и начну убивать.
— Ты чего? — забеспокоился майор. — Я ж так, для порядка!
Грошев свернул в холл, пустой по утреннему времени, сел на кожаное сиденье и прикрыл глаза. Майор осторожно опустился рядом.
— Устал, — признался Грошев. — Раны болят. Сильно. Закрою глаза — боль. Открою — рыла, рыла… Здоровенные мужики ноют, что уколы больные. Ноют, что еда отвратительная, что в столовой воруют, что в палате душно, или холодно, что их не лечат… Медсестры замотанные, врачи вымогают взятки, санитарки запирают выход в сад… И никто ни за что не отвечает. Офицеры держат рожи кирпичом, когда при них оскорбляют женщин. Не затыкают крикунов, не помогают тяжелым…
— Это понятно, у вас такого не было, не привык, — покивал майор.
— Было. Люди есть люди, все разные. Только у нас крикун один, а нас десять. Когда чувствуешь за собой правоту и силу, в разы легче.
Майор крякнул. Проследил, как мимо торопливо прошла стройная медсестра.
— Бабы есть, да не про нашу честь… в корпус к старшим офицерам спешит!
Грошев повернул лицо, и майор торопливо изобразил раскаяние.
— Они ни про чью честь. Ты же видишь, что она почти бежит? Штат медсестер урезали, часов работы добавили, раненых полный госпиталь, уже в коридоры принимают… какая ей любовь? Ей санитаров не дают, чтоб грузных раненых поворачивать! Батона с операционной каталки две девчонки стаскивали, и ни одна сволочь не помогла!
— Шел бы ты спать, — сочувственно сказал майор. — Нервы у тебя ни к черту. Точно убьешь кого-нибудь. И извини, больше не буду. Привык я болтать, как все. Это просто болтовня ни о чем, понимаешь?
— Понимаю.
И Грошев снова прикрыл глаза. Майор поерзал, проводил взглядом очередную медсестру.
— Слушай, без обид… А чего ты впрягаешься, если четко делишь на «я» и «вы»? Ну и жил бы сам по себе?
— В смысле, надо было вас бросить на опорнике? — слабо улыбнулся Грошев.
— Не, ты как скажешь! Но вообще да, типа того! Ты же нас презираешь.
— Я коммунар. Живу как коммунар. Наверно, потому что по-другому не умею. У нас общество прямого действия.
— Как же вам мозги правят, что даже в другом мире не можете отказаться от своих принципов? Гипнотизируют, что ли? У вас вообще какая система образования-воспитания? Как у Левицких — мудрые Учителя-наставники?
— Да обычная система вроде бы. У вас такая же вполне возможна. Технологически.
— Ну-ну, ну-ка расскажи, как у нас должно быть! С момента рождения!
— Ну… рождается ребенок. В родильном отделении местной больницы, как и у вас, тут ничего не изменишь. Роженицам поначалу медицинская помощь требуется, и вообще… ты же не рожал, да?
— Чего? — опешил майор.
— Вижу, не рожал. А то бы знал, что дело это довольно грязное, и лучше пачкать в специально приспособленном помещении… Значит, рождается. В нормальной ситуации проходит полное обследование, получает личную медкарту и с мамой домой…
— А папа где?
— Если есть, то дома, разумеется, кто ж упустит возможность собственного ребеночка на руках поносить? Лет до пяти они такая милота, что руки так и тянутся. Но вообще папа не всегда бывает. И прямые противопоказания имеются, примерно как у меня, когда медкарта вся в красном, и нестыковка характеров. Коммунары — люди сложные, нам друг с другом трудно уживаться. Маме, если папы дома нет, прикрепленный медперсонал помогает, у нас половина жителей вообще с медицинской подготовкой. Значит, домой… ну и до школы ответственность за воспитание на маме с папой. Как и у вас. Должна быть. Но у нас мама не работает, только воспитывает, можем себе позволить.
— Так, стоп! — оживился майор. — Перед кем ответственность? Если у вас государства нет?
— Перед соседями, разумеется! — поморщился Грошев. — Что государству истерики какого-то малыша? Это соседей достает! И если мама не справляется, ей таких люлей в сетке выпишут хором, что хоть вешайся. Потом еще медсопровождение явится, адекватность психики проверит, потом еще Старейшина на прогулке перехватит и чего-нибудь присоветует укоризненным тоном, потом социальный индекс срежут к чертям собачьим… так что у нас дети по полу в истерике не катаются, в метро не орут и ногами в магазине не топают. Оно в адатах прямо запрещено, а адаты — такая штука… их лет с трех начинают учить наизусть, и лучше всего до конца жизни не забывать. Во избежание.
— А если мелкий засранец из неуправляемых? — полюбопытствовал майор. — Я, говорят, таким был. Тогда как?
— Какой из тебя неуправляемый? Ты безнаказанный был скорее всего. А у нас адаты. Начнешь беспорядки нарушать — подойдут… и к маме, и к дитятке. Вспоминать и то неприятно. Сначала, конечно, разберутся, почему и как — но потом все равно кэ-э-к… На самом деле причина детских истерик почти на сто процентов в маме, проверено. Так что это решаемый вопрос, и у вас тоже. Знаешь, картина, когда мама прет быстрым шагом и по телефону с подругой трещит, а малыш за ней бегом не поспевает и ревет — она у нас возможна до первой плюхи в ухо. Идиотке-маме от ближайшего прохожего. Но у вас олигархат запрещает вмешиваться, ни к чему властителям самоорганизация подвластных рабов, а у нас запрещено мимо проходить, вот и вся разница. Вот как-то так оно и работает. До школы.
— О, школа! — обрадовался майор. — Что мы там творили! Аж вспомнить приятно!
— Матерились, слабаков гоняли, уроки срывали, учителей доводили? — равнодушно спросил Грошев. — Ну-ну. И как ты это у нас сделал бы? У нас знаешь сколько прав у учителя? Столько же, сколько и у вас должно быть, да вам не позволяют. А кроме учителя, в каждой школе по отряду юных коммунаров, а они каждый как я, и очень не любят, когда им мешают учиться. А вне школы… откроешь рот для мата, и первый же взрослый тебе кэ-э-к… И всю подростковую конфликтность как рукой снимает! В принципе, и у вас так возможно, если б не олигархат. Технологический уровень в деле воспитания не так уж важен.
— Ты меня на революцию не подбивай, не подбивай… Но вот школа — она разве не часть государства? Это же централизованная структура? Стандартные учебники, одинаковые для всех требования по уровню и содержанию знаний и навыков, заказ от государства на идеологию?
—
