Проститутка после групповухи с бомжами.
— Что-то не так?
Она была одета в старую — откуда она ее выкопала? — пижаму в дурацкую полоску да еще испачканную кофейным пятном. На ногах стоптанные домашние тапочки. Ногти обломаные, грязные, словно бы она только что закончила возиться со своими пальмами, а запах…
— Кот, почему ты молчишь? — В голосе Веры проскользнул испуг.
Теперь, когда она стояла совсем рядом, Куприянова окутал резкий запах давно немытого тела.
— Вера, — он откашлялся, — Вера, ты специально так нарядилась?
— Как?
Константин молча взял жену за руку, подвел к зеркалу, включил свет и вздрогнул от пронзительного крика, которым встретила свое отражение Вера.
— Не может быть!
Слезы хлынули из ее глаз, тушь, тени потекли сквозь румяна, окончательно превращая любимое (когда-то?) лицо в маску.
— Этого не может быть!
— Вера. — Константин попробовал мягко обнять жену, но почувствовал, что его движениям не хватает искренности. Он словно боялся испачкаться об эту старую пижаму, о краску с лица, о запах… — Вера, я уже спрашивал тебя об этом, но ты не ответила. Скажи, ты пьешь?
— Это все она! Она! Кот, помоги мне! — Вера жалобно смотрела в сочувственные, но не более, глаза мужа. Такими глазами можно посмотреть на бездомную собаку. И тут же забыть о ней. — Кот, она делает это со мной.
— Кто?
— Я не знаю.
— Вера, мы могли бы обратиться к врачам…
«Профессор Талдомский замечательный специалист».
— Нет! — Она оттолкнула мужа и бросилась вверх по лестнице. — Нет!!
«Не хватало еще и этих проблем!»
Куприянов постоял, задумчиво глядя вслед убегающей жене, затем не спеша поднял пиджак, вытащил четки и направился в кабинет.
«Если напьется еще раз — отвезу ее к психиатру».
Вера
Вера пробыла в ванной почти час. Рыдая, она отчаянно терла тело мягкой мочалкой, пытаясь смыть исходящий от него ужасный, отталкивающий запах грязи и пота.
«Как это могло произойти? Как? — Мысли путались, все заслонила глухая, безнадежная обида. — Я схожу с ума? Я же отчетливо помню, как готовилась к встрече! Кот считает меня алкоголичкой!»
Кот! Вера вспомнила отвращение, мелькнувшее на лице мужа, и краска залила ее лицо, а слезы потекли с новой силой.
«А что еще он мог подумать?»
Воспоминание о том, в каком виде она встретила мужа, повергло ее в шок и заставило еще активнее заработать мочалкой.
«Я все ему объясню. Все-все объясню. Кот поймет».
Она вышла из ванной посвежевшей. Кружевная сорочка, довольно строгая — хватит на сегодня сексуального белья! — приятно ласкала влажное тело.
— Кот! — В спальне было тихо.
Не включая свет, Вера опустилась на кровать.
«Он снова лег спать в кабинете, снова. — Горькая обида окутала душу. — Пойти к нему? Он, наверное, уже спит. Но ты должна все объяснить… — Немного покалывало в затылке. Вера легла на спину, закрыла глаза. — Нет, не надо спать! Я должна поговорить с Котом!»
За окном послышался легкий шорох.
Птица?
Вера открыла глаза. Свет медленно умирающей Луны создавал в спальне завораживающий серебряный полумрак. Снова шорох. Даже не шорох. Кто-то мягко ткнулся в стекло. Женщина перекатилась на живот, и волосы зашевелились на ее голове: по ту сторону французского окна стояла огромная черная собака, ротвейлер, и ее желтые глаза были направлены прямо на Веру!
«Какая собака? Спальня на втором этаже!»
Но все изменилось. Стена, в которой было только небольшое окно, теперь представляла собой французское окно, выходящее прямо в парк. Чужой парк!
«Это мне снится!»
Ротвейлер снова ткнулся лобастой головой в стекло, глухо зарычал, ударил по стеклу лапой. Его желтые глаза, не мигая, смотрели на Веру.
— Кот! — Женщина вскочила с кровати. — Кот!!
Если бы в спальне произошли еще какие-нибудь изменения, она наверняка умерла бы от страха. Но, к счастью, за исключением стены, вся остальная комната осталась прежней.
— Кот!!!
Вера распахнула дверь и выскочила в коридор.
* * *
— Такая молодая…
— Ей не было и сорока…
— Упокой господи ее душу!
Величественные звуки органа, витраж, изображающий распятие, по обе стороны шушукаются сгорбленные черные силуэты. Вера, одетая лишь в белую сорочку, медленно идет по огромному католическому собору. Вперед, к алтарю, на котором установлен красный гроб с открытой крышкой. Холод каменных плит обжигает босые ноги.
— Вот она!
— Такая красивая…
— Она не может поверить…
Из-за гроба выходит черный ротвейлер, приседает, жалобно скуля, но желтые глаза пылают вовсе не жалостью. Музыка становится все громче. Вера останавливается в шаге от алтаря. Собака поднимается на задние лапы, заглядывает в гроб, с длинного алого языка внутрь капает желтоватая слюна.
— Она боится…
— Она не решается…
— Она не верит…
— В это действительно трудно поверить! — Ротвейлер исчезает.
Возле гроба стоит Анна. Черный, наглухо застегнутый плащ с откинутым капюшоном спускается до пят, волосы рассыпаны по плечам.
— Тебе интересно, что ты увидишь здесь? — Она небрежно опирается о гроб, антрацитовые бриллианты глаз отражают горящие свечи. — Тебе интересно.
Вера неподвижна, холод каменных плит приближается к сердцу. Пространство позади Анны окутывается тьмой, в которой появляются бледные, извивающиеся в мучительном танце женские фигуры. Одна, четыре, восемь… Вера сбиваются со счета. Волосы распущены, рты страдальчески искажены, молочно-белые, лишенные зрачков глаза.
— Узнаешь знакомых?
Одна из фигур приближается. Леночка. Симпатичное лицо превратилось в кошмарную маску ужаса и боли.
— Все они противились воле королевы Луны! И все они стали тенями Хоровода Греха. Ты хочешь этого?
— Нет, — шепчет Вера.
— Загляни в гроб!
Вера едва не делает шаг, но сдерживается. Останавливается, чувствуя, как ледяные щупальца наполняют сердце пронзительным страхом.
— Нет! — Она знает, что-то подсказывает ей, что стоит лишь краем глаза увидеть то, что находится внутри, и дороги обратно не будет.
— Грешница! — снова слышится шелест сгорбленных силуэтов. — Она противится воле королевы Луны!
— Ее ждет Хоровод Греха! — фигуры теней исчезают, теперь перед Верой лишь непроницаемый мрак, в котором не растворились лишь красный гроб и смуглое лицо Анны.
— Позвольте мне, королева! — новый голос.
Анна кивает, ее полные губы расходятся в презрительной усмешке.
— Грешница!
Острая боль пронзает тело, заставив вскрикнуть. Вера оборачивается. Высокий лысый старик в алой мантии небрежно поигрывает бичом. Его глаза скрыты странными черными очками.
— Твое упрямство бесполезно!
— Загляни в гроб!
— НЕТ!
Черная змея бича обжигает тело. Старик оказывается мастером своего дела: кожаное щупальце рвет Веру с потрясающей быстротой.
— Нет! Нет!! — Она пытается уклониться, закрыть голову руками, сорочка стала красной от крови.
— ЗАГЛЯНИ!!
Вера отчаянно бросается вперед и, закрыв глаза, изо всех сил толкает красный гроб во тьму.
— ГРЕШНИЦА!!
Она не удерживается на ногах. Проваливается во мрак вслед за гробом.
Холод не отпускает, становится сильнее, ноги превращаются в камень.
НА САМОМ ДЕЛЕ!
Вера сидит на вершине высокой скалы, серый камень которой медленно, но верно пожирает ее тело. Ног уже нет, холод подбирается к животу.
— Оставьте меня в покое! — Вера обхватывает руками плечи, свинцовое небо, пронзаемое огненными разрядами, опускается все ниже и ниже. Вера чувствует запах этой электрической паутины, пронзительно свежий, будоражащий кровь, смертельный. Среди тяжелых туч легкой дымкой возникает лицо Анны.
— Помни о королеве Луны!
— Я не боюсь тебя!
Огненная вспышка сверкает совсем рядом. Молния ударяет в глаза, безжалостно прожигая насквозь…
* * *
Вера проснулась от собственного крика, вскочила с кровати, растрепанная, с безумно горящими глазами. Закусила губу, останавливая следующий крик, ее била крупная дрожь.
— Это сон?
В окно спальни светило яркое утреннее солнце, его веселые лучи прыгали по красным простыням. Тихо шелестели ветви деревьев. Казалось, ничто на свете не может нарушить безмятежный покой этого дома.
— Это был сон. — Синяки под глазами, прокушенная нижняя губа, сорочка разорвана в клочья, тело стонет от рваных ран бича.
Вера опустила ноги на пол и села, подперев голову руками. Из-под кровати потянуло сырым могильным холодом…
Константин
— Повторите, пожалуйста, Ольга Петровна, — попросил Куприянов.
— Ночная сорочка Веры Сергеевны была разорвана и испачкана кровью, и я случайно увидела, что на теле раны. — Экономка помолчала, величественно давая понять Константину, что ей не нравится шпионить за хозяйкой, но доложить о ТАКОМ происшествии она обязана. — Я видела издалека, и мне показалось, что Вера Сергеевна либо исцарапала себя, либо даже использовала острый предмет.
