Последний точно застыл на месте.
Путилин одной рукой вынул свой фонарь, а другой сорвал с головы преступника капюшон. Перед ним был послушник Серафим.
¾Идите сюда, отец Валентин, и полюбуйтесь на призрака. Вот он творец огненных видений и «страшный призрак», беспокоивший вашу смиренную обитель.
¾Всемогущий Боже!.. Это ты!.. Серафим!.. Как ты мог помыслить!
¾Простите! Пощадите! Дьявольское навождение! — падая на колени перед настоятелем и со слезами на глазах, молил он о прощении.
¾Я свое дело сделал, отец Валентин, позвольте мне теперь удалиться. Примите от него драгоценности и успокойтесь. Надеюсь, что ни огненное знамение, ни призрак у вас в обители больше не появятся. Творец их — ваш келейник Серафим. Судите его своим монастырским судом. Лично мне он не нужен. А на всякий случай предлагаю вам велеть осмотреть подземный ход и подкоп и основательно заделать их, если обитель думаете оберечь от двуногих крыс...
Заперев двери ризницы и соборные, все трое вышли на монастырский двор.
Путилин откланялся отцу настоятелю и поехал домой.
РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО ДЕВОЧКИ
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СЕМИЛЕТНЕЙ ДЕВОЧКИ ИЗ ПОЕЗДАГрязный вагон третьего класса поезда, подъезжающего к губернскому городу Минску, был битком набит обычной публикой.
Большинство ее состояло из евреев, так как Минск в то время был густо, почти сплошь заселен ими. Евреи — преимущественно бедняки, не принадлежавшие к золотой еврейской буржуазии, а мелкие торговцы — одеты были грязно, неряшливо, в свои тогдашние традиционные засаленные лапсердаки, в характерных суконных, а большей частью бархатных картузах, из-под которых длинными завитушками-локонами опускались пейсы. Некоторые из них дремали; другие, наоборот, вели оживленную беседу на своем быстром гортанном языке; третьи, закусывая селедками с булкой, апатично глядели в вагонные окна, за которыми мелькали поля, почти уже свободные от снега, так как стояла ранняя весна.
Но среди еврейских пассажиров в этом вагоне третьего класса находились и трое русских: женщина, мужчина и девочка лет шести-семи.
Женщина средних лет, понурого вида, одетая чисто, но бедно, сидела на одной лавке, по-видимому вся уйдя в свои тоскливые, грустные думы; мужчина — высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе с широкими полями — на другой.
Девочка, прелестный ребенок с вьющимися белокурыми волосами все время вертелась около женщины, лепеча своим тоненьким детским голоском:
¾ Мама! Мы скоро приедем?
¾ Скоро, скоро, детка! — отрываясь от дум, отвечала мать, с невыразимой нежностью поглядывая на девочку.
¾ А мы поедем на лошадке? — не унималась девочка.
¾ Да, да... — рассеянно отвечала женщина. Прошел кондуктор.
¾ Сейчас Минск. Ваши билеты! — громко провозгласил он.
Теперь в вагоне началось то суетливое движение, какое всегда наступает при приближении поезда к крупным центрам его остановки.
Одна лишь женщина оставалась покойно-равнодушной, не трогаясь с места и глядя тоскливым взором в окно.
Укладываться ей, очевидно, было не надо, так как с ней не было никаких вещей.
Поезд подошел к станции.
Почти в ту же секунду испуганный женский крик прорезал гул суматохи:
¾ Женя! Женечка, где же ты?
Некоторые из пассажиров остановились. Слишком уж много тревоги прозвенело в надтреснутом голосе женщины.
Женщина в испуге металась по вагону, не переставая кричать все одно и то же:
¾ Женя, дитя мое, где ты? Господи... — Лицо ее было искажено страхом, ужасом. Она, толкая всех, как безумная, бросалась в разные стороны вагона, заглядывала под лавки, выбегала на площадку, и ее крик становился все более и более отчаянно-страшным.
¾ Что такое? Что случилось? — слышались возгласы пассажиров. — Кого ищет эта женщина?
¾ А кто ее знает... — недовольно буркали некоторые, не могущие, благодаря суматохе-давке, выбраться из вагона.
А женщина выбежала уже на платформу, которая огласилась ее безумным воплем:
¾ Спасите! Помогите! У меня пропала дочь! — Она, точно тигрица, заступила путь выходящим, простирая к вагону руки.
К месту происшествия стали сбегаться досужая публика и пассажиры.
Вскоре огромная толпа образовала тесный круг, в середине которого стояла женщина, ломая в отчаянии руки, с побелевшим, перекошенным лицом.
Толпа шумела, глухо волновалась.
¾ Что? Что такое?
¾ Да вот у женщины что-то украли... Вещи какие-то.
¾ Неправда, не вещи, а дочь у нее пропала.
¾ С поезда упала.
Нестройный гул толпы все усиливался.
¾ Господа, позвольте, позвольте... дайте пройти! — раздался громкий голос жандарма.
Появилось в полном составе все железнодорожное начальство станции.
Страшное, нудное женское рыдание, переходящее в истерику, оглашало перрон вокзала:
¾ Ай-ай-ай! Ха-ха-ха!.. Дочка моя... Женечка!..
¾ Сударыня, ради Бога, успокойтесь! — говорил женщине тучный жандармский чин. — Вы объясните, что случилось? У вас, вы говорите, пропала дочь? Когда?..
¾ Сейчас... подъезжая... она была около меня. Я с ней сейчас говорила... вдруг хватилась — ее нет.. В несколько минут... Ради всего святого, найдите мою дочь!
И женщина, давясь слезами, умоляюще протянула жандарму дрожащие руки.
¾ Сколько лет вашей дочери?
¾ Семь... семь лет моей ненаглядной Женечке.
¾ Она выходила куда-нибудь? Вы не заметили этого?
¾ Не знаю... я смотрела в окно. — К группе властей протиснулся высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе.
¾ Да, я видел сам, что у этой женщины был ребенок. Прелестная белокурая девочка... — послышался его резкий голос. — Бедная женщина! Я видел, как она любовно относилась к своему ребенку, как она целовала его головку. Это ужасно!
В толпе раздались сочувственные возгласы:
¾ Бедная мать!
¾ Но как так невнимательно следить за ребенком! — укоризненно шептала какая-то разодетая барынька.
С некоторыми, наиболее нервными и чувствительными, пассажирами началась истерика.
¾ Пригласите врача! — отдал приказ жандармский офицер. — Вы не заметили, за сколько минут до прибытия сюда поезда исчезла девочка?
¾ Нет, ротмистр, не заметил.
¾ Осмотреть весь поезд! — отдал он приказ низшим жандармам. — Сударыня, успокойтесь... Доктор, окажите помощь!
Женщина, подхваченная вовремя на руки, впала в глубокий обморок.
Толпа все прибывала, росла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
