Она отрицательно крутит головой.
— Последняя попытка.
Я задумываюсь на минуту.
— То, что ты куришь?
— Теперь мне понятно, что ты относишься к этому легкомысленно, — говорит она, — потому что нам обоим хорошо известно, что мы никогда всерьез не обсуждали это. Если мой отец хотя бы заподозрит, что я курю, то он по меньшей мере сойдет с ума.
— Да я знаю, знаю, — отвечаю я, смеясь. — Но ведь и ты знаешь, что это погубит тебя, ведь знаешь?
— Ты просто решил выиграть время, чтобы подумать, Оуэн, — говорит с улыбкой Элисон.
— Ну уж нет, — протестую я. — Ответ на твой вопрос: роль Америки во Второй мировой войне, точнее, в освобождении Европы. Это, по всей вероятности, его заводит и до сих пор не оставляет равнодушным. Но, говоря по правде, Эл, ни разу в своей жизни я ни в одном из разговоров не обсуждал ни одну из этих тем. Но тем не менее остынь и не переживай, все будет в порядке.
Суббота, 8 апреля 1995 года
12.23
Я и Джим только что подошли к калитке палисадника, в котором стоит наш дом, и мама, выйдя на крыльцо, уже приветливо машет нам рукой. Она, скорее всего, стоит на карауле уже довольно долго, желая быть первой, кто официально встретит нового бойфренда ее дочери.
— Привет, ма, — кричу я и машу ей рукой, второй рукой я крепко держу за руку Джима. — Обещай мне, что все будет хорошо, — шепчу я ему, когда мы идем по тропинке.
— Все будет хорошо, — обещает Джим. — Абсолютно все.
Отец появляется рядом с мамой неожиданно. Я внимательно изучаю выражение его лица, пытаясь определить первое впечатление, которое произвел на него Джим. Выражение лица у него такое, как при чтении газет. А поскольку Джим это не страница «Дейли телеграф», я так ничего и не понимаю. Я роюсь в сумке, вынимаю упаковку особо сильных мятных таблеток и сую в рот еще одну, чтобы убить остатки запаха десяти сигарет, которые я выкурила в поезде за время поездки.
— Привет, моя красавица, — говорит папа, заключая меня в крепкие объятия. — Ну как ты?
— Все нормально, папа, — отвечаю я, сжимая при этом руку Джима с такой силой, что боюсь, как бы она не сломалась.
— А это, как я понимаю, и есть тот самый молодой человек, о котором мы столько слышали? — Отец протянул Джиму руку.
Сердце мое на секунду остановилось.
Я почему-то вдруг подумала, что Джим хлопнет моего отца по ладони растопыренной пятерней, подобно тому как это делают американские баскетболисты, приветствуя друг друга. Не могу понять, почему мне пришла в голову эта мысль, ведь такого я не замечала за Джимом никогда.
Джим широко улыбается, как будто приветствует соперника в телеигре, и пожимает руку отца так, как это делают нормальные люди, а я издаю вздох облегчения.
— Я очень рад встрече с вами, — говорит Джим. — Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Смит?
— Спасибо, я в порядке, — отвечает отец.
Все еще продолжая приветствовать друг друга, мы заходим в прихожую. Мама все время смеется и порывается взять наши пальто и сумки. Папа тоже смеется, хотя и не так много, как мама; он стоит и смотрит на нее. Когда я открываю дверь, чтобы пройти в гостиную, то мысленно представляю себе, что именно будет происходить в последующие несколько часов: мама будет посвящать меня в то, что случилось с ней и со всеми соседями со времени нашей последней встречи; папа будет стараться вызвать Джима на разговор о машинах; мы сядем за стол, на котором еды будет намного больше, чем могли бы съесть четыре человека; мы с Джимом будем пытаться съесть как можно больше всего и как можно быстрее; около шести часов я сделаю вид, что чрезмерно устала; папа вызовет нам такси, мы доедем до вокзала, сядем в поезд, идущий домой, и я буду навсегда благодарна Джиму за то, что он показал себя лучшим бойфрендом на свете.
Войдя в гостиную, я в ту же секунду осознаю, что меня перехитрили.
— Сюрприз! — произносит нараспев моя старшая сестрица Эмма.
— Привет, — вторит ей ее супруг Эдуардо.
— Тетя Элли! — пищит их трехлетняя дочка Молли.
— Как поживаешь, сестренка? — мимоходом приветствует меня вопросом моя семнадцатилетняя сестра Кэролайн.
— Здравствуй, моя дорогая, — говорит Нана Смит.
— Здравствуй, моя дорогая, — эхом откликается Нана Грехем.
У меня отнялся язык. За обеденным столом собрались три поколения нашей семьи, движимые единственным желанием — увидеть Джима. Я так и остаюсь безмолвной, созерцая лица сидящей вокруг стола родни, мои глаза полны безнадежного ужаса. Может, Джим и был в конечном счете прав, когда упирался и не хотел ехать. Знай я, что нас ждет, я бы тоже наверняка упиралась.
Я снова смотрю на Джима. По нему незаметно, чтобы он собирался как-то отыграться на мне за столь неожиданный прием, даже когда мама во всеуслышание оповещает гостей:
— Смотрите все, это Джим, новый партнер Элисон — в современном мире так принято, верно?
Я унижена. Моя мама, которая за всю свою жизнь ни разу не произнесла слова «партнер», вдруг заговорила в терминах политкорректности. Я решила, что теперь можно ждать только худшего.
Но все оказалось совсем не так.
Моя семья была очарована Джимом.
Отец говорил с ним о современной тенденции в западном кинематографе, заставляющей актера бить на внешний эффект, о музыке, о политике и о религии.
Мама расспрашивала его об экзаменах по бухгалтерскому учету и о его семье в Олдеме.
Моя младшая сестрица, обычно пребывающая в состоянии угрюмости и озлобления, сегодня вела себя отчаянно нагло и напропалую кокетничала с Джимом.
Моя старшая сестра хохотала до колик над каждой произнесенной им шуткой.
То же самое делал и мой зять.
То же самое делала и Нана Смит.
То же самое делала Нана Грехем всякий раз, когда моя старшая сестра повторяла Джимовы шутки в ее тугое ухо.
Даже моя племянница, для которой контакт со мной всякий раз заканчивался слезами, весь обед, до того как мы покончили с десертом, просидела у Джима на коленях.
18.34
— Все прошло не так уж плохо, — шепчет мне на ухо Джим, когда мы уютно устраиваемся на заднем сиденье такси, которое везет нас на вокзал.
— Я абсолютно уверена, что папа хотел бы принять тебя как родственника, — говорю я, сжимая его руку. — Если что и останавливает его, так только мама. Мама говорит, что он всегда хотел иметь мальчика. Я думаю, что своему появлению на свет моя младшая сестра обязана тому, что они решили предпринять последнюю попытку. Ты именно такой сын, которого им всегда хотелось иметь. После сегодняшней поездки каждый телефонный звонок будет состоять наполовину из «Джим то…», «Джим это…» и тому подобного. Если бы я, средний ребенок в семье, не приложила раньше столько сил, чтобы родители обратили на меня внимание, сейчас это было бы практически невозможно. Но меня это не сильно волнует. Важно то, что ты выдержал родительский тест. И я горжусь тобой.
Воскресенье, 6 августа 1995 года
15.45
Джим, два громадных чемодана и я находимся в прихожей; мы только что вернулись из нашего первого совместного заграничного путешествия — семидневной туристической поездки на Мальту. Погода была хорошей, и мы неплохо провели время, хотя и я, и он с большой натяжкой посчитали бы это отдыхом. Последние несколько месяцев наши с Джимом отношения были какими-то расплывчатыми. Джим все еще без ума от своей работы и, кажется, постоянно находится в процессе подготовки к экзаменам, которые следуют один за другим. Я между тем с удовольствием занимаюсь по программе на получение степени бакалавра и интенсивно тружусь над диссертацией. Мы, похоже, выглядели самой великовозрастной парой на всем пляже и все дни пролежали на лежаках, практически с них не вставая: Джим читал книги по экономике, а я не торопясь, углубленно вчитывалась в произведения Чарльза Диккенса.
— Дом, родимый дом, — напеваю я, просматривая почту.
— Кто-нибудь есть, — кричит Джим, задрав голову. — Да нет, все разошлись куда-то. Никто и не подумал о том, чтобы устроить нам торжественную встречу.
Я перебираю почту: счет за газ, письмо из студенческой кассы взаимопомощи, два корешка-чека покупки по кредитной карточке, разная макулатурная почта и среди всего этого ослепительно белый конверт с лондонским почтовым штемпелем, который я сразу же раскрываю.
— Что это? — спрашивает Джим.
— Помнишь, я в начале года обращалась в несколько издательств с просьбой пройти у них практику? — невнятным взволнованным голосом бормочу я, вчитываясь в письмо. — Так вот, «Купер и Лоутон» ответили мне.
— Отлично, — говорит Джим. — Несколько недель в Лондоне — это то, что надо.
— Это даже лучше, — отвечаю я. — Фактически, это лучше, чем я могла ожидать: они приглашают меня на собеседование на должность редактора. Это просто фантастика!
