Нет, его бы не хватило надолго. Мироздание не любит парадоксов. «Геометрия Вселенной неизбежно придаёт определённость квантовой суперпозиции», — говорил Дэниелсон. Наблюдение происходит, когда мир классических объектов вмешивается в квантовый, и само Мироздание выступает Наблюдателем.
— И что же оно теряется, Мироздание это?
— Есть расхожее выражение «Божьи мельницы мелют медленно». Оно просто не успевает. Представьте себе, что каждый житель этого города однажды встаёт перед таким выбором, поддерживая эту раздвоенность.
— Разве тогда у вашей бабочки была бы не тысяча крыльев?
— Не совсем. Это, скорее вызывает их нарастающий трепет, размывающий фазу реальности, но потом приходит Очищение, и метрика стабилизируется.
— Роберт, с вами хотят поговорить! — позвала меня Мадам Пирожок из коридора. Я отвернулся и всё забыл.
Глава 26. Ромовый Коллега
— Ну, привет, коллега, — сказал бармен. — Доставил домой мужа нашей любезной хозяйки и решил, что надо поближе познакомиться с человеком, с которым делишь платяной шкаф.
Мужчина протянул руку, я её пожал. Рукопожатие крепкое, уверенное, располагающее.
— Спасибо, что не выкинули мою одежду, — добавил он.
— Ваша дочь попросила. Красивая девочка.
— Лучше бы она была счастливой. Но это уж как вышло. Я тут прихватил, ради встречи… Бармены не пьют в своих барах, но мы вроде как на нейтральной территории, почему бы и не размочить знакомство? Как вы относитесь к рому?
— Без предрассудков.
— Я, признаться, очень уважаю, особенно пряный выдержанный. Вот бутылка лучшего.
Он вытащил из сумки бутыль с тёмно-коричневым напитком. Этикетка незнакома, в моей проекции бара такой бутылки нет.
— Принесу вам закуски и пойду спать, — сказала Мадам Пирожок, — сидите сколько хотите. Когда наговоритесь, погасите свет в зале и захлопните дверь.
— Итак, — продолжил мой коллега, — мы уже один раз виделись, но тогда вы были клиентом, это не считается. Давайте выпьем и познакомимся поближе.
— Ничего не имею против, — ответил я. — Бутылка ваша, вам разливать.
— В кафе нет рюмок, я прихватил из бара, не удивляйтесь недостаче, — он достал из сумки толстостенные стаканчики.
— Я не очень понимаю, как это работает, — признался я. — Ваше здоровье.
— Прозит. Я тоже. Кажется, есть два бара, каким-то мистическим образом связанных друг с другом, но при этом на каком-то уровне он один. Так же, как и весь город. Да и со мной, в общем, та же история.
— Бар пустовал. Я его занял, так сказать, явочным порядком, но не претендую на владение.
— Да, тот другой я куда-то делся. Не знаю, куда. Прости, можно на «ты»?
— Конечно.
— Так вот, я не против, что ты его занял, хотя исчезающая из шкафа одежда и некоторый беспорядок в запасах сначала поставили меня в тупик…
— Беспорядок? — возмутился я. — Это у тебя был беспорядок! Я потратил кучу времени, чтобы всё расставить!
— Ладно, ладно, ты прав, — засмеялся он, — у меня всё никак руки не доходили. Я-то и так знал, где что лежит. Но твоя система удобнее, уже привык к ней.
— Твоя дочь помогла мне разобраться с оборудованием и показала сейф.
— Да, дочь. Про неё я и хотел поговорить. И про сейф тоже. Ты нашёл код?
— Да.
— Я так и подумал, когда записка пропала. Заглянул?
— Решил, что это было приглашение.
— Правильно решил. Там деньги. И документы на бар. Это всё должно достаться ей. Ты выглядишь честным человеком, это я ещё при первом знакомстве понял. Не из тех, кто зажмёт наследство сироты.
— Она твоя дочь, ты её отец, почему сирота?
— Для начала, она отродье.
— И ты это всегда знал?
— Разумеется. Я спал с Ведьмой… Ты её уже видел?
— Да, — коротко кивнул я.
— Тогда понимаешь, что устоять невозможно. Да я и не пытался, мне, в конце концов, было восемнадцать. И когда нашёл на пороге корзинку из озёрной травы, то знал, что в ней.
— И никому не сказал?
— Кому? Я к тому времени уже год как жил один, родители умерли. Может быть, в таком возрасте принимать на себя заботу о ребёнке было опрометчиво, но «уничтожить отродье» рука не поднялась.
— И никто не спросил, откуда у пацана ребёнок?
— Можно подумать, ответ не очевиден, — улыбнулся он. — После Дня Очищения все заняты своими корзинками, не до чужих. Об этом не принято говорить, но я думаю, раз в восемнадцать лет они оказываются на каждом пороге. Не верю, что кто-то ей отказал, хотя каждый скажет, что да.
— И тебя не смущало, что растишь отродье?
— Знаешь, Роберт, между нами, я думаю, что и сам… Может, если родители были бы живы, не пережил бы Очищения, а так про меня просто забыли. Но мне тридцать шесть, я до сих пор никого не загрыз тёмной ночью, может, и нет ничего ужасного в том, что я отродье? Поэтому я не согласился убить мою дочь.
— От тебя этого требовали?
— Не то слово, — он разлил ещё по одной. — Иногда приходилось доставать дробовик… То, что она отродье, слишком очевидно. Как ты верно заметил, ребёнок у неженатого молодого парня сам собой не появится. В какой-то момент я и сам колебался, на меня в жизни так не давили. Я понимаю, почему тот другой сдался, но не понимаю, как он с этим живёт. Если ещё живёт, конечно. Я бы, наверное, не смог.
— Любишь дочь?
— Шутишь? Да в ней вся моя жизнь. Я так и не женился, всё время уходило на бар и на неё.
— Но ведь Очищение только в этом году?
— Только это и спасло, — вздохнул он. — Отродья должны умереть. Город должен быть очищен. Но многие растят до восемнадцати.
— Зачем?
— Не хочу об этом даже думать. Чужая душа потёмки, и не надо туда подсматривать. Те, кому плевать, решают вопрос на стадии корзиночки. Остальные не то тянут до последнего, не то оттягивают удовольствие. А к тем, кто не может или не хочет, приходит Палач.
— Он придёт к вам?
— Да. Уже… —
