— Чтобы любил меня до безумия.
— Прочный мужик может просто любить. Коли он тебе говорит, что, если ты за него не пойдешь, он выбросится из окна, вызывай ему лифт и отправляйся к парикмахеру. Хуже безумно влюбленного только дурак и жлоб. Теперь главное! — Мария подняла палец. — О проходных мужиках не говорю, они неинтересны. Коли он тебе нравится, особенно если ты влюблена, ни на секунду не забывай, что он твой противник, даже неприятель, ты постоянно должна находиться в форме, никаких полных откровений. Ты не имеешь права жаловаться, плохо себя чувствовать, без умысла капризничать. Ты всегда в форме, как боксер на ринге. Ты можешь шептать, что угодно, но постоянно соблюдать дистанцию, держать ситуацию под контролем. Никаких домашних засаленных халатов, тапочек, спущенных чулок, высовывающихся лифчиков. Когда плохо, не в форме, гони его прочь, мол, желаю побыть одна, можно без объяснения причин.
Юлия слушала завороженно, буквально открыв рот, в этот момент она забыла и происшествие в Париже, и то, что произошло с ней в аэропорту Шереметьево. Она смотрела на Марию и думала: вот это женщина, необходимо как-то подружиться, сблизиться. Но как? Она знаменитая актриса, я ей на фиг не нужна. Сегодня у нее выходной, она выпила, расслабилась, болтает от нечего делать.
— Теперь самое главное! — Мария рассмеялась. — Я словно прежнее Политбюро, каждое решение — эпохальное. А назавтра еще более эпохальное. Но такова жизнь, девочка, хочешь быть счастливой, бейся ежедневно и всерьез. Постель! Здесь твоя площадка, здесь ты царица, можешь расслабиться, быть естественной, позволять себе любые безумства. Мужчина в постели настолько хорош, насколько женщина пожелает, и находится во власти женщины. Ощутив свою силу, он становится громовержцем, он считает, что он тебя трахает, на самом деле это ты его трахаешь, и утром, когда он поднимется Гераклом-победителем, ты должна легонько поставить его на дистанцию. Он возмутится, мол, как же так, ведь совсем недавно я имел ее тело и душу, был властелином? А ты в ответ легкую улыбочку, затуманенный взгляд, пожалуйста, кофе и уберите руки. А ночь я не помню, она прошла, так мы сегодня не расстаемся, значит, наступит новая ночь.
— Боже мой! — Юлия всплеснула руками. — Значит, женщина всю жизнь обязана играть?
— Отнюдь, просто женщина должна жить по определенным правилам. Ты можешь поплакаться матери, отцу, подруге, с мужчиной расслабляться нельзя, он тебя съест и оставит. Мужчина по своей природе завоеватель, иначе ему неинтересно и скучно, он уходит. — Мария взглянула на Юлию оценивающе, почувствовала, девочка расслабилась, забылась, но Гуров предупреждал, что она стоит на краю, и торопиться не следует, и прямых вопросов не задавать. А он мудрый змей, его следует слушаться.
— Мария, простите… — Юлия замялась и покраснела. — Вы с этим полковником Львом Ивановичем так и живете?
— Я тебе рассказала об общих правилах, каждый мужчина, как и мы с тобой, индивидуальность. Гуров особая статья. У нас с ним заключен пакт о ненападении, нейтралитете. Кто такой Гуров, сейчас поймешь, расскажу тебе маленькую историю. Я его месяц назад оставила, исчезла. История у меня случилась, ну, это неинтересно. Две недели назад он подъехал к театру, забрал меня в машину и привез домой. И приехал, дьявол, в тот вечер, когда мне было совсем худо. Уж как он узнал, никто не знает, уверена, он сам не догадывается. У него чутье, как у зверя, часто действует неосознанно. Дело в другом. Он за две недели не спросил, почему исчезла, где была, что случилось, живет, словно ничего не было. А он меня любит, я знаю. Я готова ему в горло вцепиться, только бы спросил. А он улыбочкой отгораживается, в постели ноги и задницу целует, слова бормочет, а наутро ни слова, ни вопроса, родной и чужой. У меня, девочка, мужчины были, но такого, как Гуров, не встречала, даже не подозревала, что подобные существуют. Он свою силу прекрасно осознает, однако не показывает, живем по принципу «ты меня уважаешь». Цветы, все, как положено, однако незримую черту он провел, я ее чувствую, не переступаю.
— Вот бы мне такого…
— Тебе такого не надо, извини, не доросла, может, со временем, — твердо сказала Мария, вспомнила, как Гуров резко ломает разговор, и спросила: — А ты чем в жизни занимаешься?
— Я? — Юлия растерялась. — Вот, — она оглядела гостиную. — Живу, дочь Юрия Карловича Горсткова. На выставки хожу, в театр, за рубеж мотаюсь, стран много. Я на французском болтаю, на английском объясниться могу, в мире стран много. А кому я нужна? Секретаршей идти в какой-нибудь офис? Папочка меня вмиг бы определил, так ведь неинтересно. В актрисы податься? Так у меня ума хватает, что без призвания и таланта…
— И без каторжного труда, — добавила Мария. — Тебе лет двадцать пять? Ты, извини, под папиным крылом задержалась. Положение у тебя действительно тяжелое. — Она саркастически улыбнулась. — Выбери среди своих ухажеров мужика, организуй семью, роди ребенка, лучше двух, воспитывай детей и мужа, создай дом. Скажу тебе, это работенка не простая, уважаемая. А в театр ходи, приглашаю тебя на спектакль, послезавтра, во вторник, два билета на твое имя будут в кассе. Но лучше, чтобы ты со своим партнером договорилась, что он после спектакля нас оставит, вместе поужинаем, мужчины в такой вечер люди лишние.
— Правда? — Юлия чуть не захлопала в ладоши. — Спасибо! Обязательно! А мне только двадцать четыре. — И показала язык.
— Мне, девочка, тридцать семь, твои годики для меня значения не имеют. Все! Антракт закончен, пора в бой!
Мария надела туфли, неуловимо изменилась лицом, полоснула Юлию острым взглядом.
Пока женщины решали свои проблемы, хозяин и Гуров решали свои. В их беседе длинных монологов не было, никто никого не поучал, вообще слов произносилось мало, преобладали паузы.
— Лев Иванович, может, ты все-таки выпьешь? — недовольно сказал хозяин. — Я видел, ты за столом воздерживался.
— Я сейчас в одном убийстве разбираюсь, но твое дело держу на контроле, люди работают. — Гуров подошел к бару, налил себе водки, закурил. — Пока зацепиться не можем. Я могу изложить свои соображения, но это только слова.
Горстков уселся в кресле, тяжело навалился на стол, долго откашливался, затем глухо произнес:
— Мне слова ни к чему. Я требую, чтобы обезопасили мою дочь. Ты знаменитый сыщик, я плачу тебе хорошие деньги, изволь соответствовать.
Гуров поставил рюмку с водкой обратно в бар, пыхнул сигаретой, прошелся по кабинету.
— За такие слова я послал бы далеко-далеко и министра, а уж тебя с деньгами тем более. Но я ошибся в работе и дал слово, так что говори без опаски. Ты взрослый битый мужик, должен знать: деньги решают почти все проблемы. Но в это «почти» может уместиться не одна жизнь.
Молчали долго. Горстков давно отвык от такого тона, а этот нанятый сотрудник не только имеет свое мнение, но и открыто заявляет, что, мол, плевать он хотел на него, Горсткова, и шефом его своим не считает.
Гуров на личные отношения внимания не обращал, о сопевшем Горсткове даже забыл, думал о том, как складывается разговор у Марии с Юлией. Как идут дела у Крячко и ребят, смогут они разыскать человека, который увез девчонку из аэропорта Шереметьево?
Сейчас практически успех зависел от двух моментов. Если раскроется Юлия, то можно приблизительно определить цель нападения. Удастся найти мужчину из Шереметьева, выяснят личность противника. Точнее, одного из противников, так как Гуров был убежден, что противников двое. Их интересы пересеклись на Горсткове, они друг другу мешают, оттого и создается сумятица.
— Ты чего же так разобиделся, что и рюмку в моем доме выпить не желаешь?
— Как? — Гуров взглянул недоуменно, так как находился далеко от кабинета, его хозяина и недавнего разговора. — Обиделся? Извини, я лет двадцать как перестал обижаться, даже забыл, как это делается. А выпить можно, почему не выпить? — Он вернулся к бару, опрокинул в рот рюмку, взял орешек.
Горстков с удивлением смотрел на сыщика, подумал, что из него получился бы отличный помощник. И пусть он в финансах не понимает, но таким инструментом любую стену вспороть можно. И человек получал бы не грошовую зарплату, а настоящие деньги и не копался бы в дерьме, хотя большой бизнес отнюдь не розарий.
— Так какие у тебя соображения, говори, я русские слова понимаю.
— Пустые, сродни выступлениям Президента. Слов много, а в руки взять нечего. В предвыборной борьбе некто рассчитывает использовать твои деньги и влияние. И нацелилась на тебя не одна сила, а две, сейчас отношения выясняют. Чтобы вынудить человека служить, когда он того не хочет, необходимо найти его слабину. Твоя слабина — дочь Юлия. Вот они к ней и примериваются, мешают друг другу, полагаю, что у них методы разные. Один хочет так, другой — эдак. Главное, ни один не желает тебя уступить. Горстков-то один, всех крупных бизнесменов по партиям и блокам растащили. А ты, самый могучий, стоишь отдельно, вроде как не оприходованный.
