Размышляю об истории и впервые нахожу, что ее ход не лишен логики. Что иначе и быть не могло. Представляю удаляющиеся на север айсберги, вижу, как в следах ледяных беглецов зарождаются реки и озера. Как вспучивается и принимает четкие очертания земля, пусть и болотистая, пусть кочковатая, как первые волны морей впрягаются в свой вечный рабочий день, шлифуя крупинки прибрежного песка. Поодиночке и стаями южный ветер доставляет запакованные наборы первой помощи для начала новой жизни. Черная, сырая земля в испарениях ждет это благословенное семя и никого не подводит. Недремлющее солнце не спускает глаз сразу с миллионов беременностей и помогает родиться растениям, а те подманивают к себе любопытных существ, уставших от дефицита кислорода перенаселенного юга. С оглядкой они изучают новую и пустынную землю, но когда распробуют ее на вкус и поймут тонкости выживания в прохладном климате, бросят последний взгляд назад и останутся.
Следующие пять тысяч лет уходят на совершенствование технологии собирательства, охоты и рыболовства. Пришельцы уясняют ценность всего произрастающего, осваивают язык птиц и зверей, плавают вместе с рыбами вверх-вниз по течению. Но однажды, в пасмурный день дождливого столетия, когда они только-только начинают считать эту землю своим домом, перед ними появляется толпа измотанных людей. Чужаков много, значительно больше, чем их, и это сразу бросается в глаза. Вдобавок у пришлых с собой странные предметы, каких в этих краях до сих пор не видывали и предназначение которых жителям болотистых лесов неизвестно.
Лет сто или двести проходят во взаимной слежке. Не прогнать ли новопоселенцев прочь, прикидывают аборигены. Однако за тысячелетия угас боевой дух. Человек не рыбина, которую можно наколоть на крюк, не лось, шкурой которого можно прикрыться от непогоды, а задний окорок пустить на копченую ветчину. Противоположная сторона тоже в ожидании. Их хоть численностью и больше, но в дальний путь они пустились не победителями, а проигравшими. Они оказались слабее тех, кто прогнал их с родной земли. Так и сложилось, что ножи миролюбиво остаются висеть на поясах, где спустя тысячи лет вместо них появятся мобильные телефоны. Первопроходцы убираются в свои леса, где зажимая руками уши, вынуждены терпеть новое музыкальное сопровождение новой жизни. Удары топоров слышатся века.
Впервые в природе возникают ограничения, введенные человеком. Переход от зеленого леса к желтеющему полю поначалу непривычен и резок. Но это лишь поначалу. Гены смешиваются. Сперва втайне и хоронясь от света, но уже скоро мелиорация и улучшение породы уверенно и в полной аграрной убежденности набирают обороты. Новый двуногий ГМО увидел свет. С дротиком в одной руке и бороной-суковаткой в другой, его тень нависает и угрожающе ширится над идеальным пейзажем девственной целины.
Следующие пять тысяч лет река времени несет на своих тихих водах результаты прогресса и человеческой эволюции прямиком в море, где под завывание штормового ветра все разбивается на мелкие кусочки. Этот пазл из миллиона фрагментов уже никто никогда собрать не сможет. Даже пораженный и встревоженный Отец Небесный долго, до дыр чешет затылок. Но, махнув рукой на происходящее, он теперь смотрит в другом направлении, для названия которого еще даже не придумано букв.
С замиранием колотящегося сердца испуганные пары глаз из потаенных глубин леса следят за приближающимся к полю рычащим комбайном, размером с маленькое небесное тело. Не удосужившись зачитать приговор суда, эта военная машина, созданная для борьбы с природой, оскаливает ряд сверкающих зубцов, перед которыми осужденные зерновые покорно склоняют свои колосья. Головы врагов – это самое главное. Из них высасывают мозг, его высушивают и перерабатывают в муку. Вещество, из которого состоит честь, ум и совесть современного человека.
Но не один землепашец за все в ответе. Именно из разросшейся подобно грибнице ДНК собирателя образуется ген, отвечающий за любопытство древнего копателя. Случайное открытие месторождений каменного угля и нефти человекоподобной обезьяной, ковыряющей кривым когтем почву, отвечает всем тезисам теории вероятности. Именно это существо, упорно не желающее заниматься земледелием, бродило по лесам и полям и долбило землю в поисках нетрудового дохода. Поздравляю! Вынести главный приз!
Милые искатели удачи, не знаю, понравится вам это или нет, но вся наша общая история каким-то удивительным образом свелась к тому, с чем столкнулись теперь оставшиеся на земле. По пустой дороге катится одинокий пикапчик – Форд Рейнджер, за рулем последний я, Луи Вутон, и нет, чтобы подобно боевому мечу, показывать вам средний палец руки – я вместо этого засунул его в силиконовое влагалище своей любимой. И мне хорошо. Не ищу я там ни золота, ни алмазов, не говоря уже о новых нефтяных месторождениях или не открытых многими поколениями ученых залежей сланца. Я вообще ничего нового не ищу. Ибо все новинки, что когда-то каждое утро заставляли человечество сиять от счастья, теперь окаменели в вечности. Я пришел к пониманию того, что дальнейшее движение вперед, этот обманчивый синоним топтания на месте, требует от меня шага назад. Заглянув в глубокий колодец своей наследственности, мне придется найти и вытащить из него интуитивное жизневосприятие собирателей – моих древних предков.
Первый шажок на пути назад я как раз и делаю сегодня. Вообразив себя первобытным охотником на мамонта, медленно переезжаю от одной брошенной машины к другой. Отвинчиваю пробки топливных баков. Нюхаю. Если дизель, то опускаю в бак шланг и отсасываю содержимое. Кузов Форда забит канистрами. Я раздобыл их на заправках и в магазинах, торговавших всякой автомобильной всячиной. К моему изумлению, канистры нашлись даже в гипермаркетах, прямо напротив секций домашних любимцев. На темное время запасаюсь батарейками и фонариками. Во мне проснулась дальновидная белка или сойка, которая не хочет на зиму остаться в темном дупле. Свечи и спички тоже пригодятся. Покинутые торговые сети стали для последнего собирателя тем лесом, где есть все, чтобы поддерживать жизнь.
Тихая Ким сидит рядом и одобрительно наблюдает за моими действиями. Роскошные волосы развеваются в открытом окошке, сентябрьское солнышко окрашивает щеки в теплые тона. Длинные стройные ноги утонули в резиновых сапогах Mango розового цвета. Сегодня на ней коротенькая, клетчатая юбочка Burberry из плотного материала. Белые девчачьи трусики постепенно сползли почти до колен. Веселенькая блузка (кажется, Bershka, если не изменяет память) отказалась от услуг пуговиц, выпустив на свободу и свежий воздух красивые грудки. Когда я ее целую, она не кривится от моего «дизельного» дыхания. Форд радостно виляет хвостом. Выбравшись из унылого детского дома автосалона, наш четырехколесный друг с искренней любовью наслаждается своей новой семьей. Доведенные до совершенства чувства серийного производства невозможно не заметить.
Все втроем мы со жгучим интересом ждем наступления безоблачного прошлого. Небо голубое, земля зеленая, губы у Ким красные.
6 сентября
Дни становятся все бессодержательнее. Только что опавшие с календаря, они лежат передо мной девственно чистые и что-то шепчут. Возьми нас, Луи, наполни событиями, не дай пропасть. Если ты не используешь нас, то кто тогда? Но мой взгляд уже очерствел и почти не замечает мелькающих чисел. Они падают к ногам как осенние листья Великого финала. Шестое сентября на самом верху, под ним потерявшие всякую надежду понедельники и вторники… Весь этот клонированный сиротский приют для дней недели. Беспризорные дети – они могли бы принять свершившееся как высокую награду и ускользнуть во вселенную, как это сделали тысячи их счастливых предшественников, но они остались, и теперь им уготован тлен в компостной куче времени, где наград не раздают. Утроба песочных часов легко и с готовностью переварит пустые дни как питьевой йогурт без вкусовых добавок.
И все же я куда-то иду. Или это ноги, которым не стоится на месте в стремлении доказать всепобеждающей эволюции, что их не зря развивали. Чувствую себя пассажиром, сонным экскурсантом, которого стараются растолкать движущиеся конечности. Ну, ладно уж, пошлепали.
Отлаженное сотрудничество частей тела дает сбои. Глазам приходится вести переговоры с шеей, чтобы та соизволила повернуться направо или налево. А им необходимо все видеть, уловить в замершем мире хоть какое-нибудь, хоть едва заметное шевеление. Неподвижность для глаз – это прелюдия к смерти. Их религия не признает состояния покоя, глаза отказываются верить покою до самого конца, до последней секундочки, пока ледяная пелена не накроет их смирившуюся со своей участью радужную оболочку.
Привыкшие к тишине уши не знают, что делать со своим тонким слухом. То они нашептывают мозгу какую-то ерунду о порыве ветра, заплутавшем среди домов, а то в сотый раз рассказывают анекдот с бородой об отраженном от асфальта эхе шагов. Мне известны все концовки, они не вызывают даже усмешки.
