Бух! — раздался глухой стук, Знахарка осеклась и рухнула на землю. Воробей с удивлением оглянулся на распростертое тело травницы и, подняв глаза, встретился взглядом с Энн. Девушка стояла позади старухи, сжимая в руках толстую березовую палку. Парень выпустил карабин и сел на землю, закрыв лицо дрожащими ладонями.
Гектор кивнул Энн и, закинув оружие за спину, шагнул в чащу. Девушка бросилась за ним, возмущённо причитая на ходу:
— А если бы он выстрелил! Себя не бережешь, а обо мне подумал?! Как бы я одна? Зачем так рисковать?! Стукнул бы его разок!
— Не выстрелил бы, — улыбнулся Гектор и щелкнул кнопочкой предохранителя. — А вот теперь карабин готов к выстрелу.
— Ты знал, что ружье на предохранителе? Тогда почему сразу не забрал?
— Парень должен был сам решить, как дальше жить, — Гектор замедлил шаг и прислушался.
Сзади раздался шорох — Воробей выскочил из кустов прямо на них и, чуть не сбив с ног, затараторил:
— Подождите! Возьмите меня с собой, мне некуда больше идти…Велиар сожжет меня!
* * *
Мерзкий звон колокола прорезал вечернюю тишину, возвестив о начале жертвоприношения. Бой ритуальных барабанов раскатами разливался по окрестностям. Вокруг кострища собрались две сотни апостолов. Отблески огня плясали на угрюмых бородатых лицах. В черном небе скользил силуэт стервятника. В центре возвышалась фигура Велиара, а в адском пламени корчилась Знахарка, прикованная цепями к жертвенному столбу…
Глава 10
Степь сменилась редколесьем. Трофейный черный «Форд» свернул с шоссе в лес. Вечерело, нужно было устраиваться на ночлег.
— Разобьем лагерь здесь, — скомандовал я, махнув на небольшую полянку, укрывшуюся под сенью вековых сосен.
Спальные места оборудовали на земле, нарубив размашистого лапника и накрыв его брезентом. Под кострище саперной лопаткой выкопали яму, чтобы пламя излишне не привлекало внимание. На огне разогрели кашу в консервах и тушенку. Распаковав чипсы и снеки, высыпали их на разложенную на траве газету.
— Помянуть бы друга по-человечески, — Кузнец вопросительно посмотрел на меня.
— Сам хотел предложить, — с этими словами я достал из загруженного багажника массивную бутыль с желтоватой жидкостью. — Выпьем за нашего брата напиток, за который на старой ферме я чуть не лишился жизни. И если бы не он, бродить бы мне сейчас тварью мертвой, отторгнутой небесами и адом!
Самогон разлили по пустым консервным банкам, кружек с собой не оказалось. Рассевшись вокруг костра, замерли, молча выдержав минуту. Затем, не чокаясь, залпом опустошили железные «стаканы».
Самогон оказался крепким. Обжигая нутро, он приятно наполнял теплом все тело. Сразу разлили по второй. Хан привстал и взял слово:
— Я не умею говорить, лишь скажу, что мы потеряли лучшего из нас. Те несколько месяцев, что мы вместе, сроднили нас. Полковник сплотил отщепенцев в дружную общину. Из беспомощной горстки людей он создал боевую единицу, способную выживать и давать отпор любому врагу. И вот теперь его нет… Как нет большинства наших друзей, и где их искать я не знаю…Знаю только одно, я буду их искать пока жив. Потому что это надо мне, и он так хотел…
На щеке Кузнеца блеснули капли. Пряча лицо, он зашмыгал носом. По второй выпили молча. Немного посидели, зажевав сносное пойло говядиной и перловкой. Каждый думал о своем…
— Наливай еще, я скажу, — я встал и поскреб щетину на подбородке. — Когда-то я терял боевых товарищей, но их убивали вражеские пули или осколки мин. А это — укус адских тварей, и тем страшнее терять друзей… Но Полковник погиб за выживших. Он настоящий боец… Он погиб за нас, за будущее, в котором найдется место для человечества. Обещаю тебе, брат, я сделаю все, что бы вызволить твоих людей. Ты спас мне жизнь и за мной должок, который никогда уже не смогу тебе вернуть. Пусть земля тебе будет пухом, вечная тебе память.
Через час бутыль была опустошена. Темнота наглухо оплела лесной лагерь. Где-то заухала сова. Еле тлеющий костер чуть поддерживали, чтоб совсем не погрузиться в темноту.
— Каков план на завтра? — я задумчиво посмотрел на часы, стрелки показывали полночь. — След апостолов мы потеряли. Колесить дальше по шоссе смысла не вижу — так можно совсем далеко уйти.
— Одно мы знаем точно — по этому шоссе они приезжали в Темногорск и, возможно, не один раз, — сказал Хан. — Надо ждать их на шоссе, когда в следующий набег пойдут.
— Согласен. К этому я вас и подвожу. Устроим наблюдательный пост возле дороги. Если пойдет большая группа, проследим за ними, если маленькая — ликвидируем и возьмем пленных. Такие люди геройствовать не станут, за свою шкуру всех сдадут, и до лагеря нас доведут. А дальше будем смотреть… Отбой, пора на боковую. Дежурим по два часа каждый.
* * *
Раннее утро застало дежурным Кузнеца. Тот, боясь уснуть, бродил по лагерю, разминая руки-бревна. Играл кувалдой и поглядывая на часы. Когда стрелки, наконец, показали отметку шесть, он радостно прокричал:
— Подъем!
— Да не спим мы уже. Топчешься, как слон, спать не даешь, — прошипел Хан, не открывая глаз.
— Не ворчи, Хан! Я вот весь день не сплю, всю ночь не ем, и ничего… Держусь! — пошутили Кузнец.
— Так завтрак сварганил бы, хоть какой-то толк был.
Я проснулся от их перепалки. Этой ночью сон был чуть крепче, благодаря выпитому накануне градусу. Самогонка (из-за корой я чуть не лишился жизни, если бы не Полковник) оказалась доброй. Правда, крепковатая зараза, но голова с утра ясная и во рту никакие животные не гадили.
Наскоро перекусив, мы обследовали местность. В паре километров от лагеря нашли подходящее место: наблюдательный пост оборудовали на поросшей низкорослыми березами и молодыми сосенками скале, примыкающей вплотную к шоссе. Дорога просматривалась в обе стороны на несколько сотен метров. Поперёк шоссе бросили гнилую лесину, найденную в лесу. Преграду расположили таким образом, чтобы казалось, будто старое дерево случайно свалилось со скалы
