Воробьи в ветках цветущей, сладко благоухающей липы закричали, завозились. Они делили жирную гусеницу.
- Отдай, отдай!
- Ага, я первый ее нашел!
- Вы врете оба, это я первый ее из листика достал!
Громкие воробьиные вопли спустили меня на землю и оторвали от воспоминаний. Я допила уже остывший чай и забрав форфоровую чашку пошла по широкой дорожке в дом довольно озираясь вокруг. Все было готово к завтрашнему торжеству. Белые, круглые столы в окружении белых ажурных стульев под полосатыми красно-белыми тентами выглядели нарядно и нежно. Сцена для музыкантов пахла свежей краской. Море, просто океан цветов в огромных емкостях ждали своего часа. Завтра рано утром из них сплетут гирлянды и яркие краски украсят собой весь сад.
- Таня, Танюша! Скорее, скорее! Там Лизе плохо! - громкие голоса младших девочек звучали встревоженными колокольчиками.
Они мчались по дорожке от дома в светлых, одинаковых платьях, золото волос нимбами сияло над их головами.
Втроем мы ворвались в комнату Лизы. Она с бледным словно жемчужная пудра лицом лежала на кровати.
- Лиза, что с тобой? - кинулась я к ней.
Сестра сердито свернула огромными голубыми глазами на двойняшек и сорвавшись с места скрылась в ванной комнате. Звуки рвоты донеслись до нас.
- Она наверное чем-то отравилась? - предположила Маша.
Я хотела согласно кивнуть ей головой, но меня вдруг пронзила другая мысль. Хоть я в своей и в Танюшкиной жизни никогда не была беременной, но все же какой-никакой жизненный опыт имела.
Вспомнила, что в последнее время Лиза часто плакала, из своей комнаты редко выходила, а когда мы ужинали всем семейством просила ужин ей в комнату доставить. Ходила бледная и иногда вдруг вскакивала посреди разговора и нервно закрывая рот платочком спешила удалиться. Как же я все это мимо себя пропускала?
Я успокоила девочек и послала их за мятным чаем. А когда из ванной комнаты показалась зеленовато- бледная, с мокрыми волосами Лиза, задала вопрос не давая ей опомниться.
- Ты беременна?
Лиза вскинула на меня покрасневшие глаза и мне показалось, что в них промелькнула ненависть и вражда, но она поспешно опустила их вниз.
- Да! - глухо прошептала она кусая губы.
Белая, фарфоровая чашечка выпала у меня из рук и разлетелась осколками на светлом паркете.
- На счастье! - вырвалось у меня. - Ты чего раньше то молчала? Мы этого твоего кавалера быстренько к рукам приберем! Как миленький под венец пойдет!
Вечером я была задумчивой, рассеяной. Из головы не шел косой взгляд голубых глаз из-под длинных ресниц, закушенная почти до крови пухлая, нежная губа и дрожащий, робкий голосок Лизы.
На мои рассуждения и угрозы в адрес неведомого соблазнителя, она сжалась и отступила подальше. Глаза опущены, ноздри ровного, изящного носика трепещут.
- Не-е-знаю! Ничего не-езнаю!!! И-иии-и! - истеричные ноты пронзили, переплели нежный голосок.
- Как не знаешь?! Тебе, что ветром надуло? - возмутилась я и даже ногой притопнула.
Сестра взвизгнула резким, совсем уже не нежным голоском и рыдая бросилась на широкую, еще не убранную кровать. Маленькие, крепкие кулачки молотили по пуховой подушке, одетой в расшитую дорогими кружевами наволочку. Длинная, густая коса цвета лунного золота расплелась и волосы густым плащем покрыли узкую, гибкую спину. Я впервые обратила внимание как мы сильно похожи с Лизой. Вот Матвей темно-русый, высокий так же как и Катя с Зиной. Аня с Машей темненькие с зелеными глазами, одни мы с Лизой имели вот такой необычный, красивый цвет волос и глаза голубые словно незабудки на фарфоровой чашке. Сейчас эти голубые глаза исторгали такой поток слез, что мне стало даже немного страшно.
Испуганные, притихшие двойняшки замерли возле дверей, готовые в любую секунду убежать. Чашка с мятным чаем тряслась и прыгала в руках Ани разливая ароматную жидкость. Сообразительная Маша, которая отличалась от Анечки бойкостью характера, сразу поняла причину истерики.
- Танюша, у Лизки женихов всяких много. Ты работаешь, а она все их как перчатки меняет, да в беседке или в своей комнате зажимается. Я ей говорила, что порядочные девушки так себя не ведут! Вот и дождалась Лизка, что испорченной квашней стала!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Раздался громкий рев и нарядная подушка, посланная меткой рукой тяжело плюхнулась прямо рядом с Машей. Рев перерос в рык, даже странно было, что невысокая и хрупкая девушка может издавать такие звуки. Красное, искаженное злобой лицо. Мокрые, потемневшие от слез пряди волос прилипшие к щекам, и пронзительно-голубые на красном фоне зареванного личика глаза.
- Танька сама, порченой квашней была! В петлю после Яшеньки, полезла дура! Но я в петлю лезть не буду! Не на ту нарвались! Всем вам устрою веселую жизнь! Таньке всегда везет, ее все любили и любят! Я ничем ее не хуже! Кли... - она не договорила закашлявшись от натуги и тяжести слов, что охрипшим голосом выталкивала из себя.
Лизу трясло словно в лихорадке и мне стало страшно от потока ненависти, что буквально лилась из нее. К тому же сестра была беременной и эту затянувшуюся истерику надо было как-то оборвать. Ничего лучшего не пришло в мою голову, как размахнуться и отвесить ей громкую оплеуху.
Лизу затрясло еще больше. Она схватилась за пылающую щеку. Глаза страшно вращались огромными, голубыми колесами на обезображенном гневом красном лице.
- Ты! Ты еще бить меня посмела?! Еще поплатишься за это, помяни мое слово! - изящный пальчик унизанный дорогими колечками и перстнями ткнул в мою сторону.
Мне впервые пришла в голову мысль о том, что я наверное сильно избаловала так называемую сестрицу. Хотя, вон остальные тоже отказа ни в чем не знали с тех пор как поселились у меня, а такого отношения не позволяли. Я всегда чувствовала их благодарность и любовь. Как же это я, Лизу просмотрела? Вздохнув послала Аню и Машу за доктором.
Через полчаса, умытая, напоенная валерианой и успокоившаяся Лиза, заснула среди сбившихся простыней и мокрых подушек на широкой кровати.
Часы на каминной полке пробили полночь. Я устало потянулась, прогоняя прочь от себя воспоминания сегодняшнего, неприятного утра. Скрипнула дверь, Клим зашел в кабинет и обнял меня за плечи.
- Танюша, я тебя жду, жду. А ты все работаешь и работаешь! - любимый, родной голос замурлыкал на ухо. - Завтра у нас праздник. Знаешь, десятилетие совместной жизни хрустальной свадьбой называется у нас испокон веков. Ты мой самый хрупкий, самый светлый хрусталь! Пойдем уже. Завтра вставать рано надо, гостей ты на этот раз наприглашала много!
Муж нагнулся и подхватил меня на руки. Было приятно ощущать себя легкой, хрустальной, любимой.
- Отпусти! - тихо смеялась я и болтала ногами.
- Нет, не отпущу тебя хоть за все сокровища мира! - он тоже тихо и нежно смеялся, быстро шагая по коридору к нашей спальни.
Когда уже белая с позолотой дверь спальни была совсем рядом я повернула голову и вздрогнула от того, что в конце коридора застыла невысокая, женская фигурка.
- Ты чего вздрагиваешь? - спросил меня Клим.
- Наверное замерзла,- я опять посмотрела в пустой конец коридора.
- Потерпи, я тебя сейчас так согрею, так крепко согрею! - горячо шептал мне на ушко Клим.
Глава двадцатая. Всегда надо держать удар.
Погода была чудесной. Солнце светило ярко и жарко, словно сошло с ума от радости, что у нас с Климом сегодня такая замечательная дата празднуется. Десять лет прожить бок о бок не ссорясь, да в любви и согласии, для меня это очень много. Я ни с кем из своих прежних мужей так долго продержаться не смогла! Впрочем то ведь, Татьяна Адамовна в этом смысле неудачницей слыла. Танюшка дело совсем другое... Она не только смогла в браке десять лет прожить, но и страсть любовную со стороны мужа сохранить. Вон как Клим мне улыбается нежно, глаза любимые, синие ярко сияют когда на меня смотрит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я тоже улыбаюсь ему в ответ и поднимаю бокал с золотистым шампанским, издалека любуясь мужем. Он сейчас с герцогом Эндрианским беседу ведет. Наверное здоровьем Златы Львовны интересуется. Она на последнем месяце беременности вынуждена была дома осталась, а близнецы Ильюша с Ксюшей в этот день на выпускном вечере в своей академии должны быть. Так, что герцог на наш праздник в одиночестве прибыл. Мужчины беседуют так дружески и немного фамильярно, даже и не подумаешь, что яростными, свирепыми соперниками когда-то были... Время оно все лечит и на свои места ставит. Этих мужчин навсегда дети соединили. Клим им отец по крови, а герцог воспитал. Эндрианский с близнецами конечно больше времени проводил. Ильюша с Ксюшей к нам приезжали каждый год погостить, но чем становились старше, тем короче были эти встречи. Клим расстраивался, но я его утешала тем, что взрослым детям стареющие родители не интересны. Муж рычал от злости, а потом долго доказывал мне в спальне, что никакой он не " стареющий".
