мужчин: все они были хороши собой, горбоносы и суровы — таких я видела среди команды «Хапи». Эти люди, пусть и свирепые с виду, не были дикарями, поскольку носили полотняные одежды, придававшие им внешнее сходство со жрецами. Более того, их предводители могли говорить по-арабски, на самой древней разновидности этого языка. Вместе с воинами, вооруженными луками и копьями, пришло немало простого люда, тащившего паланкины. Была там также и охрана, состоявшая из дюжих парней, — мой личный эскорт, как пояснил Филон. Тут терпение изменило мне, и я повернулась к капитану:
— Послушай, друг мой, я доверилась тебе, поскольку мне с твоих слов приказали так поступить. А теперь скажи, очень тебя прошу, что означает это путешествие через бескрайние морские дали в землю неизведанную? И куда, интересно, теперь я должна отправиться в компании этих варваров? Ведь когда ты в назначенный час привез мне письмо, я отдала себя под твою опеку и ни разу не попросила у богини раскрыть тайну и не искала разрешения ее заклинаниями. Но сейчас я, как Пророчица Исиды, требую правды от тебя, ее рядового слуги.
— Божественная госпожа, — ответил Филон, склонившись предо мной, — я поступил так согласно приказу великого человека. Ступай в эту древнюю землю, для тебя, однако, новую, с тем чтобы найти святого старца Нута, Учителя твоего и моего.
— Дабы найти самого Нута во плоти или же дух его? — уточнила я.
— Во плоти, Пророчица, если он еще жив, как утверждают эти люди, а я буду сопровождать тебя, оставаясь таким же верным, как и в прошлом. Если же я подведу тебя, пусть я поплачусь за это жизнью, что же до остального — ты обо всем расспросишь святого Нута.
— Достаточно, — кивнула я. — Веди меня.
Предварительно нагрузив носильщиков сокровищами Исиды и моим личным имуществом (из-за чего они сразу превратились в большой купеческий караван), мы забрались в паланкины и, оставив «Хапи» под охраной воинов, отправились навстречу неизведанному. Много дней мы двигались по широкой дороге, местами совсем разбитой, через долины и обширные болота, а ночами спали в пещерах или под пологами шатров, которые захватили с собой.
Странным казалось мне то путешествие в окружении множества молчаливых, похожих на призраков горбоносых мужчин, которым, как я заметила, ночь была по душе больше, чем день. Мне даже приходила в голову мысль, что они посланники из царства Аида, ведущие нас к вратам, из которых смертным выхода обратно нет. Мои спутники — жрецы и жрицы — страшились все больше и жались ко мне по ночам, а как-то раз даже принялись умолять меня, чтобы их отвели назад, к знакомым землям и лицам.
Я ответила им, что раз уж я решилась на сие путешествие, то и они не должны роптать, и что богиня Исида сейчас ничуть не далее от нас, чем была в Египте. Да, я велела своим товарищам не терять веры, поскольку без веры не обрести нам покоя даже на пару часов, без веры страхи могут задушить человека даже под защитой неприступных цитаделей.
Они выслушали и смиренно склонили голову, сказав, что, мол, сколько бы их ни ждало впереди сомнений и испытаний, они во всем полагаются на меня.
Итак, мы продолжали путь, проходя через страну, где большинство этих полудиких людей, называвшихся, как я узнала, амахаггерами, жили колониями в пещерах или в деревнях, занимаясь скотоводством. Наконец впереди замаячила могучая гора: ее отвесные склоны напоминали крепостные стены, настолько высокие, что взгляд был не в силах охватить их. Через ущелье мы проникли в горную котловину и увидели широкую плодородную равнину, а на ней — город, по размерам своим больше Мемфиса или Фив, однако наполовину лежавший в руинах.
Миновав крепкий мост через широкий ров, когда-то наполненный водой, нынче же местами пересохший, мы въехали в город. Таких широких улиц я в жизни своей не видывала: слева и справа тянулось множество домов, прекрасных, но покинутых и уже наполовину разрушенных, хотя некоторые из них казались еще обитаемыми. Мы приблизились к величественному храму с колоннами. Он напоминал египетский, но был гораздо больше. Через его заросшие травой дворы, устроенные как бы один в другом, нас внесли во внутреннее святилище. Мы сошли с паланкинов и проследовали в залы со скульптурами, казалось специально приготовленные к нашему прибытию; здесь мы очистились от дорожной пыли и поели. Когда совсем стемнело, пришел Филон и отвел меня одну в небольшой, освещенный лампами зал, где стоял трон, на который по предложению капитана я и уселась.
Видимо, донельзя измотанная путешествием, я заснула прямо на этом троне, и мне пригрезилось, будто меня встречают с почестями, какие оказывают царице или даже богине. Глашатаи выкрикивали мое имя, чьи-то голоса пели мне хвалу, даже духи явились толпами побеседовать со мной — духи тех, кто тысячи лет назад покинул землю. Они рассказывали мне необыкновенные истории из прошлого и будущего: то были истории о павших в боях героях, о вере и славе, которые давно исчезли в водоворотах Времени. Затем, собравшись все вместе, они принялись славить меня и пророчить:
«Приветствуем тебя, о жалованная царица! Подними то, что рухнуло! Отыщи то, что утрачено! С тобой пребывает сила великая, однако берегись плоти своей, иначе пересилит она дух и через это падение к руинам тела добавятся руины духа!»
Я очнулась от сна и увидела стоящего передо мной моряка.
— Вот что, Филон, — заявила я. — Эти вечные тайны просто невыносимы. Я долго ждала, но теперь время вышло. Отвечай, коли не хочешь, дабы я на тебя прогневалась: почему меня привезли в эту странную заброшенную страну, где мне, похоже, предстоит коротать долгие дни среди развалин?
— Потому что это приказал святой Нут, о Дочь Мудрости, — ответил он. — Разве не так прописано было в том свитке, что я передал тебе на Камышовом острове посреди Нила?
— Но где же тогда сам святой Нут? — спросила я. — Я не вижу его здесь. Он умер?
— Не думаю, что он умер, госпожа. Однако для всего мира Нут мертв. Он стал отшельником — человеком, который живет в пещере, в полном опасностей месте, не так далеко от этого города. Завтра я отведу тебя к Учителю, если будет на то твоя воля. Только ты одна сможешь увидеть Нута, который много лет не покидает пещеры, выходя лишь за едой, которую ему оставляют.
— Удивительные вещи ты рассказываешь, Филон,
