– Очень интересно! – воскликнула я.
– Душенька, разве красивую женщину могут занимать тяжкие преступления? – укорил меня Григорий Николаевич. – Вы же нежный цветок! Или принадлежите к тем дамам, которые смотрят криминальные новости?
Я заверила милого дедушку, что не имею ни малейшего отношения к особам, увлекающимся телевизионными полицейскими расследованиями, и попрощалась. Затем взглянула на самозабвенно храпящего Ивана Никифоровича, взяла со стола брошенный им ключ от номера, прихватила подушку, байковое одеяло с надписью «Ноги» и отправилась в «Японию».
Глава 17
В восемь утра на бензоколонке никого не было. Я показала зевающей продавщице чек и спросила:
– Не помните, кто делал эти покупки?
Торговка отреагировала грубо.
– А тебе что за дело?
Я вынула бордовое удостоверение.
– Полиция… – поморщилась тетка. – Так бы сразу и сказали. Тут обычно покупателей лом, все проезжие, вижу их один раз в жизни, лиц не запоминаю, имен не спрашиваю.
– А если кредиткой расплачивались? – прищурилась я. – Вообще-то положено паспорт требовать.
– Положено-покладено, – проворчала женщина. – Мне вон два выходных положено и зарплата по пятнадцатым числам. Так отдыхать третью неделю не отпускают. И по этому чеку наличка была.
– Товар приобрела маленькая девочка, – продолжила я, – ей от восьми до двенадцати лет, собирает альбом «Куколки», вероятно, живет в Безбожном, в бараке.
Торговка поджала губы, а я говорила дальше.
– Она была одна, без родителей, пришла пешком или приехала на велосипеде, могла выпить колу и ела конфеты прямо у прилавка. Обратите внимание: стоимость ее покупки двести сорок четыре рубля.
– И что? – вопросила продавщица. – Я никого не обманываю. Можете на ценники посмотреть и пересчитать. Точно, как в аптеке.
– Я не подозреваю вас в нечестности, – улыбнулась я, – сразу видно, что вы человек порядочный, аккуратный, внимательный, любите детей, никогда их не обидите. Веду речь о другом. Если дам вам тысячу, а товара возьму на триста целковых, на чеке будет строчка – получена тысяча, сдача семьсот. Так?
– Конечно, – уже другим, приветливым тоном ответила женщина.
Я постучала пальцем по ксерокопии кассового документа.
– А здесь такой позиции нет. Почему?
– Значит, покупатель ровно отсчитал, копейка в копеечку, – ожидаемо ответила продавщица.
– Двести сорок четыре рубля, – нараспев произнесла я, – не у всякого такая сумма в портмоне найдется. Большинство людей вытащит три сотни или две плюс полтинник. Вы на чай берете? Может, покупатель дал денег чуть больше и сказал: «Сдачу себе оставьте»?
– Не откажусь от бакшиша, – усмехнулась тетка, – да никто пока не предлагал. Народ жадный, даже копеечки с блюдечка сгребает, и большинство теперь кредитки сует.
– Двести сорок четыре целковых, – упорно повторила я.
– Вспомнила! – подпрыгнула собеседница. – Это была Люська! Точно, она! Ей девять лет, живет в Безбожном с матерью. Верка хорошая женщина, не пьянчуга, не за коммунальные долги выселенная, просто не везет бабе – муж у нее от какой-то болячки умер. Вера дочери запрещает сладкое есть, а Люська сюда прибегает, когда у матери ночная смена, покупает конфеты. Не часто приходит, деньги девчонке редко достаются. В последний раз гору мелочи из карманов выгребла. Как на паперти насобирала, одни монеты высыпала.
– Дайте мне мармеладных «Куколок» с наклейками, – попросила я.
– Сколько? – деловито уточнила торговка. – Если хотите альбом собрать, то картинки еще есть в вафлях и коробочках с пастилой.
– Давайте по пятнадцать штук каждого товара, – решила я. – Получится сорок пять экземпляров для коллекции?
– Верно. Повторные, конечно, попадутся, но их у меня обменять можно, – оживилась работница заправки, – по рублю штука. Вам за большую покупку подарки положены. За «Куколок» календарь с их фото, за вафли постер с ними же, если его на стену повесить, красиво будет, а за пастилу пенал. Вот если б у вас пятьдесят штук коллекционного товара набралось, я вручила бы вам настоящую куколку в платье. Она подарочная, о ней все девочки мечтают.
– Тогда добавьте еще пять вафель, – попросила я, – и давайте эту самую вожделенную куклу.
Несмотря на установленный за полкилометра от населенного пункта щит, поворот к поселку Безбожное я проглядела. В нужном месте на шоссе не было никакого знака, а проселок, засыпанный серым щебнем, оказался неприметным. О том, что мне нужно повернуть направо, я сообразила уже после того, как миновала узкую дорожку; пришлось тормозить и пятиться задом, слыша недовольные гудки проносящихся мимо машин.
Дома в населенном пункте выглядели близнецами: двухэтажные покосившиеся строения с облупившейся штукатуркой. Вокруг них расстилался квадрат голой земли безо всяких признаков цветов или травы. Здесь не было ни детской площадки, ни садика с лавочками для старушек, ни стола со скамейками, где по вечерам собирается молодежь или мужчины режутся в домино-карты. Чуть поодаль от первого барака стояли две некогда зеленые, а сейчас ободранные дощатые будки, на одной белой краской чья-то рука криво вывела букву «М», на другой «Ж».
Мне стало не по себе. Над Безбожным словно нависла туча неприятностей, нищеты, безнадежности… Жаль обитателей поселка, трудно жить в такой обстановке.
Я припарковала машину, открыла дверцу, увидела мелкий грязный щебень вперемешку с брошенными бычками и горестно вздохнула. Из-за того, что ночевать пришлось в чужом номере, на моих ногах была та же обувь, что и вчера, – новые, очень красивые мокасины розового цвета. Представляю, во что они превратятся после прогулки по такой дороге. Но делать нечего.
Старательно обходя мусор, я двинулась к подъезду, открыла дверь и закашлялась – в нос ударил отвратительный запах. Похоже, некоторые жильцы ленятся добежать до дощатых будок и используют в качестве сортира лестницу. Пришлось зажать нос рукой. Я повернула налево, где расстилался длинный коридор с давным-давно не мытым полом, обшарпанными стенами и мутным окошком вдали. На смену жалости пришло негодование. Ладно, вы, местные обитатели, глушите горькую, не платите коммуналку, поэтому и очутились здесь, у вас из-за беспробудного пьянства мало денег, но кусок самого простого хозяйственного мыла стоит дешево, на тряпки можно пустить старую вещь. Что мешает отмыть коридор и окно? Стекло легко освежить, разведя в воде копеечный зубной порошок.
И сколько стоят семена травы на рынке? Помнится, пару недель назад мы с Димоном купили для его фазенды здоровенный мешок посадочного материала за четыреста рублей. Вот только не надо говорить: «Для нищего человека это большая сумма». Я не спорю, почти полтысячи – это деньги, но давайте переведем их в самые дешевые бутылки водки. Понятия не имею, сколько надо отдать за «беленькую» в Лоскутове, но в Москве за четыре сотни можно купить две поллитровки. Ну да, всего две, но, судя по запаху, витающему в загаженном помещении, местное население не отказывает себе в горячительных напитках. Почему никому из жильцов не приходит в голову несколько дней походить трезвым, а на сэкономленные средства приобрести семена и облагородить двор? Или им просто нравится жить по уши в дерьме?
Я постучала в первую дверь. Высунулась девочка с личиком, усыпанным веснушками.
– Здравствуй, милая, я ищу Люсеньку и ее маму Веру. Подскажи, где они живут, – спросила я.
В глазах ребенка заплескался ужас.
– Кто вам нужен, тетенька?
– Люся и ее мама, – терпеливо повторила я.
Малышка судорожно сглотнула, на ее шее запульсировала венка.
– Ой, тетенька, они в соседнем доме на втором этаже, последняя комната по коридору. Но их сейчас нет, ушли в магазин. Честное слово, я видела из окна! Не вру, правду говорю! Вы из полиции, да? Люся и мама скоро не вернутся. Они, если за покупками отправились, то на целый день. На автобус сели! На рынок подались! Он огромный-огромный! Долго ходить надо, чтобы нужную вещь недорого купить. Они завтра вернутся. К вечеру!
Глава 18
Я посмотрела на покрасневшую и даже вспотевшую девочку и нарочито вздохнула.
– Жаль, я принесла Люсеньке подарок.
Малышка открыла рот.
– От кого? За что?
– Ты угадала, я работаю в полиции, – сказала я, – а хорошим детям, таким, как Люся, мы приносим сувениры. Вот в этом пакете пятьдесят упаковок лакомств с наклейками, а еще календарь, постер и коллекционная куколка. Увы, Люся это теперь не получит.
– Почему, тетенька? – жалобно пропищала девочка.
– Ее же дома нет, – пожала я плечами, – а завтра я уже сюда не приеду.
