Но сегодня, обычно флегматичный до нижнего допустимого деления Джим, лично произошедший, как мы с вами выяснили, от благословенного союза обезьяны и пришельца, излучал, соответствующее его положению блаженство, радость и любовь. Вокруг нас принимали пищу и внимали всеми фибрами души эту благодать двенадцать прелестных монашек, будущих последовательниц культа Джима – это уже было написано на их очаровательных рожицах, естественно кроме Елен командовавшей раздачей. Я не стал ему пересказывать китайскую сказку про дракона, только спросил, куда делся предыдущий пастух этой прелестной паствы и не попал ли он частями в сегодняшнее жаркое? Джим по достоинству оценил мои намеки на шутки и, как обычно смиренно информировал, тоном пятиклассницы, пересказывающей лекцию о путях передачи венерических заболеваний, что бывший властелин этой маленькой вселенной убрался прочь отсюда, собираясь крайне второпях. К закату позавчерашнего дня, он только успел собрать вещи первой необходимости, еле уместившиеся в пятнадцати мешках, организовать всех местных мужчин, в качестве носильщиков и отбыть в направлении ближайшего городка, от которого можно было организовать более современный транспорт для дальнейшего путешествия, которое я с удовольствием назвал бы бегством. Елен он поручил упаковать вещи второй и третьей необходимостей и отправить их ближайшим грузовиком. Но Джимми, попросил ничего не паковать, а все вещи, не представляющие необходимости для работы миссии раздать местным.
— Сколько же дней ему, бедолаге, придется топать? – поинтересовался я очень осторожно, задними отделами мозга аккуратно подумав, о своих трех мешках, зарытых, я не знаю где.
— Говорят, что три перехода, три дня то есть. Правда мистер Самюэль Кленский (я наконец, в первый и в последний раз услышал имя несчастного), не стал себя особо утруждать – у него оказался в запасе паланкин, в которым он и отбыл.
Было видно, что Джиму эта новость про носилки не пришлась по душе. Он явно не представлял себе срочное отступление своего предшественника как воскресную прогулку китайского императора. Джим, наверняка, в своем идеализированном сознании, рисовал картину маслом о бредущем в одиночестве и кающемся грешнике с сумой, который будет сорок дней бродить по пустыне, и окончательно заблудившись, похудевший и раскаявшийся вернется обратно совсем другим человеком, чтобы преклонить колена перед своим спасителем. Но Джимми, сказал, чтобы я не переживал, ни за него, ни за мистера Кленского, потому что он не собирается становиться на путь вершителя судеб местного пошиба:
— Я просто буду пока тут жить, мне здесь нравится. А миссию я распустил, как постараюсь распустить и все остальные…
— А потом примешься за церкви? – спросил я, сугубо для поддержания разговора и чтобы заполнить паузу, пока Джим ковырялся в зубах.
— Надеюсь.
— Боже ты мой, — застонал я и закрыл глаза. И тут же в своем белом балахоне тетушка Джинджер приветственно замахала факелом с той стороны Атлантики. Я осторожно открыл глаза и не менее осторожно продолжил расспросы, потому что опасность, как оказалось, подстерегала меня с обоих сторон реальности:
— Ну а эти? – я обвел рукой соседние столики. – Я видел, как они сегодня пытались рассмотреть твои гланды.
— Я их отпустил, но они не уходят. Большинству просто некуда идти, остальные не хотят. Я начал рассказывать им, что я думаю о мире вокруг и внутри нас, они с удовольствием слушают вот и все.
— Вот и все…
Потрапезничав, мы поблагодарили вслух девушек за обед, которые в ответ так горячо отвечали Джиму, что сложилось впечатление, что еду готовил он, а не они. Затем Джим сказал, что он был очень рад меня видеть, но теперь ему надо поработать в библиотеке, и я могу приходить в следующий раз, когда захочу, прямо хоть завтра. В ответ я тоже сказал, что уже собирался уходить – долгие визиты это не по мне. Прощение ограничилось скромным рукопожатием – терпеть не могу этих дурацких объятий. День, очень постепенно, превратился из самого хорошего, в самый обычный жаркий день с мухами.
Следующие две недели были сложены из абсолютно одинаковых дней, в течение которых, я, чтобы не сойти с ума, прорабатывал два плана: первый – Генеральный, связанный с полем и с отправленным письмом и второй – запасной, под уже известным названием «Три мешка». Последний, очень легко трансформировался в планы: «Десять мешков», «Пятнадцать» и «Грузовик алмазов». Он был надежнее, я теперь знал, что из этого пупа земли, можно выбраться не только машиной, контролировавшейся миссией, а соответственно конкурентной корпорацией «Елен-Эльза», но и пешим караваном, тем более я видел через неделю людей вернувшихся с транспортировки статуи и ее шмоток, живыми и здоровыми. Они даже принесли обратно паланкин, видимо его бывший владелец, понимая к чему приводит даже небольшая власть над людьми, передавал таким образом знак, или привет, или хотите – эстафетную палочку новому дракону. Но Джим соорудил из него кукольный театр и теперь, после уроков, которые он организовал для местных детей, иногда давал представления. Монашки хлопали, дети в основном боялись, некоторые, особенно маленькие, плакали, но уйти было нельзя, потому что мамам потом могли не дать еду, раздачу которой из закромов миссии организовывала Елен, по просьбе все того же Джима.
Так вот, второй, то есть запасной план, был надежен, но он был малопривлекателен. Во-первых, он походил больше на бегство или воровство, во-вторых, я бы вел себя в таком случае как настоящий джеббс, но только более мелкого пошиба, а я хотел бы избегать такого сравнения, и, наконец, в-третьих, и в главных – я не хотел, чтобы Джим считал меня мелким лгуном. Поэтому этот план и стоял вторым в приоритетах, назывался запасным и писался с маленькой буквы. Первый же план, Генеральный, привлекал широтой, размахом и перспективой, при нем я сохранял лицо и посему писал его с большой буквы «Г». Да, и при первом плане я оставался близко к своему другу. Правда наши отношения за последний месяц довольно сильно обветрились и пообветшали. Хотя любой, даже начинающий психолог сказал бы, выслушав меня, что я сам виноват в сложившейся ситуации. Просто я привык, быть ведущим в нашей паре, ну или мне упорно казалось, что я ведущий. Тут еще можно было бы порассуждать о «сером кардинальстве» Джимми, но дело все в том, что я не был готов принять и смириться с его новым, независимым от меня положением. И если бы я принял это как данность, то все сразу же наладилось, тем более, что сам Джим отношение ко мне не менял – причина этого тихого конфликта, только во мне. Я бы, конечно тут же наговорил такому психологу грубостей, макнул его в аквариум с расслабляющими рыбками и постарался так хлопнуть дверью, чтобы табличку с именем врача долго еще не смогли бы повесить на место. Но подходящего специалиста, готового пожертвовать своим здоровьем, ради того, чтобы я заглянул в некрасивые глаза правде, под рукой тогда не оказалось. Поэтому прошло еще довольно много времени до тех пор, пока я сам смог принять новый статус Джима, смириться со своим изменившимся положением и понять, что ничего плохого в этом нет, а наоборот, принесет нам обоим, еще довольно много хорошего и интересного.
Глава девятая
Томительное ожидание, которое, казалось, что уже никогда не закончится, кончается всегда резко и неожиданно. К исходу второго месяца отсутствия Джеббса и Эльзы, когда в пустой лагерь к полудикому Биллу в очередной раз с молчаливым аудиторским визитом пришла Елен, то она, убедившись во все еще имеющимся в наличии ценном грузе, бросила в пустоту: «Уже видно». Я сразу же побежал за ней и еще некоторое время шел параллельным курсом, смотря на ее живот и готовя похабные шуточки из серии незапланированных зачатий. Елен спокойно посмотрела на меня, как вы смотрите на кенгуру в зоопарке, которое, скачет рядом с вами вдоль своей клетки, когда вы спокойно идете к вольеру с попугайчиками. К тому времени с нее окончательно слетел лак «дурочка-блондинка», сквозь который стал уже хорошо виден матовый блеск железной леди у которой просто все в роду рождаются со светлыми волосами. Поняв сначала, что в этой позиции пристяжной лошади я выгляжу дефективным особенно ярко и, сообразив, что видно что-то с верха вагона, с которого только что слезла Елен, я махнул на удаляющуюся блондинку и рванул назад. Я взметнулся наверх, как марсовый матрос по свистку боцмана, застыв в соответствующей позе с козырьком из ладони над бескозыркой. По правому борту у самой линии горизонта, со стороны поселка был виден маленький столбик дыма. «Вижу один дым. Направление норд-норд-вест. Предположительно тяжелый немецкий линкор типа «Бисмарк», — крикнул я вниз на мостик, поняв, что, все-таки не смотря на ряд прочитанных в детстве книжек про корабли, мореходное училище перестало по мне плакать, но зато с интересом наблюдает медицина. Я спрыгнул вниз и зашагал в деревню, к Джиму, людям, новостям и обеду, широко расставляя ноги в клешах.
