III
И помертвело бледное челоСпасителя, и трепетную рукуОн опустил на братское крыло;
А я, прижавшись к дорогому другу,Повел Его на красные уступыУжасных рвов по горестному лугу.
И он дрожа упал челом на трупыИ зарыдал, как малое дитя,Обняв окровавленные тулупы.
Рыдал и я, склоняясь у ног Христа,Но мертвых тел не целовал устами:Я был живой, холодная черта
Меня от мертвых считанными днямиКак будто гранью слабой отделяла.И чем я мог помочь? Богат словами
Я был нередко, но без веры малоДают слова загробного обмана,Одной любви высокое начало
Приводит отходящих из туманаТуда, где все сливаются пути,Где раздается вечное: Осанна!
Но мне Любви такой не принестиОзлобленным, беспомощным, несчастным;В моем раю земному не цвести,
Хоть родственен Христа мечтам неяснымЯ издавна, хоть из тяжелых ранТекут рубины ручейком ужасным
И у меня с ланит на жалкий стан!..Едва касаясь снежной пелены,Христос ходил по стонущим полям…
И там, где из смертельной тишиныТянулися к беспечным небесамЗачем-то руки, – золотые сны
Он навевал страдальцам, и к устамСинеющим дрожащими устамиОн прикасался нежно, и, словам
Святым внимая, снежными цветамиВ Христе усопших вьюга засыпала.Он удалялся тихими шагами,
Склоняясь каждый миг, а я сначала,Окаменев, смотрел Ему вослед,Затем сомненья роковое жало
Впилось мне в душу. Ах, спасенья нет!Его мечта, как все мечты, бесплодна,Он никем не выполненный бред!
Но я хотел в застывших и холодных,Как из стекла, глазах у мертвецовПрочесть рассказ о подвигах негодных,
Рассказ о том, что мыслят у гробов,Когда лицом к лицу с великой тайнойВстречаются без опошленных слов.
Я наклонялся к павшим. Не случайныйНа мертвецах остался отпечаток!Похожи все: покой необычайный,
Застывший гнев, как рыцарь в черных латах,Недоуменье, ужас величавый…Безмолвно ищут в голубых палатах
Небес далеких новые уставыТоржественные восковые маскиИ суд творят безжалостный, но правый
Над матерью, не расточавшей ласки,Над похотливой и слепой Природой.Десница Смерти с допотопной сказки
О самобытном гении народаКровавое стащила покрывало.Глаза прозрели, страшная свобода
В предельный миг вонзила в души жало;Старух Цель корявым кулакомПриподняла суровое забрало.
– Зачем, зачем бессмысленным штыкомДруг друга, озлобясь, мы закололи? –Читал я на засыпанных снежком
Землистых лицах в этом страшном поле.Лишь те, которых целовал Христос,Восторженно оставили неволю:
Для них любовью разрешен вопрос;Пушистый снег сияющие лицаКак лепестками белыми занес.
IV
Настала ночь. Чудовищная птицаПокрыла тенью черных звездных крылПоля сражений. Где-то, как зарницы,
Палят неслышно пушки, но почилОцепеневший от страданий мир.Траншеи, реки, лес запорошил
Глубокий снег, и только звездный клирКого-то славит в звонком ЭмпирееЗа творчества бессмысленного пир.
Темно вокруг. Внизу чуть-чуть синеетАтласный снег, и кое-где на немШиповник дикий скромно розовеет…
Он весь в лампадах, словно Божий дом, –Куда ни глянь, десятки тысяч свечЗажглись в снегу мистическим огнем.
Кто прилетел над павшими зажечьЛампады? Мать, невеста, дети, друг?Далеко все, не слышна близких речь!
То души братьев убиенных вдругЗажглись в снегу, как тихие лампады,На всех полях, на сотни верст вокруг.
Растут они, растут. Как дети, радыМерцанью звезд святые огоньки.Как свечи восковые, от услады
Подъемлют голубые языки.Всё выше, выше от земли в кромешныйМежмирья мрак взвиваются дымки.
Спешат, сплелися пальцами поспешно,Как яркий столб из нитей золотых,Как хороводы ангелов безгрешных.
Нет, не безгрешных! В струях голубыхУверенности нет еще победной:Воспоминанье ужасов земных,
Воспоминанье о грехах наследныхКолеблет их, как разъяренный васВ пустыне водной челн колеблет бедный.
– Что будет там? Как пламенный хорал,Как тополь пламенный, у ПровиденьяПогибшей рати голос вопрошал.
– Ах, успокой без перевоплощенья!Дай нам не быть, не быть в последний раз,Без радостей, без грез, без сновидений! –
И вдруг с тоской из темно-синих чашРаздался голос, мне давно знакомый:– Придите все, я успокою вас!
В моем необозримом звездном домеМне каждый грешник долгожданный брат!Я никому не откажу в приеме! –
И кипарисов раскаленных рядЗатрепетал и выпрямил короныК цветам небес в завороженный сад.
Раскрылось небо, и предстал на тронеСпаситель бледный пасынкам землиВ венце терновом при полночном звоне,
Что колокольни звездные лили.И собралися у Христа вершиныГорящие, как в гавань корабли;
И от могил до голубой храминыГорел, как конус, страшный хоровод.И поднялся Христос в хитоне синем,
Как древний пастырь у святых ворот,И душам рек: – Теперь решайте сами,Куда идти? Безбрежен небосвод,
Любовь царит в моем лазурном храме. –– Дай нам не быть, не быть! Мы оподлели! –Ответил конус жаркими устами.
– Спасенья нет в лазоревой постели,Твоя любовь не искупит деянийПреступных: наши души озверели! –
Тогда Христос на звездном океанеОткрыл за троном шлюзы мировые,И водопад эфирный с ревом длани
Простер, и охватили голубыеКаскады конус, и в одно мгновеньеОн распылился в атомы святые,
Какими все мы были до творенья,Пока проклятых звезд не создал Бог.Исчезло всё, но осталось движенье,
Остался ритм неведомых дорог,Остался на безбрежном небосклонеВсё пронизающий вокруг поток.
И только в темно-голубом хитонеС опущенным челом стоял ПророкНа затканном жемчужинами троне,
Не понят, не услышан, одинок…И терний на челе его точь-в-точьОт крови стал как розовый венок.
Затем спустила занавеси Ночь…
25 декабря 1914 – 5 января 1915 Флоренция
ХРИСТОС-МЛАДЕНЕЦ[6] Мистическая поэма
I
Вчера окровененная рубахаС земного прахаУпала в грязь,И раб прикованный, забыв боязнь,Как птица длиннодланная,Оставив тело бездыханное,С двора тюремного взвился;И через степи и лесаПонесся, истекая кровью,За небывалою любовью.И так легко, легко весь деньКрылила голубая теньМоей души в струях эфира,Как будто цепи горестного мираНи разу этих рук и ногНе обнимали, и острогВ мешке холодном не гноилПорыва родниковых сил.Весь день я пел, весь день шептал,Скалы и тучи обнимал,Из несказанного мелодийВязал гирлянды, хороводыКрылатых ангелов в лучах,Вися в безмерных небесах.Легка, как пух, бела, как снег,Светла, как день, как детский смех,Моя душа весь день плылаЗа рубежом добра и зла.А между тем без переменОсталось всё: и цепь и плен.
И так же братья в грязной лужеДруг друга топят, и из ружейПалят и рвут штыками животыЗа малоценные мечты.Так из чего же в день такойЯ воскрылил израненной душой?Я видел сон, и, как от сказки,Мои глаза усталые, как глазкиРебенка, что впервые небосклонУзрел, сверкнули; да, я видел сон:
II
