Было что-то странное, неловкое, но почти волшебное в том, что Блейк расплетал мои волосы, а Глен придерживал за талию. Глупое положение, которое казалось поразительно естественным.
— Вот и все, — сказал Блейк, когда мои волосы тяжелыми локонами легли на плечи. — Кто бы мог подумать... Марион, почему ты их так заплетаешь? В Остеоне же разрешено носить распущенные волосы. Такие длинные, такие красивые.
— Потому что мешают в работе. И сейчас могут помешать, вдруг...
— Вдруг мы слишком ими залюбуемся и отвлечемся от твоего тела? — усмехнулся Глен, притягивая меня в свои объятия. — Ни за что.
Губы Глена мазнули по моей щеке, поцеловали куда-то ближе к носу, заставив нервно хихикнуть, прежде чем накрыли мой рот. Опыт поцелуев благодаря Блейку у меня имелся, однако таких наглых, настойчивых и не дающих сделать даже вздох...
Таких не было.
Глен отстранился, а сзади раздался горячечный шепот Блейка:
— Может, лучше в постель?
И именно этот шепот заставил меня кое-что осознать. Я пришла сюда, надеясь, что смогу себя контролировать. Я не раз видела тела — как женские, так и мужские — потому я рассчитывала с холодной головой проделать все то, о чем прочитала в своих трактатах.
Вот только в них не было никакого предупреждения, что холодной голову оставить не получится. Когда угодно, но только не тогда, когда Глен за руку ведет к постели, а Блейк небрежно снимает с себя рубашку.
Глава 19
— А водные процедуры? — робко поинтересовалась я. Хоть я и приняла ванную до того, как прийти сюда, но мне срочно нужен был перерыв. Когда я шла сюда, я ожидала чего-то иного: более спокойного, нежного. А не такого обжигающе страстного отношения.
— Мы только что отлично поплавали, а от тебя, Мари, до сих пор пахнет лавандовым мылом, — сказал Глен, чуть принюхиваясь. — Зачем тебе второй раз за вечер принимать ванну? Уже пытаешься сбежать? Ты уж извини, после твоих слов я не позволю тебе пойти на попятную. Я не столько благороден. Тем более, что ты и сама не против, верно? Волнуешься, побаиваешься, но хочешь? Все хорошо, мы о тебе позаботимся, не думай ни о чем.
Я тихо вздохнула. Глен и впрямь... поражал своей способностью понимать других людей: что Блейка, что меня. Когда он научился так хорошо распознавать мои эмоции?
— И о твоей неуверенности и робости мы тоже позаботимся, — прошептал мне Блейк на ухо, подталкивая к кровати.
Я неловко забралась на огромнейшую — самую большую, которую мне доводилось видеть в своей жизни, — кровать с ногами. И тут же Блейк прижался к моей спине, обхватывая руками, притягивая, целуя прямо в макушку. Все было бы ничего, но даже сквозь платье я ощущала его наготу.
А почему Глен отошел? Раздевается. Я невольно засмотрелась: широкая грудь, крепкие мышцы, живот, который казался стальным. Область паха я стыдливо пропустила, и увидела абсолютно ровные ноги. Обычно у мужчин они кривые, волосатые или вообще похожи на две ходульки. Но Глен был совершенен везде. Боже, если мне понадобится модель для анатомического атласа, то я обязательно попрошу позировать Глена.
— Где тут шнуровка? — зашипел Глен, скользнув руками по моей груди.
— Шнуровка? Какая шнуровка? — осоловело спросила я, и услышала необидный смешок Блейка.
— На платье пуговицы, я сам расстегну. И, Глен, сбрось ты это дурацкое покрывало с кровати, скользит, неудобно.
Как сбросить покрывало, если мы на нем сидим? Это вопрос решился быстро: Блейк поднял меня на руки, спрыгнул с кровати словно ребенок. И сделал так быстро, что я даже испугаться не успела. А возмутиться мне не позволил очередной поцелуй.
Глен в это время совершенно бесцеремонно сбрасывал на пол не только покрывало, но и одеяло, что вызвало у меня смешок: значит, не только мне хочется, чтобы все произошло быстрее.
— Постель свободна, — хмыкнул Глен. — У вас десять минут, пока я прогуляюсь за всем необходимым, чтобы мы после брачной ночи не пугали своим видом поваров и слуг, решив прогуляться полуголыми по поместью. Слишком не увлекайтесь, все же, я хочу застать свою жену еще девственницей, так что, Блейк, дружище, умерь напор, серьезно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Все это Глен говорил, пока Блейк целовал мою шею и держал меня на руках.
— Блейк, эй, подай голос, что ты меня услышал? — заржал Глен.
В отличие от Блейка он казался очень рассудительным, чего я от него не ожидала. Мне казалось, что с его нахальным поведением и обольстительной внешностью, Глен будет более раскрепощенным и менее сдержанным. Будет подшучивать, отпускать неприличные шутки и смеяться над моим смущением...
Дурацкое воображение, рисовавшее мне картину, которая не имела ни малейшего отношения к реальности.
В реальности нахальным, несдержанным, пусть и молчаливым, был исключительно Блейк. И, боже, я была не против, чтобы он продолжал так себя вести. И была очень против, когда Глен отвлекал его своими глупыми вопросами.
— Иди! — рявкнул Блейк, и Глен вышел, понимающе хмыкнув.
А потом меня опрокинули на кровать, нависнув сверху. Голова Блейка была так близко, что его короткие волосы касались моего лица. И я не удержалась — потянулась к светлым прядям, провела рукой. Чуть более золотистые, чем мои, и такие же мягкие. Я не удержалась и запустила пальцы в волосы Блейка: так приятно! И как удобно прижимать к себе, не позволяя отстраниться и прервать такой нужный поцелуй: стыдный, жаркий.
То, что с меня пытаются стащить платье, я поняла только, когда Блейк прекратил меня целовать, а его руки с моей груди переместились на мою спину.
— Ненавижу пуговицы, — зашипел Блейк. — Я сейчас их готов просто убить.
— Лучше меня поцелуй, чем разрабатывать глупые планы, — ответила я, вздыхая, когда Блейк особенно плотно прижался ко мне, а я почувствовала, как в мое бедро упирается его член. Никогда бы не подумала, что буду томно вздыхать, а не умирать от смущения, когда чье-то мужское достоинство окажется в такой опасной близости.
— Что-то вы медленные, — раздался голос Глена совсем рядом. Я краем глаза заметила в его руках поднос, который поставили на тумбу около кровати.
— Быть быстрым в постели с девушкой — не то, чем можно гордиться, — сказал Блейк, наконец, разобравшись с моими пуговицами.
Блейк и Глен сняли с меня платье совместными усилиями. Холодок скользнул по коже, вырывая из дурмана. Я сидела почти голая перед полностью обнаженными мужчинами — осознание этого факта сильно ударило по сознанию. И тут не помогало ничего: ни привычка сохранять спокойствие, ни способность смотреть на мужчину как на пациента, а не мужчину.
Когда все внутри бушует, когда тело буквально трясет от желания и страха, какое спокойствие? А о том, чтобы посмотреть на кого-то из мужей как на пациента речи и впрямь не шло: один взгляд что на Блейка, что на Глена будоражил, заставляя время от времени облизывать пересохшие губы. Это не сработало с самого начала.
— Кто-то струсил? Нужно успокаивать и говорить, что все будет хорошо? — поинтересовался Глен, заметив мое взбудораженное состояние. — Бояться абсолютно нечего. Мы с Блейком хорошие, честно слово.
Я чуть нервно усмехнулась: так еще меня никто не успокаивал. Да и Блейк стал сдержаннее: убрал руки от всех интимных мест и ласково поглаживал мои плечи, периодически целуя в висок.
— А похоже, что я струсила? — ответила я, позволяя предвкушению отогнать боязнь подальше. Я ведь доверяла Блейку, да и Глен казался хорошим мужчиной, откуда взялся страх? Почему я вообще решила, что занятие любовью — вполне естественный процесс для женщины и мужчины — можно пугаться? Тем более, что мне до этого было так хорошо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Теперь нет, — усмехнулся Глен, а потом ругнулся: — Марион, ты принесла оружие с собой? Что у тебя в платье?
Глен тряхнул мое платье, из которого вывалились флаконы с зельями. Видимо, он случайно оперся на них рукой, когда мое платье скомканной тряпкой лежало на кровати.
