль-Шаади повернулся и отряхнул одежду, потом подошел к Майку и пожал ему руку.
— Мы уважаем смелость и разум, юный капитан, — сказал он просто как в фильме «Апокалипсис».
«Неужели и он смотрел?» — Джин хотелось рассмеяться, но, конечно же, сдержалась, ведь такая реакция могла иметь непредсказуемые последствия.
— Я хочу разрядить ситуацию, — сказал араб. Едва заметно улыбнувшись, теперь скорее устало, чем коварно, аль-Шаади повернулся и ушел.
— Что думаешь? — спросил Майк.
— Думаю, ему известно о передвижениях наших танков, и он хочет поскорее все это закончить, а потом разработать новый план, — ответила Джин. — Раз уж дело проиграно.
— Да, ты права, но все-таки лучше, чем теперь начать бойню, — согласился Майк. — Сдается мне, наши цели совпали, он хочет того же, чего и мы. Пока идет диалог, войны не будет. Это главное.
— Так и есть.
— Сэр, связь пропала, — доложил, подбежав, Ромео. — Низкая облачность, поэтому спутник закрыт.
— Плоховато. — Майк поморщился. — Будем надеяться, сейчас восстановят на запасном канале.
Из утреннего тумана, точно привидение, снова появился аль-Шаади в развевающихся белых одеждах. Позади него шло еще несколько человек. Судя по закрытым лицам, американцы видели перед собой боевиков. Воинственный настрой исламистов читался в их облике. Джин повернулась. Тут же Ромео и Старк подошли к капитану, подняв карабины в боевое положение.
— Они требуют пустить их на базу, — сообщил аль-Шаади, указывая на своих спутников.
«Чтобы там все взорвать», — вертелось на языке у Джин, но ничего подобного вымолвить она не могла. Такое выражение могло само послужить «взрывчаткой» — любая насмешка на Востоке очень опасна, тем более в столь накаленной обстановке. Юмор у арабов выполнял отличную от европейской и американской культур роль. Всех военнослужащих предупреждали об этом на специальных занятиях, не говоря уже о Джин, сотрудничавшей с ЦРУ. Потому она покорно перевела все слова аль-Шаади и молча смотрела на него, ожидая дальнейших действий.
— Пройти на базу невозможно, — спокойно ответил Майк. — Мы уже говорили. База — территория США. Вы хотите, чтобы мы вот так просто впустили вас на территорию своей страны?
— Эти люди готовы на компромисс, — продолжал аль-Шаади. — Они согласны пустить меня одного на базу, а самим остаться на контрольно-пропускном пункте. Они беспрекословно мне доверяют. Я не хочу бойни. Я хочу успокоить всех.
— Вы говорите о невозможных вещах, — твердо ответил Майк. — На территорию США вход закрыт.
Его высказывание показалось Джин многозначительным. На мгновение перед ее внутренним взором промелькнули картины окутанных дымом башен в Нью-Йорке и вырывающиеся языки оранжевого пламени. Она словно воочию увидела, как у нее на глазах человек в белой рубашке прыгает вниз со сто первого этажа, и хочется бежать вперед, попытаться поймать его, удержать, но это невозможно, ведь к башням даже нельзя приблизиться. Сердце сдавливает отчаяние от собственного бессилия и слабости. Ей кажется, она видит его лицо, искаженное гримасой смертельной решимости и страха. Джин слышит в трубке исчезающий голос Криса и его прощальные слова, а также шум падающих бетонных конструкций. Она снова и снова ставит капельницы пожарным, получившим тогда ожоги и задыхающимся от страшного рака легких теперь, спустя годы после трагедии. Непроизвольно рука Джин сжала карабин.
— Джин, — почувствовав ее напряжение, Майк взял молодую женщину за руку, — не надо. Они все понимают.
Белый араб внимательно посмотрел на нее, потом — на Старка и Ромео. Потом снова взглянул на капитана. Люди в платках и повязках также молча стояли за его спиной. Они сжимали свое оружие. Джин, Ромео и Старк — свое. Рука Майка легла на расстегнутую кобуру с «береттой». Пауза, казалось, тянулась вечность. Они смотрели друг на друга, и между ними в этом молчаливом противостоянии полыхали и рушились башни Всемирного торгового центра, погибали люди на улицах иракских городов. У каждого своя правда и своя боль, но снова проливать кровь, похоже, никто не хотел.
— Хорошо, я верю вам, молодой капитан. — Аль-Шаади склонил голову. — Я верю, вы исполняете свой долг и не хотите зла моему народу. Мы возвращаемся.
Он снова посмотрел на Джин.
— Очень храбрая женщина, — сказал араб.
— У нее 11 сентября в Нью-Йорке погиб в одной из башен брат, — ответил Майк.
— У меня погибли все родственники, — ответил аль-Шаади, — когда ваши самолеты разбомбили наш дом в Багдаде.
— Мы можем бесконечно предъявлять счета друг к другу, — Майк кивнул, — но надо позаботиться о будущем. Будущие поколения должны жить в мире, а люди — не погибать. Тогда наши матери и жены забудут о слезах.
— Ты прав, молодой офицер. Мы уходим.
