— Что за народ? — спросил он у счетовода.
Тот, уже слышавший о строгости нового секретаря, вскочил, вытянулся по-военному.
— Да так зашли. Кто по делам, а кто…
Шурша военным прорезиненным плащом, Новокшонов сел за соседний свободный стол, сплошь залитый чернилами.
Несколько человек поднялось, собираясь уходить.
— Погодите, — остановил он.
Лопатин переминался у притолоки несколько растерянный. Было заметно, как он силился придать лицу выражение деловой сосредоточенности. Но ему плохо это удавалось.
Новокшонов торопливо докуривал папиросу.
— Трезвый из членов правления кто-нибудь есть? — спросил он у счетовода, по-прежнему стоявшего по команде «смирно». — Где заместитель?
— Заместитель на ферме должен быть, — поспешно ответил тот и шмыгнул глазами по лицам своих штатных курильщиков, выбирая, кого бы послать, потом метнулся к окну, распахнул его настежь.
— Марья! — окликнул он кого-то на улице. — Зайди на ферму, пошли сюда Анну Пестрецову. Пусть быстрее идет. — И обращаясь к Новокшонову, сообщил — Сейчас придет заместитель.
Сергей Григорьевич строго рассматривал молчавших колхозников.
— Почему не на работе?
Никто даже не шевельнулся, сидели не поднимая голов. И не то, чтобы боялись нового секретаря, нет, Сергей Григорьевич этого не видел, а просто знали: построжится, покажет свою власть и уедет. Поэтому равнодушно молчали и ждали — наверное, уж привыкли к подобным сценам.
— Ну, вот вы? — указал Сергей Григорьевич пальцем на крайнего. — Вы где работаете?
— Кладовщиком.
— Чего сидите в конторе?
— Приносил отчет счетоводу, — ответил тот тихо.
— Ясно. А вы? — обратился он к следующему.
— Я?
— Да, вы. Где работаете?
— Я — учетчиком работаю, в бригаде.
Парень он был молодой и здоровый, поэтому Новокшонов спросил:
— Как фамилия?
— Лопатин.
— Родня председателю?
— Брат, — ответил сидевший рядом дед.
— Так, ясно. А ваша как фамилия, дед?
— Моя? Никифоров я. Я работаю чабаном. Вот пришел, поговорить в правление насчет обувки. Пасти не в чем. — И он выставил из-под лавки свои ноги, обутые в рваную комбинацию из резиновых литых калош и брезентовых голяшек.
Сергей Григорьевич внимательно посмотрел на ноги чабана, потом перевел взгляд на щегольские хромовые «джимми» Лопатина. Полез в карман за новой папиросой. Но закуривать не стал, продолжал опрос.
— А вы почему не на работе? — уставился он на румяного старичка.
— Я — ветсанитар, — пояснил тот, будто этим оправдывая свое пребывание в конторе.
— Ну и что? Ваше место на ферме, на выпасах. А вы сидите в конторе.
— Зашел вот покурить…
В дверях показалась женщина в белом, сбившимся на затылок платке.
Сергей Григорьевич ужаснулся, увидев жену бывшего председателя колхоза, — так она изменилась за эти годы. До войны, когда Сергей приезжал помогать ее брату Витьке, секретарю колхозной комсомольской организации и жил у них неделю, она была пухлой, веселой, цветущей, а сейчас перед ним стояла полустаруха со скорбными складками у кончиков рта, с густой сеткой морщин вокруг глаз. Сергей Григорьевич поднялся из-за стола, протянул ей руку.
— Здравствуйте, Анна… Анна, кажется, Михеевна, если не забыл.
— Не забыли, не забыли, смотри-ка, — удивилась Пестрецова. — И мужа не забыли, он писал, как вы его на фронте встретили. Так уж он благодарен вам за теплое слово. — Говорила она по-прежнему бойко, звонким голосом, чуть растягивая окончания слов. Голос — это, пожалуй, единственное, что осталось у нее от прежнего. — А то ведь, когда посадили его, многие отказались и от него, и от меня, не узнавали. А вы вот…
— Анна Михеевна, — перебил ее Новокшонов, — вы заместителем председателя?
— Какой уж я заместитель! — махнула рукой она и по- бабьи ладонью вытерла губы. — Так, избрали. А вообще-то я животноводом здесь. Это основная работа.
— Что это у вас такие порядки в колхозе стали: хлеб не убираете, народ болтается без дела? Кончилась война, так, думаете, и работать не надо?
Пестрецова недоумевающе оглянулась на переминающегося с ноги на ногу Лопатина. Сергей Григорьевич подчеркнуто не замечал его — как будто председателя здесь и не было.
— Надо сегодня созвать общее собрание колхозников, — продолжал Новокшонов после небольшой паузы.
— А я чего?.. — удивилась Пестрецова. — Вон председатель.
— С председателем будем говорить, когда он проспится, и притом не здесь, а в другом месте побеседуем. — Новокшонов покосился на блестящие сапоги Лопатина, поднялся. — Надо к вечеру собрать всех от старого до малого. А сейчас пойдем, Анна Михеевна, посмотрим хозяйство.
На ферме, куда в первую очередь зашел Сергей Григорьевич, две женщины убирали навоз из свинарника. Новый секретарь, ступая по щиколотку в навозную жижу, неторопливо прошел в свинарник, осмотрел клетки с сопревшей соломой, служившей когда-то подстилкой. Женщины стояли в тамбуре свинарника, переглядывались.
— Свиней сюда на ночь не загоняете? — спросил он, возвратясь и с силой топая сапогами по порогу, чтобы стряхнуть грязь.
— Нет, — ответила Пестрецова. — Ночуют в загоне, под открытым небом.
— Эта грязь с весны еще осталась, — пояснила рябоватая женщина, с натруженными узловатыми в суставах руками.
— Военная еще грязь, — засмеялась другая, молодая, укутанная по самые глаза платком от солнца. Глаза ее большие, лучистые пыхали не растраченным жаром. Играя легким прищуром, она прямо смотрела на Новокшонова, заставляя его хмуриться, чтобы скрыть смущение от столь откровенного, жаждущего взгляда.
— Не успевает просыхать, — продолжала рябоватая женщина. — Крыша, как решето: дождь пройдет — и полмесяца не подступишься к свинарнику. А вычистить некому. Двое мы с Натальей да вот Аннушка когда поможет — хотя и животновод она. Свиней полсотни голов, за ними же смотреть надо. Прямо замаялись, сил больше нету. А правление не дает людей. Лопатин пьянствует беспробудно да с бабой своей дерется — извелась она с ним, бедная. И народ-то весь он замордовал. До войны-то первое место по району держали, на выставке главный павильон занимали. А как началась война, так и свихнулся он, будто подменили человека. Три раза уж снимали его. А кого поставишь? Некого. Вот опять его и выбираем.
Пока Сергей Григорьевич дошел от свинарника до кошары, вокруг образовалась толпа женщин, подростков.
6
В село вернулись в сумерки. Около конторы толпился народ. Увидев Новокшонова, люди смолкли. Ждали — буркнет сейчас приветствие и пройдет в контору, как всегда бывает у начальства. Но Сергей Григорьевич в контору не пошел, остановился. Поздоровался. Громко спросил:
— Покуриваем?
— Покуриваем, товарищ секретарь, — ответил дед, который утром приходил в контору «насчет обувки». — Наше теперича занятие такое — покуривай да покуривай.
— Это почему же? Делать, что ли, нечего?
— Да как оно сказать… — прошамкал старик. — Дела-то есть, да не до них вроде бы. Вот бают, что сызнова Федьку Лопатина сымать будем. Который уж раз. Этим только и занимаемся — сымаем его да сызнова ставим. Работать-то и некогда.
— Вот и мне кажется, что не тем вы занимаетесь, чем бы надо, — согласился Новокшонов. — Хлеб стоит стеной, а в поле никого нет. Что с хлебом-то будем делать, товарищи? — Сергей Григорьевич обвел всех глазами.
Убирать надо, — ответил кто-то из глубины толпы.
А как убирать — вот вопрос.
Технику давайте, конбайны, — опять встрепенулся парик.
Кто это «давайте»?
Вы, властя.
— А вы кто, не власть?
— Мы, милый, тут не власть, нас не шибко спрашивают.
— А я вот пришел спросить у вас совета.
— Пришел? Потому и пришел, что хлеба надо.
С бревен, на которых сидело несколько мужиков, поднялся один из них с розовым шрамом на подбородке. Сердито метнул взгляд в сторону старика.
— Хватит тебе. — И обратился к Новокшонову, не смягчая выражения лица. — Начальников уж больно много развелось. А дело делать некому. Вот говорят, что новый секретарь у нас появился и, дескать, шибко строгий, круто берет. А я так маракую: только и ты ведь, товарищ секретарь, ничего один не сделаешь.
— Конечно, один ничего не сделаю, — согласился Новокшонов. — Вот и приехал к вам посоветоваться. А хлеб, дед, не мне нужен, а тебе самому и всей стране в целом.
— А ты, что, святым духом питаешься? — сипло засмеялся старик. — Я-то уж отвык от хлеба. Не помню, как он и пахнет. Давно уж на одну картошку перешел.
Сергей Григорьевич сердито уставился на чересчур разговорчивого деда.
— А ты лучше спроси вот этого товарища, — указал Новокшонов на мужчину со шрамом, — по скольку дней на фронте и картошки не видели люди, а воевали! А только мне кажется, ты, дед, сегодня и картошки не заработал — с утра сидишь в конторе…
