– Дженни, мистер Флеминг, понятия не имеет о нашей встрече, и пусть это останется между нами. Но я хочу вам кое о чем рассказать. Конечно, вы вправе распорядиться услышанным по своему усмотрению.
Миссис Силверсливз пришлось поднажать, пока Дженни не согласилась. Дело решило второе письмо, в котором Перси сообщил, что уезжает на всю зиму лечиться. Дженни посоветовалась с Эстер, и та сказала: «По-моему, это будет доброе дело, если ты выдержишь». И вот через две недели Дженни вновь очутилась за чаем напротив Перси в уютном маленьком кафе «Айви» близ Чаринг-Кросс-роуд.
Он выглядел довольно бодрым, хотя и немного бледным. Для начала они обменялись обычными вопросами. У нее ничего не изменилось. Побывала в Брайтоне. Миссис Силверсливз чувствовала себя хорошо. Мейзи и Герберт участвовали в рождественском спектакле, поставленном в театральном клубе Мейзи. Ему жилось в Кристалл-Паласе как никогда хорошо. Дженни заговорила всерьез лишь после того, как выпила первую чашку.
– Значит, ты уезжаешь.
– Да, это так. – Перси задумчиво покачал головой. – По-моему, глупо, но врач заставил. – Он улыбнулся чуть болезненно. – Все дело в кашле. Подозревали туберкулез. – (Это был бич эпохи.) – Не нашли, но доктор говорит: «Хотите поправиться – поезжайте на зиму в теплые края».
– Перси, богатые так и делают. Ездят на юг Франции.
– Знаю, – улыбнулся он. – Довольно забавно, что так и я поступаю. Оказывается, маленькая гостиница во Франции обходится намного дешевле, чем в Англии. А я как раз поднакопил денег. Холостяку не на что тратиться. – Он снова улыбнулся с налетом грусти и заговорил бодрее: – Так что на следующей неделе – вперед! Пять месяцев отдыха на юге Франции! Мне обещали, что весной вернусь как огурчик.
– Ох, Перси! Parlez-vous?
– Нет. Ни слова не понимаю. Придется, наверное, научиться.
– С француженками познакомишься. – Ей удалось рассмеяться непринужденно, и она была довольна собой. – Привезешь француженку-жену.
Перси нахмурился и замялся. Бросив на нее странный взгляд, он обронил:
– Сомневаюсь, Дженни. – Он помолчал еще пару секунд. – Ты и сама не знаешь, насколько была права, когда дала мне от ворот поворот. Меня долго обследовали, пока выясняли, что со мной неладно, и сообщили кое-что еще. Жениться-то я могу, если ты понимаешь, о чем идет речь. Но на детей, похоже, рассчитывать не приходится. Маленьким Перси не бывать. Жаль, конечно, но ничего не попишешь, – кивнул он раздумчиво.
– Вот оно как, – проговорила Дженни.
Уже стемнело, когда старый Эдвард Булл покинул ложу и двинулся от Уолбрука к собору Святого Павла. Он собрался провести вечер в клубе.
В лондонском Сити всегда было великое множество франкмасонов. Кое-кто находил их тайные обряды, посвящения и секретное членство зловещими. Эдвард Булл не видел в них ничего страшного. Он стал масоном в молодости, перезнакомился в Сити со многими влиятельными людьми и считал масонство своеобразным клубом с довольно странными средневековыми правилами, но занятым в основном благотворительностью в духе гильдии средневекового Сити. Эти приятные ассоциации и привели его в Лондон весенним днем 1912 года на собрание ложи.
Дойдя до Уотлинг-стрит, он подцепил со стенда газету и увидел заголовок.
Булл нашел Вайолет в камере. Полицейские повели себя очень любезно с ним, немедленно пропустили к ней и даже предложили чая. Им, похоже, было жаль, что почтенный пожилой джентльмен наказан такой дочерью.
Увидев его, она удивилась.
– Я пыталась связаться с адвокатами, – объяснила Вайолет, – но у них уже закончился рабочий день. Папа, вызволи меня отсюда. Мне нужно домой, к Хелен.
– Насколько я понимаю, ты била стекла, – жестко ответил Булл.
После того как в прошлом ноябре правительство либералов, поддержанное достойным, но консервативным королем Георгом, проигнорировало все предложения о реформах и даже подлило масла в огонь тем, что расширило избирательные права рабочих, но только не женщин, суфражистки развернули кампанию и принялись бить стекла, а заодно разорять площадки для гольфа и даже совершать поджоги – правда, тщательно выбирая цели, чтобы никто не пострадал. Вайолет тогда объясняла, что это произвол и женщины отвечают на него произволом.
Сама она до сей поры не принимала в этом участия, да и в тот день не собиралась. Но, возвращаясь домой с собрания, стала свидетельницей грубого обращения полисмена с какими-то женщинами, довольно аккуратно разбившими стекло, а потому и сама в припадке ярости врезала по тому же окну зонтиком. Затем ситуация накалилась достаточно, чтобы ее задержали.
– Я уверена, ты сумеешь заставить их выпустить меня на ночь!
– Да, – мрачно согласился Булл и покачал головой. – Сумею. Но боюсь, Вайолет, что не стану этого делать.
– Но, папа! Хелен…
– Я заберу Хелен. Извини, но это положение неприемлемо. Она поедет со мной в Боктон.
– А я немедленно приеду и увезу ее обратно!
– Вряд ли. Куда вероятнее, что ты отправишься за решетку.
Он оказался прав. Вайолет получила три месяца.
Летом состоялась свадьба Перси Флеминга и Дженни Дукет, хотя в свидетельстве о браке, к удивлению Перси, было написано «Доггет». Присутствовали Герберт, ничуть не обрадованная Мейзи и старая миссис Силверсливз. Из-за последней – по крайней мере, так она объяснила себе – Дженни не пригласила ни отца, ни брата. Невесту подвел к жениху мистер Силверсливз, адвокат, по особому настоянию своей матери.
Сюрприз состоялся сразу после ухода старой леди, когда мистер Силверсливз отвел молодоженов в сторону.
– Моя мать поручила мне передать вам свадебный подарок, – пояснил он, – и обязала сделать это лично. Вот чек.
Тот был на шестьсот фунтов.
– Но… Нет, я не могу! – воскликнула Дженни. – Всего лишь за то, что я делала свою работу и ухаживала за ней…
– Она категорически настояла, чтобы вы его взяли, – возразил тот. – Так мне велено. – И хитро улыбнулся ей, давая понять, какие слова услышал от старой леди, когда тоже не согласился с суммой.
Так Дженни и Перси поженились и купили домик в районе Кристалл-Палас. Дженни было приятно взирать через Лондон и отыскивать место, где жила столь добрая к ней старая леди.
Но еще большая неожиданность случилась весной. Сначала Дженни помалкивала. Через месяц она, заподозрив, что с ней творится неладное, пошла к врачу. Когда она сказала, что этого быть не может, тот заверил ее в обратном. А Перси, будучи спрошен вечером, сперва вытаращил глаза, а после расхохотался.
Про себя-то он знал, что соврал ей, будто не мог иметь детей, но на ее способности не надеялся, и летом у них родился сын.
Знаменитый мистер Тиррел-Форд с Харли-стрит наговорил чепухи.
Блиц
1940 год
Утро– Должно быть, я родился в рубашке.
Все было за то, что Чарли Доггету вот уже несколько часов как полагалось быть мертвым.
Солнце успело взойти. Над головой синело небо. Переезжая через Тауэрский мост, Чарли поднял глаза и увидел десятки чаек, носившихся над водой и наполнявших округу криком. Он и остальные пожарные сняли шлемы, подставив лицо свежему воздуху после бессонной и жаркой ночи. Позади еще дымились пожары, охватившие весь Ист-Энд и Сити. Дружина пережила очередную ночь бомбардировки Лондона гитлеровской авиацией – блица, и случай с Чарли казался чудом.
Но задним числом для жизнерадостного кокни с белой прядью в волосах все выглядело нормально. Даже в тяжелые годы, прожитые в Ист-Энде, он всегда видел светлую сторону. Взять хотя бы его отца и тетушку Дженни. «Твоя богатая тетя Дженни нас больше знать не желает. Даже на свадьбу не позвала!» – твердил отец. Эту волынку он заводил тысячу раз. Но тетушка всегда присылала на Рождество подарки, и Чарли воодушевлял сам факт ее существования. Если кому-то из их родни удалось выбраться из Ист-Энда и добиться успеха, то сможет и он.
Он понимал причины ожесточения отца и большинства знакомых. Работы в доках не хватало, а даже если бывала, то без гарантий. Отца однажды вытурили только за то, что он взглянул на бригадира.
– Что вылупился? – заорал тот. – Уволен!
И впредь отец уже не мог устроиться на то же место. Такое же творилось в доках повсюду, но люди слышали, что в других отраслях – хотя бы на рудниках – дела обстояли еще хуже.
Конечно, при наличии специальности жизнь была много лучше. Его закадычный друг детства стал штукатуром благодаря дяде, который подвизался на этом поприще и устроил его в ученики. Он преуспел и проживал теперь за пределами Ист-Сайда. Но Чарли на подобное никогда не хватало терпения. «Попытаю счастья в доках», – говорил он. «Там и останешься», – возражал друг. И ошибся. «Меня вышибли точнехонько в новую жизнь», – бодрился Чарли.
Женитьба на Рут – ну и скандал получился! Отец водился с евреями из Уайтчепела, но это одно дело, а Рут – совершенно иное. Друзья предупреждали Чарли: «Они чужаки, не забудь. Они не такие, как мы». Но подлинным бедствием оказался отец Рут. Это был лысый человечек со светло-голубыми глазами, владевший собственным мелким делом. В прошлом он вел себя довольно дружелюбно, но теперь поднимал крик, едва завидев Чарли.
