— Джошуа Раббани.
— А я Хорт, к вашим услугам. Кстати, по профилю я нейрохирург, а не психотерапевт, напрасно вы так озираетесь. Тем более вы, Джошуа, сюда не на постоянное жительство?
— Разумеется. Я ищу человека. Мальчика-подростка, его должны были доставить сюда полмесяца назад.
— В это время к нам прибыло много новых. Как его имя, точный возраст? Внешность? Характерные черты какие-нибудь?
Я покачал головой:
— Сали, фамилии не назвал, лет двенадцати или тринадцати, смуглый такой и волосы черные, длинные, локонами. В одном ухе сережку любил носить, вообще обвешивался цацками при каждом удобном случае, как рождественское дерево. Вот и все. Вы извините, он мало говорил о себе.
Хорт понимающе кивнул:
— Они всегда так. Считают, что ярлыки, которые мы на них вешаем, не имеют значения. На себя самих — тоже. Меня и то по имени никто не назовет, все больше Старший, Главный. Сали, говорите… Не припомню среди них такого. Может быть, имя сменил, это им проще пареных перчаток… тьфу, заговорился совсем. Нет, знаете, если бы не предубеждение вашего брата нормальных против таких умиротворяющих и уравновешивающих заведений, как наше, я бы посоветовал вам пожить здесь, войти в контакт, порасспрашивать. Дети не так и скрытны, особенно если видят чистые намерения.
Кот прервал это излияние, тронув лапой его щеку и звонко мяукнув.
— Хотя постойте. Самая глазастая серьга была у Сальваторе, это уже позже начали у него обезьянничать кто как горазд: у кого печатка в ухе, кто в носу или пупе носит пирсинг с синей мухой — а кто напялит колечко на левый палец правой ноги и с того шляется круглый год босым босиком, как заправский буддийский монах. Да, разумеется, это Сальваторе: он один имя не любил менять, говорит, имя то же, что судьба. Вот сокращал — это правда. И вернули его из бегов как раз тогда. Но он наш старожил.
— Так он здесь?
— Позвольте, я объясню. Это многозначительная история, с этим Сальватором, — врач опрокинул в себя полный стакан чего-то особо загустевшего. — Фу, как помолодел и нарастил фигуру, так вечно калорий не хватает… Да, так лет то ли двенадцать, то ли тринадцать назад — точную дату можно поглядеть в документах — к нам явился слегка продвинутый в уме старикан в длинной одежде и с грудным ребенком за спиной. По его словам, он самолично крестил младенца этим его именем и еще одним, заглавным. Сали, кстати, совсем другое имя, вот я и не врубился. Ну, у нас тут к детям привычны, поэтому и няньку, и даже человеческую кормилицу нашли без проблем. Старик прожил с нами около года и благополучно умер от старости, так и не приходя в полное осознание. До самого конца все расписывал поражение и гибель города, откуда они вышли — но помилуйте, ведь войн не было лет пятьдесят, а точнее пятьдесят один год тому назад…
Он чуток сфальшивил, у меня такой музыкальный слух, что я и нарочитость некую уловил: так скрытно передают самую важную информацию. Значит, и правда они все на Кёнигсгарде умишком зациклились. И что за дело такое? Что в пансионе, что в армии этих событий касались разве что мимолетом, а тут так раз за разом и всплывает на поверхность…
— И еще старик утверждал, что был епископом Аламанского диоцеза, вместе с нашим Сали окрестил и дьявола — не самого главного, нет, но благородных черных кровей — и уповает на то, что Господь простит их обоих ради участия в том самом младенце.
— Он еще рассказывал, что Сальватор — миропомазанный король, — со внезапным вдохновением перебил я.
Хирург воззрился на меня, как иеромонашек на НЛО.
— Откуда вы взяли? Слава Богу, мальчик был вполне в себе и не заносился, не бредил всякими высокопарными идеями. Я тогда служил ординатором, экзамен на звание выдержал позже, когда многое изменилось: новое руководство, иной состав пациентов…
Хитрюга явно почувствовал себя уверенней в набитой колее.
— Знаете ведь три источника и три составных части желтого контингента? Неполноценные от рождения и в связи с обстоятельствами здешней жизни, порождающей неврозы, психозы, колхозы и прочие депрессивные мании. Психически больные преступники, вменяемость которых устанавливает вовсе не суд присяжных, а тройка. Люди в целом обычные, но в принципе и принципиально неконтактные с Сетью. Представьте себе, что эти отклонения от нормального состояния передаются по наследству и воплощаются в детях, и вы поймете весь размах и всю значимость нашей деятельности.
Я не перебивал его. Уже давно я понял, что мальчика у него нет.
— Мы меняем и утверждаем их ментальность, и для этого нам был нужен естественный катализатор. Вот что — нет, кого! — мы, по счастью, нашли в Ие… вашем Сали. О, он уходил от нас неоднократно. Пяти лет — учиться у миноритов-спиритуалов, друзей его епископа. Они погребли его приемного отца и с той поры состояли с ним и с нами в большой дружбе. Восьми — к телемитам: эти, в отличие от малых братцев, интеллектуалы завзятые. Возвращался сюда на каникулы, на побывку, как он сам говорил. И — верите ли? В эти месяцы вокруг него все и вся менялось. Излечивались самые безнадежные и злые безумцы — вы знаете, оказывается, безумие есть поражение доброты. Не настолько излечивались, чтобы стать полноправными гражданами мегаполисов, это для них закрыто навсегда. Но их брали монахи, и большая дорога, и степь — они были своими везде, где есть протяженность. Часть оставалась у нас как наши служители. Но Сали, о! Мир вокруг него как бы скручивается в спираль, становится живым парадоксом… Я не слишком надоел?
— Нет-нет, что вы, — возразил я с учтивейшей безмятежностью, — я слушаю внимательно. Вот только вы всё никак не проговоритесь, куда ваша контора его подевала.
— А я провожу пси-зондирование, — облегченно расхохотался он, — чтобы выяснить, что можно вам выдать, что нет. Репутация неблагонадежных у нас стойкая, так что изредка нас пробуют на вкус, цвет и запах. Но это распознаваемо и победимо; тем более что при соблюдении сугубо внешней лояльности нам вполне позволяют дышать и свободомыслить. Вы точно не сыщик, а и будь им, поживиться вам тут нечем, кроме общеизвестного. Ну вот, когда Бдительные прочувствовали, что Сальваторе у нас по существу свой человек, они вытребовали его назад. Бредня о его королевском происхождении, может быть, и миф, это как кому угодно понимать; но ведь взрывчатка самая неподдельная. Пригрозили нам… Неважно чем: их обычной чепухой. Мы бы его подземкой отправили… это тоже неважно — и чихать на осложнения. Он сам решил уехать, а когда он решает — всё, никто не стой поперек дороги. В этом смысле он истинный король, что правда, то правда. Так вот, он предупредил нас, что вы придете по его следу, и описал вас куда подробней и точнее, чем вы его. Конечно, я боялся подвоха, но и поручение его было не из опасных. Он просил передать, чтобы вы его не искали, он сам вас позовет. Что его свобода ничем не связана и что именно это он пытался вам втолковать при прощании. Я передаю практически дословно. И — он оставил свою серьгу в подтверждение слов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
