из пакета растворимый напиток, после чего залил из термоса горячей водой и появился в комнате. Наташа, увидев меня, ― она листала мою книгу, ―не удержалась и задала вопрос:
— А ты свое детское увлечение так и не забросил? Правда, тогда ты стихи писал, даже песни, бренчал на гитаре, а сейчас, что, перешел на прозу? Наверное, это было чем-то вызвано?
— Да! Моими детьми. Дочь, а после и сын очень любили по вечерам, глядя на ночь, перед сном слушать мои истории. Я увлекся сочинительством и представь, до сих пор занимаюсь, пишу не только для детей, но и для взрослых. Эта книга, ты, наверное, заметила, посвящена моей матери.
Я поставил поднос на журнальный столик у дивана и подал женщине чашку, затем взял и свой кофе:
— Здесь в книге о тебе ничего нет! Но там много событий того времени, когда мы были молоды и нам хотелось любить. Хотя любить можно в любом возрасте, всегда, и никогда не поздно.
— Да это ты хорошо сказал. «Никогда не поздно».
Глотая неторопливо кофе из чашек, мы продолжили наш прерванный разговор. Я, помня ее последние слова о том, что судьбой был предназначен ей, попытался Наташу разубедить:
— Знаешь, я доволен своей жизнью. У меня все отлично с Еленой. Мы даже внешне между собой чем-то похожи друг на дружку. Я и Елена что те два кусочка черного хлеба. А вот ты ― ты, пшеничная булочка. О нашей схожести нам часто говорили совершенно чужие люди. Мне жаловаться на судьбу грех. А вот то, что отец мешал мне жениться на тебе, я думаю неслучайно. За спиной у отца была жизнь, и оттого он знал, у нас с тобой ничего не получится. У него была зазноба соседка ― Зина, ― продолжил я, ― затем гражданская жена, с которой он на чужбине прижил дочку, однако, приехав в Щурово, мой отец на Зине не женился, в этом был какой-то смысл. Я думаю, что он прекрасно бы с нею жил, но это, если бы не было войны. Я бы тоже с тобой жил и думаю прекрасно, но случилось то, что случилось. Значит, ты предназначалась другому парню. Ты его просто не увидела, так как вначале увлеклась мной, затем побежала за Федором. А этот твой парень постоял-постоял возле тебя в сторонке и ушел. Вот так!
— Нет, все не так! ― женщина нервно поерзала на диване: ― Не знаю, помнишь ли ты, что я, перед тем как нам расстаться, рвалась поговорить с тобой с глазу на глаз? Это неслучайно! ― она помолчала, а затем продолжила: ― Нам не позволила Елена. Я бы сказала, помешала! ― Наташа опустила глаза, а затем подняла их: ― Вот ты вместе с братьями помогал отцу пасти коров. Вы их пригоняли на дойку, располагались в Щуровом логе близ Деменки ― моей улицы, в жаркий день ты огородами бежал в проулок к колодцу за холодной водой. Порой ты был не один, то с Александром, а то и с Федором. Ты подбегал к ближайшему дому и стучал в калитку, так? ― Наташа, не отрываясь, уставилась на меня.
— Ну, так! ― нехотя ответил я, торопливо пытаясь забраться в анналы своей памяти.
— Думаешь, кто тебе выносил ведро, а-а-а? Я! ― и Наташа в упор посмотрела на меня: ― Я тебя заприметила еще в далеком детстве. Ты цеплял ведро на цепь и опускал на самое дно колодца, и полное доставал из черноты на свет. О-о-о, с какой ты жаждой глотал холодную воду, затем наливал ее в бутылки и в отцовскую армейскую флягу и, рассовав все по карманам, торопился в луга. Ты, ты, наверное, о том уже давно позабыл. А я, как это не печально ― все еще помню!
— Да это не ты была, не ты! ― не выдержав, вдруг закричал я и подхватился с дивана, затем заставив себя успокоиться, сел на место. Я ведь каждый раз, когда провожал Наташу домой пытался найти этот колодец, из которого брал воду и тот дом, откуда девочка еще соплячка выносила мне жестяное ведро. Мне было приятно брать его из ее рук. Но, я на Деменке всегда оказывался, в темное время суток, когда провожал девушку. Необходимости в дневном посещении этой улицы не было. Оттого согласиться с ее утверждением не мог. Попасть впросак я тоже не хотел и тут же попытался выкрутиться:
— Если бы это была ты, то уже давно не выдержала и проболталась. Зачем тебе было это скрывать от меня? Тянуть до последнего. Так? И еще один вопрос: Федор, когда я пил воду, что делал в этот момент?
— Что-что? Он бегал за мной вокруг колодца, смеялся, задирал подол платья и кричал: «Да она же еще малявка по улице бегает без трусов, а смотрит на тебя, ну что та невеста».
— Да, ты права, так оно все и было, ― я задумался, а Наташа, не давая мне опомниться, тут же продолжила:
— Знай, я тогда не могла проболтаться? Ты для меня был уже взрослый парень, а я кто? А еще если бы я тебе о том сказала, разве ты пошел бы меня провожать? Ты бы подобно Федору сразу же от меня открестился. Что не так? ― женщина резко подняла глаза: ― Так! Я, была вынуждена скрывать от тебя свой возраст и скрывала. Ты смотрел на мои формы и сейчас, я нет-нет и замечаю твой взгляд…. Ты же не слепой видишь, что я хороша!
— Все! Все! Все! Я в ужасе! Ты испортила такой сюжет нашей любви. Мне в пору по нему писать книгу. Что может и сделаю. Я тебе это говорю, как писатель! От твоего признания мне просто не по себе! Допивай свой кофе и оставь меня в покое! Я не хочу тебя больше видеть.
Наташа нехотя поднялась с дивана. Я тут же ее выпроводил за порог, вышел вслед за нею во двор и указал на калитку. К женщине подошла подруга:
— Ну, что, наговорились? ― спросила она с улыбкой и, почувствовав ее настроение, умолкла.
— Наговорились, ― глядя в землю ответила моя бывшая невеста.
Я шел за нею следом, чтобы открыть и закрыть калитку. На выходе Наташа вдруг неожиданно остановилась, будто что-то хотела мне сказать, и
