Через несколько секунд перед очами киевского отряда предстал мужичок с длинной седой бородой, рюкзаком за плечами и в белых кроссовках. Серая, застиранная, поповская ряса, как армейская шинель, болталась до самой земли, цепляясь за мухоморы. Седые волосы стянуты резинкой. Внимательный взгляд серых глаз. Узловатые руки. На шее деревянный крест на длинной верёвке. В руках отполированный годами посох.
– Папаша, утро добренькое, – поприветствовал путника Моня. – До Глухова далеко?
– Вы в нём и есть, – молвил тот. – А я вот, в Путивль иду. Вы не оттель?
– Почти.
– А, из Киева мабуть. Ну-ну… Там, в кустах, не вас ли Кабан ждёт?
Моня и Седой переглянулись.
– Какой это кабан? – осторожно поинтересовался сержант Маринин.
– Ага. Значит вас. – Посмотрел внимательно на Седого, и неожиданно подмигнул ему. Шевельнул посохом. – Сами увидите. Передайте ему, что Гриша ушёл из города. Что его, то есть меня, достала суета, маразм, безбожие и, – поднял высоко посох, – спекуляция! – опустил посох. Уточнил: – Спекуляция Божьим планом и объединение его с планом производственным. – Посмотрел на заросли конопли. Закончил: – Я ухожу в Путивльскую обитель.
– Отец, так ведь в Путивле немецкие отряды уже третий месяц стоят гарнизоном, – сказал бородатому старцу Седой. – А то ты не знаешь?
– Всё знаю, сын мой. – Вздохнул. – К сожалению. Пруссак Сковороде не помеха. Во Христе путь каждого, ведает он, иль нет. Движение – путь к Богу. Вот я и бреду. А пруссак… Что мне пруссак? Он тоже божья тварь, хоть и души не православной. – Строго посмотрел на Седого и Моню. Указал рукой в сторону города и посоветовал: – Пройдите эту дорогу молча и быстро. Здесь обитает очень много мающихся душ, и не все они предстанут перед вратами Гавриила. Тянет к этой земле кое-кого. Простится с ней не могут. Я тоже, в своё время, пришел сюда из Киева после школы Могилы. Хоррошая была крепость! Защита от басурманских орд. Двенадцать церквей несли христианскую песнь на всю Левую Украину! Пять монастырей ваяло дух истинных носителей православия! А сейчас… – Махнул рукой. – Сами увидите, если дойдёте. – Старец повернулся и, не попрощавшись, пошёл в след Чёрту.
Отряд полковника Дубины осторожно двинулся дальше.
– Не нравится мне вся эта шизофрения, – мрачно молвил Моня. – Похоже, что местный дурдом этой ночью получил увольнительные. – Огляделся по сторонам, приложил козырьком руку ко лбу и вгляделся в даль. – И где дома или хаты? Одна конопля, мухоморы и бузина. Да туман. Все компоненты психоделической отравы. Похоже, эти Гитлер, Чёрт и Сковорода мухоморов объелись. Или вон – бузины. От этой фигни знаешь, как прёт? Да только не в ту сторону.
– Моня, не болтай чушь.
– А вот мы посмотрим на кабана. Или Кабана. Я уверен, это местный, обкурившийся травы проповедник очередной дури, бандит или кидала. И вообще… – Повернулся к Седому и раздельно сказал: – Вова, если я прыгал с парашютом в эту глушь с единственной целью – быть подставкой для местного кидалы, в котором заинтересован полковник, то… То я выхожу из игры. Моня кто угодно, но не клоун. И не…
– Успокойся, – остановил его Седой. – Вся ответственность на мне. И не забывай об этом. Я сам брошу Дубину с моста метро, если нас подставят. Седой тоже не клоун.
Вдали зазвучал ползущий заунывный звук, и в тумане появилась ещё одна фигура.
– Кабан, – мрачно предположил Моня. – Зубами скрипит.
Но это был не Кабан.
– Нестор Петрович, – представился худощавый, жилистый, черноглазый, с одержимым блеском во взгляде и слегка подёргивающийся в такт своей речи человек. Он волочил в руке длинную цепь. Одет был в офицерский френч неизвестной армии, неизвестных времён. На поясе болталась деревянная кобура антикварного маузера.
Черноглазый принялся в упор рассматривать киевлян.
– Вы меня, наверное, не узнаёте? – спросил.
– Да нет, друг, пока не узнали, – ответил Моня, поглядывая на кобуру маузера и гадая, есть ли в ней оружие.
– Не беда, – ответил Нестор Петрович. – Не узнавание обеспечивает анонимность действий. – Шевельнул цепью. – Я, вообще-то, догоняю Гитлера. Не встречали? – И неожиданно скрипнул зубами.
– Туда пошёл, – махнул рукой Моня. Седой поддакивающие закивал головой, настороженно глядя на цепь.
– Я так и знал, – недовольно сказал человек с маузером. – Опять, скорее всего, не помнит какой день и какой год. После моей лекции учение Кропоткина Гитлер уяснил на свой лад. А вы? – И в упор уставился на киевских десантников.
– Что – мы? – переспросил Моня.
– К какому ведомству приписаны?
– К вневедомственному, – ответил за Маринина Седой.
– Это хорошо. Анархия мать порядка. Ведомств быть не может и быть их не должно. Вневедомственное ведомство? Прекрасная политическая конструкция. В Глухове у вас будет много сторонников. Вы идёте в Глухов?
– Да, в Глухов, – подтвердил Седой.
– Удачи не желаю – плохая примета. Звоните, если что. В колокола. Хорошая немобильная связь. – И двинулся дальше в туман, волоча цепь и подёргиваясь.
– Ты прав, Моня. Распустили местный дурдом. Проклятый Дубина, куда он нас забросил? В город шизофреников? – Седой вытер пот со лба.
– Не знаю, Вова. Старший ты. Решай, что делать и надо сваливать отсюда. На наши уши реально присели. Я думаю, нас вычислили и выслали навстречу группу дезориентации.
«Идёшь туда, не знаешь куда. Найдёшь то, не знаешь, что».
Киевляне прочли предсказание, вырезанное на доске, которая ветхим логотипом маячила на высокой осине. Под осиной, на траве, сидел человек и курил трубку. Рядом, на длинной верёвке, паслась коза.
– Доброе утро, – поздоровался Седой.
– Доброе, доброе, – согласился пастух.
– Не скажете ли, уважаемый, далеко, аль нет, до города? – спросил предводитель отряда, меняя свою речь под, якобы, местную.
– Это кому как.
– Нам, – уточнил Седой.
– Вам близко. Прямо, прямо и прямо. Но, – указал на доску – логотип, – прочти и перескажи другу.
– Американцев в городе много? – поинтересовался Моня, ещё раз оглядев логотип.
– Нету здесь американцев. Нет и украинцев. Нет и русских. Нет армян, нет грузин, нет цыган, нет евреев… – Пустил клуб дыма. Продолжил: – В край особый идёте, панове. Погранзона всех конфессий, центр космополитов. Нам, в Глухове, Вавилонская башня ни к чему. Своя есть.
– Э-э-э… Дык одни атеисты, что ль? – спросил Моня прикидываясь дурачком.
– Не совсем, не совсем, – оживился пастух и снова затянулся из трубки. – Есть и у нас вера. Она едина и истинна. Её пока представляю я и, – махнул рукой в сторону козы, – она. Пёс ещё был, но украли, наверное. Не сбежал же?
Десантники молча выслушивали очередное откровение.
– Зовут меня – Мема, – провозгласил пастух и многозначительно посмотрел на Моню. – Я пастырь новой конфессии. Имя ей – Славянская. Земля обетованная – Глухов. Все люди на земле – Славяне. Правда, не каждый об этом знает. Первый пророк всех людей на земле – славянин по имени Слава. Святое писание – его рук дело. Он над ним трудился недолго и с доброй волей пустил в мир. А вот Моисей присвоил себе авторство. – Мема понимающе сказал Моне: – Копирайта в те времена не было. Ну, сын фараона, таким образом, сфальсифицировал легитимность права на изречение Истины. Но правда нашла себе путь сквозь тысячелетия! Присоединяйтесь, братья, к моей церкви. Я сократил святое писание и выделил из него основную мысль, главную идею объясняющую всё и всем. Вот она! – И он торжественно указал рукой на доску с текстом, став при этом восхищённо кивать головой и взмахивать руками чем неожиданно перепугал козу. Та прыжками помчалась в лес, вырвала колышек из земли и, волоча на верёвке за собой этот балласт, исчезла в зарослях крапивы.
– Вернётся, – спокойно среагировал на побег Мема. – От добра не сбежишь. Ну, так вот, – снова поднял глаза на Моню. – В этой квинтэссенции Слова Божьего, – ткнул пальцем на расписанную доску, – сорок одна буква. И каждая имеет смысл, предсказывает будущее, объясняет прошлое и располагает к умиротворению настоящее. Не говоря уже о том, что Славе был сорок один год, когда он изрёк текст Священного писания, то есть скрытый смысл Библии. И ещё, послушайте: «Отчьшеанз ен отьшёдйан! Адукьшеанз ен адутьшёди!!!» – Он закатил глаза и сложил руки на груди, прижав их ладонями одна к другой.
– Это на древнееврейском? – поинтересовался Моня.
Моня снисходительно посмотрел на пропавшую душу. Пояснил:
– Это на славянском. Тот же святой текст, но прочтённый наоборот. Читая это каждый день в тот момент когда в голову приходит всё что угодно, кроме мысли о Боге, ты становишься обращённым и присоединяешься к Бессмертному Славе. Нюанс один – надо заставить себя не желать ничего и не думать ни о чём. Тогда в голове и останется лишь эта Великая Истина. – Он снова торжественным голосом прочёл абракадабру и посветлевшим взглядом окинул десантников. Спросил:
