— В вас стрелял мексиканский стрелок-партизан с крыши дома, и рядом с вами был убит один из морских пехотинцев, запачкав вашу розовую блузку кровью с пшеничных полей Огайо, откуда он был родом и о которых успел рассказать вам этот юнец, чья мертвая голова упала вам на плечо, сеньорита Уинслоу?
— Вы со страхом сели в поезд, который повез вас по Мексике, сеньорита Уинслоу, в окружении священников и молодых людей и торговцев, сначала куда-то бежавших, потом арестованных, запуганных разными путаными рассказами о здешней революции, сеньорита Уинслоу?
— Видели вы, как схватили мексиканских юношей, которые хотели ехать в Веракрус, и как затолкали их в поезд, направлявшийся в Чиуауа, сеньорита Уинслоу?
— Сказали вам, что эти парни хотели сражаться против янки в Веракрусе, но Уэрта насильно послал их на север сражаться с Панчо Вильей, сеньорита Уинслоу?
— Поняли ли вы вообще, что происходило на «задворках», сеньорита Уинслоу?
Ковер белых кизиловых лепестков. Глубокий и темный стон. Но теперь в голове проносились другие мысли, в том числе и мысль о том, что она может прижать свой рот к губам больной девочки и вдувать в нее воздух, целовать, высасывать и сплевывать мокроту, забившую горло девочки, говорить себе: ничего, мне сделали прививку, а девочке — нет; сплевывать мокроту, черно-синюю, как тельце девочки; а в голове проносились мысли о своем приезде в Мексику, чтобы не думать о том, что она сейчас делает, а девочка вдруг заплакала громко и сильно, словно снова родилась на свет. Куница целовала руки мисс Гарриет:
— Господь вам воздаст, сеньорита!
— Чудо, чудо! — сказала луноликая женщина.
— Нет, нет, — отнекивалась Гарриет, — сделано только то, что нужно было сделать, это не чудо, скорее предопределение свыше. Может быть, лишь ради этого я и приехала в Мексику. А теперь дайте ей воды с солью и сахаром. Девочка будет жить.
Девочка будет жить, потому что я взяла ее за ноги и пошлепала по спинке. Девочка будет жить, потому что благодаря шлепкам комок мокроты выскочил из горла. Девочка заплакала и сказала, чтобы ее больше не били, не надо. Я испытывала великую радость, когда ее шлепала. Я спасала ее с ожесточением. У меня не было детей. Но эту девочку я спасла. Мне трудно полюбить то, что мне чуждо. Я постигаю это и храню как великое таинство.
Так сказала Гарриет Уинслоу однажды ночью генералу Томасу Арройо:
— У меня не будет детей.
XIII
Женщины прикрывали шалями лица, когда вереницы усталых повстанцев на рассвете тащились обратно к лагерю.
Педрито вспоминал, как женщины приглушенно смеялись, и только молодые девушки не скрывали своей радости, которой сверкали их круглые лица, пламеневшие, как яблоки на свежей утренней заре.
«Влюбленные», — сказал полковник Фрутос Гарсия мальчику, еще плохо понимавшему, что такое любовь; они считали своих людей: сколько вернулось, кто погиб.
— Мой бедный отец пропал на Кубе.
— Мой бедный сын убит в Веракрусе.
С повстанцами пришли и новые люди, чувствовавшие себя неуверенно на здешней земле. Это были пленные, перешедшие на сторону Вильи, довольные тем, что попали в поселок и найдут новых соратников. Куница, снова бодрая и веселая, распушив свой букетик искусственных роз на груди, была уже тут как тут, чтобы сказать им «добро пожаловать» и растолковать, что жизнь не стоит на месте и что точно так же, как она сама, они, сроду не вылезавшие из своих деревень, теперь будут идти от одного места к другому, зачинать сыновей в Дуранго, смотреть на их рождение в Хуаресе и хоронить в Чиуауа; когда-то отгороженные от всего мира в своих затерянных в глуши деревушках, хибарках на равнинах и в хижинах на горах, теперь все они идут вместе и даже путешествуют в поезде: «Да здравствует революция и мой генерал Томас Арройо!»
Старый гринго смотрел на все эти лица, которые их встречали, и как-то острее и глубже воспринимал то, что впервые увидел в танцевальном зале. Вокруг костров разливалась песня: «Налетел ураган и нас всех разметал».
— Вряд ли гринго и сеньорита Гарриет понимают, что этот ураган — революция, с корнем вырвавшая мужчин и женщин из их земли и унесшая далеко-далеко от родительского праха, от старых кладбищ и сонных деревушек, — сказал полковник Фрутос Гарсия, глядя на быстрые и мутные воды реки Рио-Браво-дель-Норте.
— Понимают. Как не понять, — ответил Иносенсио. — Небось знают, что американцы всегда перли на Запад, а мы, мексиканцы, никогда с места не снимались до нынешних пор.
Его накрыли на месте преступления, когда он грабил золото у пассажиров в каком-то поезде, сошедшем с рельсов в местечке Чарко-Бланко, и там же повесили, оставив ему, однако, его пояс, набитый золотыми монетами.
— Не трогайте деньги, — сказал полковник Фрутос Гарсия, который велел его казнить. — Он был храбрый человек. Имеет право взять с собой свое добро.
— Мне очень жаль, Иносенсио, но ты уже больше никогда не будешь самовольничать.
Я сам, своими глазами видел, хотел сказать старый гринго мисс Уинслоу, как целые народы шли от Нью-Йорка к Огайо, на поля сражений Джорджии и Каролины, а потом в Калифорнию, где обрывался континент, а порой и чья-то судьба. Мексиканцы же никогда не трогались с места, за исключением преступников и рабов. Теперь они пришли в движение, чтобы воевать и любить. Куница распростерла руки, завлекая одного федерала с пышными усами, который ей пришелся по нраву.
Старый гринго застал мисс Уинслоу в вагоне перед зеркалом, закалывающей на затылке шпильками свои длинные каштановые волосы, и замер, завороженный, словно видением, и одновременно близостью благоуханной нежной плоти, переливчатым смехом женщины.
— Не смотрите на меня так. Я просто-напросто ополоснулась вместе с другими женщинами из глиняных кувшинов. Мне не удавалось помыться с тех пор, как я здесь. И знаете, нет большего удовольствия после молитв, чем…
— Безусловно, — буркнул старик. Их взгляды встретились в зеркале, он продолжал: — Я много думал о вас вчера вечером. И очень живо вас себе представлял. Кажется, вы мне даже снились. Я был вам так близок, как…
— Как отец, — на этот раз она прервала его, не оставшись в долгу, — так же близок. — И голос ее был абсолютно ровен.
Но тут же опустила глаза:
— Я очень рада, что вы вернулись.
Послышались частые взрывы, кто знает, сколько их было, потому что взрывы нарушают ход времени, сливают секунды, и мисс Гарриет рванулась к своему гребню, как потерпевший кораблекрушение — к лодке. Ронять вещи всегда казалось ей очень смешным, но гребень упал, упали волосы ей на плечи, а она схватила гринго за руку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
