— Любопытно, — заинтересовался Куруш, — кто такие?
— Первыми прибыли иудеи, те, что в изгнании там живут. Послов четверо и возглавляет их главный еврейский пророк с именем Девтероисаия. Довольно известная личность. Евреев, я расселил в гостевом крыле. Не успел закончить с ними, как от ворот прокричал вестник, о прибытии второй стороны. Двое из вавилонского жречества, оба старцы, но ни того, ни другого моя разведка, лично, не знает. Сейчас их проверяем, кто такие. В гостевое крыло не повёл, поселил в собственном доме.
— А с чего ты решил, что они из вавилонского жречества?
— При них грамоты. Правильные, не поддельные. Я проверил.
— Любопытно, — подытожил Куруш.
— Не успел я добежать до твоего дворца, Повелитель, как новый крик вестника. Тоже двое. Судя по выправке, военные, командного состава. Кто такие, сами по себе, не понятно, да, это, не особенно важно. Предъявили письмо от Кундук-Мардука, правителя Сипара, чья армия прикрывает южную оконечность мидийской стены.
— Ещё интереснее, — с лёгким смешком проговорил Куруш, — этих куда заселил.
— Эти, не переговорщики, а лишь посыльные, поэтому никуда их заселять не стал, а проводил в общий летний сад. Там они и ждут. За ними последят и проверят на вшивость. Предлагаю, через какое-то время выпустить к ним Лукавого, и мы с ним поиграем. Коль всё нормально, то письмо принесу тебе, Повелитель, а их, подержу пока, до твоего решения, в одной из гостевых комнат.
— Хорошо, — утвердил план великий царь, — действуй. Письмо можешь не носить, так, содержание передашь на словах, хотя мне, кажется, я догадываюсь, о чём там писано.
— Слушаюсь, Повелитель.
И с этими словами, Атиаг, мягко и бесшумно скользнул обратно вокруг стола, на выход.
Лукавый — кличка бедного мидийца, удивительно, внешне похожего на Куруша. При том, нашли его случайно, в кочевом театре, что колесил по стране и за медные монеты давал представления на торговых площадях.
Лукавый был не великого ума, но, как лиса хитёр и главное артистичен. После недолгого личного знакомства с Царём Царей, он тут же изобразил его во всех деталях, а когда Куруш, в азарте предстоящей игры, потребовал его переодеть и подстричь под себя, то, долго хохотал, над его представлением и не раздумывая определил в шуты.
Но уже к вечеру, поменял своё решение и назначил тайным двойником, дозволяя играть роль царя в щекотливых и обманных операциях, вот таких, например, как сегодня.
Не смотря на беспрецедентные меры безопасности, число подосланных убийц к Курушу, с каждым годом, только росло. В подавляющем большинстве случаев, это были дилетанты с ножами и кинжалами, которых обезвреживали быстрее, чем они успевали приблизиться к телу Великого.
Труднее было с отравителями, те были более скрытны и на прямой контакт с царём не стремились, а старались действовать исподтишка и на расстоянии. Сыпали яд, куда не попадя, мазали им, где попало. В общем, с ними было труднее, но тоже справлялись.
Были и уникумы, изворотливый ум которых, выстраивал целые хитросплетённые комбинации и если бы не «но», то всё у них могло получиться. Их раскусывали и останавливали, буквально, на последнем рубеже. Поэтому Куруш, при любой возможности, старался не общаться лично с теми, кого хорошо не знал и в кого не очень верил.
Он всё чаще стал вспоминать покойного Иштувегу, чья мнительность вошла в легенды, начиная понимать его маниакальную обеспокоенность за собственную жизнь. Если бы Куруш, был не столь психически сильным, то находясь в шкуре Царя Царей, он бы, наверное, стал ещё хуже Иштувегу, ибо врагов у Куруша, значительно стало больше, чем у бывшего царя Мидии.
Через некоторое время, Атиаг вернулся и доложил о проделанной работе. Как и предвидел Куруш, правитель Сипара оказался обыкновенной крысой, которых Царь Царей, встречал, чуть ли, не на каждом шагу, по крайней мере, в каждой войне.
Крысы, которые бегут, при первом же признаке наводнения. Предать слабого царя, не способного победить врага — это такое же естественное дело, как, например, откупиться осаждённым от осады, или целой армией отсидеться в сторонке, пока две другие дубасят друг друга, а потом пристроиться к победителю или добить его обескровленного. Всё это, было нормой времени.
Куруш выслушал Атиага молча, лишь в конце спросил, когда прибудет Тигран.
— Он обещал через два дня, на третий.
— Хорошо, — задумчиво подытожил Куруш, — подержи их где-нибудь, до его приезда. Могут пригодиться, как обратные вестники, а теперь готовь пророка с его иудеями. Я выслушаю их сам, в своей рабочей комнате.
Атиаг поклонился и в очередной раз, тенью, скользнул по кругу на выход.
Комната, в которой Куруш думал и занимался особо важными делами и переговорами, отличалась от всех остальных в золотом дворце, своей не броскостью и аскетизмом. Она находилась в глубине постройки и поэтому не имела ни окон, ни балкона, зато было две двери, через одну, из которых, входил только Куруш, и никто кроме него, а во вторую — все остальные.
Когда Державный Повелитель, быстро и решительно вошёл через свою дверь, то все, кто находился в небольшой комнате, заметно вздрогнули от неожиданности, а было их там, довольно много.
Четверо гостей, уже не молодых людей, в простых, но вместе с тем опрятных одеяниях, стояли кучкой перед мидийским магом. Последний — личный маг-телохранитель Царя Царей по имени Угубур, в своём постоянном чёрном балахоне, унизанном золотыми мелкими бляшками, создавая, эдакую, иллюзию звёздного неба, своим одеянием и в высоком остром колпаке, стоял у треножника со священным огнём и что-то в языках его пламени разглядывал.
Тут же, в дальнем углу пристроился Атиаг, опёршись на стену плечом. Кроме того, в комнате было шестеро странных на вид охранников: пара у одной двери, пара у другой и двое, стояли за низким широким столом господина. Странные они были потому, что внешним видом, не походили ни на один известный в ойкумене народ.
С одной стороны, стражи были одеты в одинаковое одеяние. Широкие чёрные балахоны мидийского покроя, но длина их была таковой, что скрывала под собой их полностью, до самого пола. Роста все, как один, были низкого, с одинаково бритыми головами и лицами, поверхность которых, была испещрена странными, непонятными знаками, но не татуировками, а искусными рисунками.
Кожа их была смуглая и в свете осветительных масляных лампад, отливала мертвецкой синевой, отчего, хватало одного взгляда на них, чтоб мурашки по спинам забегали. Руки, скрещённые на груди, прятались в широких рукавах, поэтому самих рук, видно не было, и то, что в этих руках держалось, тоже.
Все стражи были, почти, полной копией друг друга, если бы не одна деталь, которая делала их разными. На головах, они имели чёрные повязки, с непонятными письменами, которые закрывали различные части лица.
У одно из тех, кто стоял при царской двери, повязка была на глазах! Он единственный, кто постоянно крутил головой, притом стоял не ровно, как все остальные, а в пол оборота, в направлении кучки гостей. Его голова не на мгновение не останавливалась на одном месте. Она плавно качалась, наклонялась, поворачивалась, но всякий раз, не уходя с линии гостей.
Второй, стоявший рядом, имел повязку, закрывающую рот. Он стоял прямо, относительно дверного проёма, а голова его была слегка повёрнута к гостям. Глаза метались в глазницах, как бешеные, но смотрели, как бы, вскользь и рядом с чужеземцами, прощупывая окружающее их пространство, а самих гостей, просвечивая насквозь, лишь боковым зрением.
У третьего, стоящего у главной двери, повязка была наложена не поперёк головы, а вдоль, как будто у него зубы болят. Завязана она была так, что полностью закрывала уши. Глаза его, так же плавно обозревали окружение, но лишь всё вокруг, как будто, даже не замечая людей, что находились перед ним.
У его напарника, повязка, вообще, была на носу, вернее на переносице. Он стоял с прикрытыми глазами и приоткрытым ртом, высоко задрав голову и как бы принюхиваясь к окружению.
