мира, он много повидал в этой жизни и тем не менее свято почитал богов, хотя и имел при этом свои собственные соображения относительно того, что может ожидать нас за порогом смерти. А вот о настоящем или даже о том, что произошло с Филоном после того, как он вместе с Нутом, моим Учителем, отплыл прочь из Египта, а также о будущем — куда мы следуем и с какой целью — я не заговаривала совсем. Почему? Все дело в том, что, когда слова об этом уже вот-вот были готовы сорваться с моих губ, Филон подавал мне особый сигнал, известный лишь посвященным и означавший: мы поклялись не говорить на эти темы. Я не могла нарушить обет и поэтому, не задавая лишних вопросов, плыла беззаботно, как ребенок, которого не тревожит грядущее и которому смерть представляется чем-то необычайно далеким.
Глава XVIII.
РАССКАЗ ФИЛОНА
И вновь настала ночь полной луны. Уже много дней мы плыли, подгоняемые постоянно дувшим попутным ветром, вдоль побережья Ливии, что виднелось невдалеке по правую руку; слева же, на отдалении, тянулись скалистые рифы, обозначенные белой линией бурунов.
То была сказочная луна, обратившая море в серебро и осветившая заросший пальмами берег почти так же ярко, как солнце. Я сидела на палубе у своей каюты, и рядом со мной стоял Филон, напряженно вглядываясь в берег.
— Что ты ищешь там, Филон? Опасаешься подводных скал?
— Нет, Дитя Исиды, однако ты отчасти угадала: я пытаюсь разглядеть одну определенную скалу, которую, по моим расчетам, уже должно быть видно. Ага, вот она!
Тут капитан вдруг сорвался с места и выкрикнул команду. Матросы вскочили и бросились к снастям, а гребцы начали выдвигать весла. «Хапи» развернулся носом к берегу, и огромный парус осел на палубу. Следом длинные весла ударили по воде и понесли нас к земле.
Филон вернулся ко мне и пояснил:
— Вон там, госпожа. Луна поднялась выше, и ты хорошо все увидишь. — И он указал на мыс прямо по курсу.
Проследив взглядом за его вытянутой рукой, я разглядела высокую большую скалу, на гребне которой была высечена человеческая голова, значительно более крупная, чем голова Сфинкса в Египте. Возможно, она не была рукотворной, а так распорядилась сама Природа. Так или иначе, скала сия, громадная и ужасающая, похожая на эфиопа, вглядывающегося в морские дали, стоит там издавна и будет стоять еще многие века.
— Что это? — спросила я изумленно.
— Госпожа, это страж ворот земли, в которую мы направляемся. Легенды рассказывают, что голова эта имеет необычайное сходство с головой первого царя той страны, который жил за тысячи тысяч лет до постройки пирамид; говорят также, будто его кости покоятся здесь и тут же обитает его дух. По этой причине никто не осмеливается прикоснуться к той чудовищной скале, а уж тем более — забраться на нее.
С этими словами Филон оставил меня на палубе любоваться невиданным зрелищем, а сам отправился исполнять непростые обязанности капитана: вход в бухту, как он сказал, был чрезвычайно узок и опасен.
Через час, осторожно работая веслами, мы вошли в устье реки, оставив скалу с негритянской головой справа. Затем я увидела нечто, напомнившее мне только что услышанную от Филона легенду о древнем царе: на том самом месте, где чернел каменный череп, я вдруг увидела — или это мне только показалось? — высокую фигуру воина в броне, отливавшей серебром в лучах лунного света. Он опирался на огромное копье и в тот момент, когда мы находились напротив него, выпрямился и затем чуть наклонился вперед, словно разглядывая наш корабль, шедший внизу. После чего трижды приветственно поднял копье, трижды поклонился мне — видимо, в знак почтения, — широко раскинул руки и... исчез.
Позже я спросила у Филона, видел ли он то же, что и я.
— Нет. — Капитан решительно покачал головой, и в голосе его я уловила нежелание обсуждать эту тему. А затем добавил: — Не в обычае моряков разглядывать эту голову в лунном свете, потому что, говорят, если они увидят того призрака, которого видела ты, он бросит в них копье, и тогда они будут обречены в течение года умереть. Однако, по твоим словам, в тебя, Дитя Исиды, призрак копье не бросил, а лишь поклонился и по-царски приветствовал. А потому ни на тебе, ни на любом из нас, твоих спутников, смерть не оставила печати.
Я улыбнулась и ответила, что мой дух постоянно общается с Небесами, а потому мне не страшны никакие духи древних царей. Больше мы об этом не заговаривали. Однако в последующие годы мне приходило на ум, что история сия правдива и давно умерший царь явился, дабы поприветствовать ту, которой было предопределено править его землей на протяжении многих поколений. Мало того, сейчас я думаю, что он вовсе не был мертвым, но, испив из особого Кубка жизни, о котором мне в ту пору еще только предстояло узнать, жил вечно на той скале.
Я вернулась в каюту и легла спать, а когда проснулась, уже наступило ясное утро. Я обнаружила, что мы проследовали из реки в рукотворный канал, хотя и глубокий, но слишком узкий, чтобы можно было по нему идти на веслах. Поэтому морякам приходилось толкать «Хапи» шестами и тянуть судно на канатах с тропинки, бежавшей вдоль берега.
Три дня мы плыли таким способом, но продвинулись недалеко, потому что работать шестами было неимоверно трудно: корабль наш был велик и тяжел. По ночам мы привязывали его к берегу, как это делают с лодками на Ниле. За все это время нам ни разу не встретились какие-либо признаки проживания человека, хотя изредка попадались руины зданий. Страна эта выглядела заброшенной людьми, с множеством обширных болот, населенных дикими зверями, совами и выпями; здесь ревели по ночам львы, здесь кишели огромные змеи, каких я никогда прежде не видывала.
Наконец к полудню четвертого дня мы подошли к озеру, в которое впадал канал, — когда-то оно было гаванью: мы увидели каменные причалы, к которым по-прежнему были привязаны несколько лодок, по виду редко используемых. Здесь Филон объявил, что мы должны выгрузиться и продолжать путешествие по суше. Мы оставили «Хапи». Я покидала трирему с грустью, потому что на борту ее провела счастливые, спокойные дни: корабль казался мне сущим оазисом посреди иссушенной бурей пустыни моей жизни.
Едва мы ступили на сушу, как откуда ни возьмись появилось множество
