чтобы добилась madame
во всяком случае, если даже уже на вокзале, то пусть дает большой «на-чай» портье и катит с ним на перрон. Укатила. Мама смеется: «смотри, девчонка всех прохожих прямо с ног собьет!» Утром является: все сделала. За несколько минут madame захватила. На лету в поезд вскочила где-то. Молодец! Рада буду, если ты получишь и если это — то, что тебе нужно.
То ли? Напиши! Я написала m-me B[oudo] письмо, но т. к. не знала, говорит ли она по-русски, то написала по-немецки. Ты мне писал как-то, что ее сестра читает тебя в немецком переводе. Я не рискнула, не встретясь лично, «всучить» ей остальное через горничную, да еще такую! Хоть я и учила ее быть вежливой и поаккуратней! А мне так хотелось бы, чтобы ты хоть несколько дней (хотелось написать «пару дней», да вспомнила!..) не бегал за покупками! Ну почему ты раньше мне не сообщил, — я бы все устроила. И madame бы встретила хорошо!.. Сегодня утром получаю от нее письмо, датированное 10-м мая, но опущенное только вчера после обеда! Поручила м. б. кому-нибудь? Забыла? Или просто тоже «боялась» оказии? Она сообщала по-русски, что здесь пробудет до вторника, и предлагала позвонить ей, если что нужно. Подумай, если бы пакет запоздал вчера, то как бы я рвалась на части, получив это позднее сообщение. Ах, Ванюша милый, как же это так, — я тебя не поблагодарила так долго! Солнышко мое, — целую тебя, благодарю за все, за все! Но духи? Что же мне делать? Я их берегу все до тебя. Это на всю жизнь! Фиалочка! Ванюша, мне больно, что я тебя так «опустошила», затерзала. Ты устал. Ты творить не можешь — не хочешь от переутомленности, как ты пишешь «отлыниваю». Если бы ты знал, как это больно мне! Что мне сделать для того, чтобы ты загорелся? Наполнился светом? Чтобы у тебя его для тебя стало слишком, и ты бы захотел дать его и другим?! Я измучила тебя! Невольно, конечно, Ванюша. Поверь! Счастье мое, Ваня, милый!.. Ты получил мой так называемый «портрет»? Ну, не хвали, хоть и «через не могу». Я знаю, что гадость. Гораздо лучше уметь правде глядеть в глаза. Сереже и маме
не понравился. Арнольд тоже его нашел «жестким». Но, видимо, я и есть такая. М. б. временами. Я часто ловлю себя такой в зеркале, когда сама не жду себя увидеть. Но сходство есть без сомненья, хоть и никуда не годная работа. Овал (у меня он, как видишь, далеко не «ангело-подобный»), лоб, брови, рот, и что-то в глазах. Но они не удались, я знаю. Ах, не стоит об этой ерунде и писать… «От слова _х_у_д_о», — вот какой я художник. «Лавру» я тоже не сумела дать. Мне вообще очень трудно без техники. И потом, не забудь — я не рисовала с 1922 г. В России я презирала прикладное искусство, а за границей оно в почете. Только «прикладное» — ремесленницей была. Большевики его тоже старались ввести, но молодежь наша очень стойка в идеалах. Не свернешь так скоро… Мы воевали прямо за «чистое» искусство!
За границей я, скрепя сердце, зарабатывала «прикладным искусством», — вот такие и другие яички, иконы, ларьки и т. п. разрисовывала. У меня был успех. Меня «гнали» в модное отделение (рисовать моды), те кто видали мои «яички». Но мне это чуждо. Рекламу — тоже не могла… А «творить» мне не пришлось. Господи, уже 20 лет прошло! С 1922 г.! 20 лет без практики! Чего же ждать! С того момента, как Беньков нашел у меня «1000-чи ошибок» я ничего не сделала для их искоренения! Ах, скучно, Ванёк, не хочу о себе все! Брось!
Не удалось тебе достать, для себя конечно — не подумай, что для меня! духи «Treffle». — Я бы хотела тебе послать, — если найду, то пошлю. Это совсем почти что — «любка». Получил ли мой крошечный тюльпанчик? А «кусочек калачика»? К сожалению, не могу стать калачиком, т. к. могу спать только на спине, высоко, полусидя. Неуютно! Когда будет Лукин? Напиши заранее! Я, кроме того, буду ловить С. «шефа». Ваничка, посылаю тебе вырезку из «Нового слова»741а. Удивительно как! И вот в то самое воскресенье я особенно воображала себе то, о чем тебе писала, о твоем Сережечке. Мне страшно и мешает что-то так писать о нем, слишком священно это все, но хочется дать тебе почувствовать, что странно так меня мысль о нем волнует. А вдруг? Вдруг он отзовется! Кто тебе говорил, что его звери-большевики убили? Видел его кто-нибудь? А м. б. бежал? Таился? Вот мой друг детства Миша тот, помнишь писала, тоже бегал под чужим именем и отец его. Года 2 скитались сторожами где-то. М. б. и Сережа где-нибудь притаился. Потому ты ничего о нем там и не слыхал. М. б. я так писать не смею. Прости мне! Но ты знаешь, что из любви это!
[На полях: ] Как забилось сердце от твоей фразы: «а потом буду хлопотать о поездке»… Я не верю даже… Ванюша, сходи в комендатуру лучше теперь уже! Разрешение длится очень долго. Иногда 2 месяца. Спроси и о том, не могу ли я получить разрешение. Это должно от тебя исходить, т. к. я тебе нужна, для литературных дел. Сходи туда теперь же, а то м. б. очень затянется!
Я чувствую себя еще лучше. Даже работаю на огороде… Вот как! Ой, только не сердись, — не устаю, ни чуточки. Я только зернышки бросала, а работники все другое делали. Я долго по утрам валяюсь — до 8–1/2 9-го! Позор! Вчера закончила селлюкрин и начну новое: «Orgatonikum». Antigrippal у меня есть. Ты прав, — я его не брала. Не знаю почему — так просто. Возьму!
Ванёк?., а ты ведь чуть разочарован… Оля твоя — урод, жесткая, сухая… Да? Боюсь, — когда увидишь — совсем увянет твоя любовь! Художник всегда улавливает и даже другим передает свое, то, что у него в лице главное, и если по-твоему я — художник — то вот, считайся! Ерунда! Не жесткая я! А просто плохо удалось. Вся ласка тебе!
Сейчас прокуковала кукушка! Впервые слышала! Трепетно так стало! Второй день теплого дождя, — м. б. расти все станет! Ну, целую крепко тебя и еще раз: спасибо! Ласкаю «пасхалики» — тебя! Оля
Салфеточка бумажная, в чем были яички, — твоя? Милая!
У меня еще и грушка твоя и конфеты целы! Берегу! Только изредка балуюсь, когда грустно.
Ответь
