ступеней блиндажа принадлежал молодому Жейку Тимански, самому молодому рядовому 1-го отделения. Он был городским парнем из самого Зиона, рослым, крепким молодым парнем. Армейская жизнь явно была не такой, как он ожидал, и его не очень интересовали долгие марши под дождем или дежурство в ночь с мокрым снегом и дождем. Но он не жаловался, как некоторые другие, и, несмотря на всю его неопытность, у него был работающий мозг.
К сожалению, у него также была склонность сообщать многострадальному командиру своего отделения о каждой мелочи, какой бы тривиальной она ни была. Он явно решил, что лучше сообщать о вещах, которые не были важны, чем не сообщать о том, что было важно, и, черт возьми, Линирд согласился с ним. Из-за чего было немного сложно убедить его в том, что ему нужно проявлять немного осмотрительности… особенно в то время, как сержант, о котором идет речь, наслаждался своей первой чашкой чая после долгого, долгого утра. Большая часть взвода наконец-то села завтракать после продолжительного ожидания, начавшегося задолго до рассвета. Никто на самом деле не ожидал ничего захватывающего, но все они были немного обеспокоены тем, что это может произойти в любом случае. И все знали, что еретики предпочитают ночные нападения — или нападения перед рассветом, во всяком случае. Ничего не произошло, но….
Парень, вероятно, все еще на взводе, как и все мы, — напомнил себе Линирд. — Того, что вокруг бродит вся эта еретическая кавалерия, достаточно, чтобы заставить нервничать любого. Шан-вей! Это заставляет меня чертовски нервничать!
И, — подумал он, — нервничает он или нет, по крайней мере, парнишка был достаточно умен, чтобы приставать к своему сержанту и оставить лейтенанта Адимсина спокойно наслаждаться завтраком.
Линирд вздохнул и с сожалением посмотрел на свою дымящуюся чашку, затем поставил ее на аккуратно выровненный земляной выступ, который какой-то терпеливый харчонгец вырезал в стене бункера отделения. По крайней мере, он будет знать, где его найти, когда закончит изучать то потрясающее открытие, которое Тимански сделал на этот раз. А запах жарящегося бекона, доносившийся из камина, вырезанного в стене напротив выступа, подсказал ему, что осмотр следует провести как можно быстрее.
Мысль о завтраке вернула ему что-то похожее на хорошее настроение, и, прежде чем направиться к лестнице, он с наслаждением потянулся. Он мог это сделать, потому что потолок бункера был на добрых девять футов выше его пола. На самом деле ему не нравилось думать о том, сколько труда потребовалось для его раскопок, и он был так же счастлив, что это уже было сделано до того, как 3-й полк занял эту часть того, что было фронтом могущественного воинства. Другие части укреплений, унаследованные армией Центр, были более примитивными, и он не завидовал полкам, приписанным к этим секторам. У Оуина Линирда сложились отношения любви и ненависти с лопатой. Как и полковник Флиминг, командир 3-го полка, Линирд служил в злополучной армии Гласьер-Харт Канира Кейтсуирта, и ему посчастливилось оказаться дома из-за временной инвалидности за несколько месяцев до того, как еретики уничтожили силы Кейтсуирта. Во время своего пребывания в Клифф-Пике он открыл для себя красоту глубоких, плотно забитых мешками с песком ям в земле. По его мнению, чем глубже, тем лучше, особенно там, где речь шла об артиллерии еретиков. Просто он предпочитал, чтобы копал кто-то другой.
Он фыркнул при этой мысли, поднимаясь по ступенькам. Не то чтобы это было действительно так уж смешно. Дивизия «Холи-Мартирс» епископа воинствующего Стивина Бриара была восстановлена из горстки уцелевших кадров. По сути, это было совершенно новое подразделение, которому было меньше восьми месяцев, и слишком многие из его солдат были похожи на молодого Тимански — совершенно неопытные и находящиеся дальше от дома, чем они когда-либо мечтали. Им повезло, что они смогли занять оборонительную линию, которая уже была тщательно обследована и проложена с учетом всех особенностей местности, но они все еще не знали своих позиций так хорошо, как следовало бы.
Капитан Линкин, командир 2-й роты, ежедневно совершал ознакомительные вылазки с тех пор, как они заняли свой участок фронта, потому что никакая карта не могла рассказать человеку все, что нужно было знать о местности, за оборону которой он отвечал. На самом деле, сегодня Линкин и лейтенант Хирбирт Адимсин, командир 1-го взвода, должны были вывести оба отделения. Капитан Линкин хотел, чтобы каждый человек в его роте хорошо знал местность, достаточно хорошо, чтобы ориентироваться в полной темноте, в то время как вокруг него взрываются снаряды еретиков. Вторая рота все еще была далека от такого уровня знакомства, и Линирд был за то, чтобы потратить столько упорства, пота и кожи для ботинок, сколько потребуется, чтобы достичь этого.
Во всяком случае, он, черт возьми, предпочел бы потратить их вместо крови, — подумал он довольно мрачно. — К сожалению, сегодня они все равно не отправятся в поход.
Он вышел из блиндажа, обогнув лестничную площадку, предназначенную для того, чтобы направлять гранаты в отстойник в нижней части угла, а не позволять им лететь прямо в сам бункер. Вход был прикрыт огневыми щелями по обе стороны от двери, а другие огневые щели прикрывали склоны, ведущие к позиции бункера. Боевые траншеи отходили от него по обе стороны, соединяя его с бункерами, предназначенными для других взводов роты. Внешние траншеи были оборудованы брустверами — сплошными бревенчатыми стенами высотой в два фута и глубиной в те же два фута, прорезанными огневыми щелями через каждые шесть футов и увенчанными трехфутовым парапетом из мешков с песком, — а на передней стороне каждой траншеи через каждые десять или пятнадцать ярдов были вырыты боковые галереи. Они даже отдаленно не были такими глубокими или хорошо защищенными, как бункеры, но человек мог нырнуть в одну из них и укрыться от дождя металла, когда над головой с брызгами шрапнели начинали разрываться бомбы еретиков из портативных угловых пушек. Длинные, запутанные завалы, покрывающие обратный склон, идущий от главной линии обороны к передним траншеям, гарантированно замедляли любое нападение, а второй завал — и убойная зона глубиной в сто ярдов, полностью очищенная от деревьев или кустарника и обильно
