На фоне снега
Видятся мне лица
Полуконвоя,
Полукаторжан.
И снится, снится,
Будто мы – столица
Иноплеменных северных южан...
Замри, душа!
На ветках – снегири!
Надсаживает сердце
Краткость лета:
Нам не хватает
Теплоты и света.
Нам не хватает
Солнца изнутри.
101
![]()
ЧЕМ ГЛУШЕ МУЗЫКА ЛЮБВИ...
(ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ ГОД)
Через год
после смерти
Глеба
возвращался его
призыв. Петя,
тогда еще сту-
дент-
виолончелист
музыкального
училища, играл
в камерном
оркестре. У ор-
кестра не было постоянного помещения, адреса репетиций и концертов менялись.
Иногда в залах было холодно (плохо топили), и страшновато было за артистов,
которые играли во фраках и легких платьях, в то время как слушатели сидели в шубах.
Однажды во время такого концерта в зал зашли двое молодых людей в военной фор-
ме - они искали меня. Представились: бывший сослуживец Глеба Слава Цветков из Под-
московья с товарищем. Военнослужащие попросили меня показать Петю. Мы потихоньку
вышли в фойе. Ребята рассказали, что едут домой из армии и вот сделали крюк, чтобы по-
смотреть на брата Глеба - похож ли? Нашли, что очень. Я стала зазывать в гости, но они, извинившись, отказались: дома у нас уже были, а теперь торопятся на поезд.
Я вспомнила эту встречу через два года, когда в воскресенье 3 октября 1993 года в
зале Вологодского музыкального училища звучали трагические аккорды симфонии Дмит-
рия Шостаковича в исполнении гастролирующего симфонического оркестра. Но мы еще
не знали, что в Москве стреляют.
Возвращение домой было ошеломляющим. Мы с Мишей провели бессонную ночь у
телевизора и приемника. Мише показалось, что в одном из интервью для радио, взятом на
площади у Белого Дома, прозвучал голос нашего друга, молодого режиссера документаль-
ного кино из Санкт-Петербурга Саши Сидельникова, который делал в Вологде фильмы с
участием Михаила. Часть этих кадров снималось у нас дома.
- Дядя Миша, - спрашивал Саша, - а что такое для Вас понятие Родины?
- Я здесь живу, и все, что с ней происходило, происходит и будет происходить - мое.
Надо понять, чего нам не следует делать, хотя бы для того, чтобы не делать хуже... Посмо-
три, как мы ведем себя на Родине - то ли как на случайно оккупированной территории, то
ли в хлеву: страшно ногу поставить, чтобы не очутиться в дерьме. Нам на гербе вместо
медведя надо мусор прицепить, чтобы помнили, где живем. Пробьешь верхушку корки, на
которой обитаешь, и окочуришься от внезапного потока зловония.
Сейчас Родина - как страдающий больной. А человек на ней должен чувствовать се-
бя, как младенец на груди у матери: защищен и накормлен; свободно, уютно и не страш-
но. Красотой, добротой должен быть привлечен. Чтобы каждого, кто уехал - в Прибалтику
ли, в Америку - посещала мысль: «Надо поскорее купить билет, съездить домой, в Рос-
сию...» Это и есть любовь к Родине. И если я увижу у себя в доме неблагополучие - разве
не скажу об этом? Все, что я делаю в поэзии - мой метод защиты свободолюбивых, нор-
мальных отношений...
102
И вот теперь неведомый нам столичный радиожурналист, узнав известного докумен-
талиста, спрашивал у него - каково настроение в российской глубинке? И тот отвечал в
свойственной Сидельникову манере:
- С Российской глубинкой - нормально...
Так мы узнали, что Саша, как всегда, в центре главных событий.
Весь день по Российскому радио в перерывах между репортажами и перестрелками
звучала песня Б. Окуджавы:
«Не обмануться бы во мраке: чем глуше музыка любви, тем громче музыка атаки...»
А вечером стали передавать списки погибших. Среди них был назван кинематогра-
фист из Санкт-Петербурга... Александр Сидельников. Снайпер убил его со спины. По-
пасть в Сашу было нетрудно: ростом - почти под два метра, богатырского телосложения,
он всегда возвышался над толпой. Стреляли по человеку с кинокамерой.
В Мишиной книжке «Девяносто третий год» всего семь страниц. Серийное произво-
дство рекламной библиотечки, задуманной в целях поддержки нищенствующих поэтов.
Сборник-проспект тиражом в 1000 экземпляров издавался в Москве согласно Федераль-
ной целевой программе книгоиздания России. Предполагалось, что авторы эти книжки
будут продавать или распространять и таким образом о себе заявят. Будучи в столице, я
сложила тираж в две большие сумки, хотела часть оставить в московских книжных мага-
зинах, но... оказалось, что платить за продажу и хранение придется дороже, чем от того
выручка. Увезла все в Вологду. Конечно, мы ничего на этом не заработали. Раздавали,
дарили...
Великое дело делал Союз писателей России этой акцией. Поэтам давали понять, что
их творчество может быть востребовано.
СТОЛИЦА
Открывай, столица, врата,
Гульче бей, звонарь, в набат:
Убивают братец брата,
Смертным боем -
Брата брат.
Ржава память!
Мысли ржавы!
Девяносто третий год!
По державе
Две державы -
Красный сход
И крестный ход.
Триста лет, не третьи сутки
Дикий лай, стервотный вой -
Скопари и проститутки
Над Россией становой.
Орды. Морды.
Кто? Откуда?
Вурдалаки во главе.
Тянут лапы зла и блуда
К древней белой голове.
103
* * *
Александру Сидельникову
Преступную в злобе,
По-детски святую,
Туземью,
Богатую, нищую,
В вере слепую, тебя,
Больную, хмельную,
Чужую, родимую землю,
За все до удушья,
До спазм ненавижу,
Любя!
Ты вечно, Россия,
Была замордованным краем:
Воюют брат с братом,
С семьею враждует семья.
До нас пропадали.
И мы, не живя, отмираем.
Зачем же, скажи мне,
Уходят твои сыновья?!
Не плачь, мое сердце,
Не жди в этой жизни привала.
Нас матери наши
Затем ли рожают на свет,
Чтоб властная клика
На наших костях пировала?
Иначе у нас не бывало.
Не будет.
И нет.
* * *
Крестили - тебя не спросили,
Раб божий, земной человек.
Идет «пробужденье России»,
Двадцатый кончается век.
И длится, все длится и длится
В веках затянувшийся сон.
Во сне перекошены лица
Идейно озлобленных зон.
Страна, сочиненное чудо,
Прощай, суеверья игра.
Пора уходить ниоткуда.
К себе возвращаться пора.
Мечтанье - продленье обмана,
Кукушка в декабрьском лесу,
Мосток из огня и тумана,
Качающийся на весу.
104
* * *
За фронт
И за опухший тыл,
За жертвы,
За громил,
За старших пил,
За младших пил,
За то, что свет не мил.
За «Землю Малую»,
За Курск,
За-за-за-за-за-за...
За «развитой»,
За «верный» курс,
Самоубийц глаза.
За Млечный Путь,
За красный брод, -
До донышка - до дна!
За оболваненный народ.
А чаша все полна.
* * *
В передрассветном
Стоне сухожилий
Шуршит усталость,
А не благодать.
Мы за Россию
Стольких уложили,
Что уж самой России не видать.
