ловека, который знает, что скоро освободится от тяжкого бремени.
Когда паром причалил и пассажиры устремились вниз по трапу, Юн провожал их внимательным взглядом, в глубине души ни на что не надеясь.
— Ты ждешь кого-то? — спросил Германсен. Элизабет в толпе не было.
— Нет,— ответил Юн. И они въехали на паром.
19
Из гостиничного номера были видны город и порт. То, что в отцовы дни было скопищем причалов и красных пакгаузов на сваях, сейчас разрослось в настоящий бетонный Клондайк с автозаправками и широкими улицами, мотоциклами и американскими туристами с круизных судов — и все это благодаря рыбе и траулерам. Дома поднимались как на дрожжах, заводики по производству рыбного филе росли через каждый метр. А теперь обнаружили нефть, и появились новые люди, новые больницы, новые дома, вертолетная площадка и специализированные магазины, среди которых немало диковинных.
Так что когда Германсен зарывался в свои бумаги, Юн давал голове передышку и наблюдал за жизнью современного прибрежного города, готовящегося к Рождеству. Каждый день шел снег. На борт рейсовых корабликов поднимали елки и ящики пива, жители островов везли домой покупки и подарки. Под огромными мощными прожекторами люди готовили к зиме лодки: отмывали их, смолили. У мола виднелась новенькая нефтяная платформа, а на заднем плане — величественные синие горы на острове, едва различимые в бледном свете зимнего дня.
— Где ты родился? — спросил полицейский, наверно, уже в шестой раз. Сколько времени длилось их общение, столько же Юн молчал о своих личных обстоятельствах. Арест он воспринял с облегчением: словно спустили курок, который долго держали на взводе, и напряжение разрядилось.
— Здесь написано.— Юн показал на бумагу.
— Знаю, но я хочу услышать от тебя. Мне же надо тебя разговорить: ты как немой. Тут сказано, что ты родился дома.
— Да.
— В то время на острове было так принято?
— Не знаю.
И пошло-поехало: когда крестили, когда отдали в школу, конфирмация, дни рождения родителей, чем они занимались, когда умерли, Элизабет и все этапы ее несуразно складывающейся жизни.
О Лизе говорили мало. Когда Юн замыкался в себе, Германсен возвращал его к действительности, расспрашивая об острове и местной жизни. Хотя Юн не всегда видел связь между событиями, зато он был настоящий кладезь слухов и историй и выкладывал все подряд, не исключая и такие подробности, о которых сообщают только спьяну или чтобы навредить заклятому врагу.
— Так ты считаешь, что полевой пожар, перекинувшийся на рыбзавод на Нурдёй,— на самом деле поджог?
Этого Юн так прямо не говорил.
— Выходит, сам Заккариассен и поджег?
История с пожаром случилась много лет назад, и подробности забылись.
— Зачем ему поджигать?
— Пф-ф. Ему было много,— фыркнул Юн.
— Чего много?
— У него было два завода, оба напичканы дорогой техникой. А рыба кончилась.
— Гм. А ты уверен, что поджог — его рук дело?
— Нет.
Полицейский считал полезным время от времени ошарашивать Юна неожиданными вопросами. К примеру, когда Юн увлекся, рассказывая охотничью байку, и вдруг против обыкновения разговорился, Германсен невпопад спросил, играет ли он на музыкальных инструментах.
— Нет,— буркнул обескураженный Юн.
— Но ты любишь музыку? –Да.
— Я обратил внимание на твои пластинки. Если хочешь, можем привезти их — здесь наверняка проигрыватель найдется.
И тут же перешел к Карлу, спросив, почему его хутор в таком удручающем состоянии.
— Пьет он,— ответил Юн. Связь между пристрастием к бутылке и тем, что крестьянин всю жизнь колотится в нужде — кажущейся нужде,— он считал очевидной.
Перебрали всех: Римстада — хороший ли он инженер и какой из него администратор; водолазов, Лизиных сестер и Заккариассена; Ханса и его помешательство на чистой воде… Юн уже устал перемалывать все эту скукотищу. Нет, он не помнит, сколько лет Эрик, ленсман, знаком с Элизабет; да, они учились с ней в одном классе; он не может сказать, знал Эрик, кто устроил поджог, или нет; хотя весь остров это знал, да.
— Но дело против Заккариассена не завели?
— Нет.
— А в газетах об этом писали? –Да.
— Ну и порядки у вас! А не мог это сделать еще кто-нибудь? Или просто несчастный случай?
— Нет.
Они говорили о рыбе и разных работах, Юн многое в жизни перепробовал.
— Почему ты перестал ловить рыбу?
— Да так…
— Тебе это не нравилось?
— Нет.
— А на стройке? Ты ведь и оттуда ушел.
Глупо заниматься тем, что не любишь, объяснял Юн. Вот Ханс и Элизабет все пыжатся, пыжатся, а тоже никем не стали; и зачем было мучиться, лучше уж делать что нравится.
— Никем не стали? Они учителя! Их работа очень важна для общества.
— Ну…
— Что это за отношение к жизни?
Юн мало задумывался о том, как он относится к жизни и не надо ли это отношение изменить. Его все устраивало.
— Устраивало?!
— Ну… да.
— И в армии ты не служил. Освобождение по болезни — разве это дело для такого крепкого здорового мужика? Ведь с головой у тебя официально все в порядке?
Юн громко засмеялся.
Они поговорили о разных людях, об острове в целом.
— Я хочу понять здешний образ мыслей,— объяснил Германсен.— Вот, например, водолазы — ты обвиняешь их в том, что они нашли труп и потихоньку снова утопили его?
— Я видел только пятно.
— Но Лизу нашли именно там, где ты видел пятно. Почему они так поступили?
— От страха.
— Если нечего скрывать, нечего и бояться.
Юн не стал бы так утверждать. Он боится всю жизнь, и не потому, что совершил убийство.
— И боязнь удержала бы тебя от обращения в полицию?
— Возможно.
— Верно,— улыбнулся Германсен.— Ты же не сообщил о пятне в воде.
— Сообщил. Я рассказал Элизабет и ленсману. Но меня никто не слушает.
— Бедняга… И на стенах ты писал? Юн замялся.
— Да,— признался он.
— Это называется подстраховаться на все сто, верно? Юн не понял, на что намекает собеседник.
В таком ритме прошли два дня. Германсен читал бумаги, стопку за стопкой, и задавал вопросы, разыгрывая то дурака, то интеллигента. Они ели в номере или внизу, в ресторане; приходили люди, вступали в разговор с ними; звонил телефон; иногда Германсен исчезал на несколько часов и появлялся с новыми кипами бумаг, новыми вопросами и прежней дотошностью.
И снова Юн глядел в окно, на пристань и корабли, на людей, занятых предрождественской суетой, и на синий остров, все ниже и ниже опускавшийся в воду.
На третий вечер Германсен объявил, что игры кончились. Как раз завершился выпуск новостей по телевизору, горничной, перестилавшей постели, велели удалиться, а Юну — сидеть тихо: прекрати дергать себя за волосы, сколько ни нервничай, ничего не изменится.
— Посмотрим, что у нас получилось. Полицейский фокусничал все время, но теперь он повел себя просто несносно.
— Начнем с твоего свидетельства. Его можно истолковать двояко. Или водолазы убили Лизу, или совершили нечто — предположительно тоже связанное с ней,— что хотели бы скрыть.
— Что?
— Мы оба это знаем.
— Нет.
— Хорошо. Если тебе неприятно, пока это пропустим, ладно?
Юн чуть было не сказал «да».
— Ты ведь любил Лизу? –Да.
— Зачем ты вчера сказал, что не помнишь дня рождения Элизабет?
— Я забыл.
— Забыл день рождения родной сестры? Ты сделал ей подарок на прошлое рождение.
— Надо же.
— Помнишь, что ты подарил?
— Я многое забываю.
— Откуда ты знаешь?
Вопросы сыпались в диктаторском темпе, и угнаться за собеседником Юну было трудно. Он думал изо всех сил, не находил ответа и в который раз говорил, что многое забывает.
Германсен поднес к его глазам бумагу. Юн увидел штамп муниципалитета на подписи Римстада, начальника Технического совета.
— Водолазы уже были здесь однажды,— сказал полицейский.— Их же фирма прокладывала и старый водопровод, двенадцать лет назад. И время от времени они присылали сюда работников с инспекцией. В частности, Георг по крайней мере один раз приезжал на остров для проверки и профилактики оборудования — по договору фирма отвечала за обслуживание, и чем дальше, тем больше хлопот доставлял ей ваш старый водопровод. Вероятно, при его сооружении тоже не обошлось без просчетов. Из-за этого, возможно, строители и были так настороженны. К тому же, как выяснилось, Георг и инженер Римстад не ладили между собой. Знаешь почему?
— Нет.
— Многого ты не знаешь о своих земляках, Юн! Он не ответил.
— Лиза исчезла предположительно двадцать седьмого августа. А здесь вот написано,— и он выудил новую бумажку,— что было произведено «картографирование дна озера Лангеванн в целях прокладки нового водопровода». Георг с партнером выполняли эти работы между двадцать пятым и тридцатым августа. Это означает, что в тот момент на озере уже находилось все необходимое оборудование — и лодка тоже. За три недели до того, как ты увидел темное пятно в воде. То есть у них уже тогда была возможность утопить тело без лишних проблем. –Да.
