Долаберидзе заметил, как с каждым шагом Саша теряет силы. Вот он повернул голову и затуманенными, безжизненными глазами глянул на товарищей.
— Я лягу. Все равно конец, дышать нечем, — сказал инженер и как-то неестественно улыбнулся.
Долаберидзе охватил ужас. Улыбка друга поразила его. «Лечь — это смерть!» — и он удивленно посмотрел на Сашу. Тот действительно улыбался. В его хрупком теле больше не было сил. Он не мог побороть усталость. Чахотка давала о себе знать. И он улыбался... Да, улыбался безысходной улыбкой обреченного, улыбался, видимо, от сознания, что скоро кончатся все его муки.
— Прощай, Николай, прощай, кацо, — тихо проговорил Саша и, подогнув ноги, сел в белое снежное месиво. Словно за утопающим, прыгнул к нему Долаберидзе, оттолкнул кого-то из пленных и с необычайной легкостью поднял на руки хрупкое тело товарища.
— Оставь... Брось меня! — взмолился Саша, и вместо усталой улыбки на его глазах появились слезы. — Оставь меня, — дрожащим голосом еще раз повторил он. — Ты сам скоро ляжешь в этот рыхлый снег. Оставь. Так будет лучше...
— Замолчи! Зачем так говоришь? — вскипел Долаберидзе.
Кто-то из пленных помог ему посадить Сашу на спину, Николай и Сергей поддерживали длинные Сашины ноги. Долаберидзе. зашагал вперед в центре длинной вереницы измученных людей.
Поначалу он легко справлялся со своей ношей, почти не ощущал тяжести. К тому же Николай и Сергей, шедшие по бокам, помогали. Но через некоторое время Долаберидзе начал чувствовать, как сам выбивается из сил. С каждым шагом Саша казался все тяжелее и тяжелее. Обхватив руками шею, он невольно давил и мешал дышать. По его вздрагивающему телу Долаберидзе понял, что Саша плачет. Уже несколько раз просил он оставить его на снегу, но чем больше просил он об этом, тем сильнее было то упорство, с которым шел вперед Долаберидзе!
А идти становилось все труднее и труднее. Неимоверная тяжесть давила на плечи. Он стал замечать, как постепенно обгоняют его пленные, шедшие позади. Поначалу они осторожно обходили его по сторонам. Но вот все быстрее и быстрее замелькали устремившиеся, вперед сутулые, фигуры. Долаберидзе показалось, что они побежали. Он зажмурил глаза и, открыв их вновь, убедился, что пленные по-прежнему идут не торопясь. Но значительно медленнее остальных тащится он со своей ношей. Захотелось передохнуть. Хотя бы полминуты. Обтереть потное лицо холодным снегом.
Долаберидзе обернулся и с ужасом увидел, что позади бредут всего несколько человек, которые так же, как и он, еле переставляют ноги. За ними с изготовленными для стрельбы автоматами шагают гитлеровцы. Николай и Сергей, продолжая поддерживать Сашины ноги, отвернулись и смотрят по сторонам.
Долаберидзе собрал последние силы и пошел несколько быстрее. Но длительного напряжения он уже не мог выдержать. Невидимые молоточки застучали в висках, голова, казалось, раскалывается от напряжения...
Неожиданно резкий сильный толчок пошатнул летчика. Ноги не успели переступить. Долаберидзе повалился в снег, успев выбросить вперед руки.
Какое-то мгновение он неподвижно лежал, наслаждаясь покоем, пытаясь обнять холодную землю. Над головой послышалась отрывистая немецкая речь. Гитлеровец с силой сорвал со спины Сашу. До слуха донесся слабый стон:
— Прощай, кацо.
Кто-то крикнул:
— Не надо, он еще сам пойдет.
Чьи-то руки подхватили Долаберидзе и потащили вперед.
Он чувствовал, как крепко держат его под руки. Это были Николай и Сергей. Всего два или три раза успел он переставить вязнувшие в снегу ноги, когда за спиной раздалась короткая автоматная очередь.
— Нет больше Саши, — услышал Долаберидзе скорбный голос Николая.
Постепенно восстанавливались утраченные силы. Долаберидзе казалось, что он растет. Избавившись от тяжести, плечи его тянулись куда-то вверх. Он оттолкнул товарищей и пошел сам, все время убыстряя шаг, стремясь вперед, в голову колонны, подальше от того страшного места, где время от времени раздавался треск автоматных очередей.
Опять все тело било ознобом. Холодный ветер пробирался под взмокшую рубашку. Но идти стало значительно легче. Исчез рыхлый глубокий снег. Под ногами чувствовалась укатанная дорога.
Неожиданно голова колонны остановилась.
— Привал, — послышалась команда, и пленные в изнеможении валились в снег прямо у обочины дороги.
Недолго длилась эта передышка. Вскоре вновь поднялись люди. Многие, не сумев встать, так и остались лежать на снегу. К ним устремились гитлеровцы. Треск автоматных очередей резал тишину. Небо хмурилось, наполнялось свинцовыми тучами, казалось, возмущалось этой лютости и наконец, когда колонна двинулась дальше, разразилось невиданным снегопадом.
— Самое время. Бежим в разные стороны, — сказал Долаберидзе Николаю и Сергею, но и другие услышали его.
— Бежим. Бежим. Только сразу, — зашелестел с разных сторон шепот.
— Готовьтесь, передавайте по рядам. Бежим по команде все сразу в разные стороны. Слышите, в разные стороны...
Словно легкий ветерок покатился по колонне. Люди оборачивались, переглядывались, на впалых, истощенных лицах появилась решимость. Но откуда-то поползла другая команда:
— Отставить. Бежать будем вечером в сумерках.
Забегали гитлеровцы.
И умолк, затих прокатившийся шепоток. Начал утихать и вскоре совсем прекратился снегопад. Но по-прежнему низкие свинцовые тучи неслись и неслись над степью куда-то вдаль, прочь от Азовского моря.
Быстро угасал короткий зимний день. Поредевшая колонна изнуренных людей медленно выползала с проселочной дороги на шоссе, по которому с ревом проезжали тяжело груженные немецкие грузовики, обдавая пленных клубами дымного перегара солярки.
На одной из обочин со скрежетом буксовала пятитонная машина. И хотя ее колеса были обмотаны толстыми цепями, хотя пятеро дюжих гитлеровцев тужились по бортам, пытаясь вытолкнуть грузовик на дорогу, задние скаты все глубже и глубже зарывались в снег...
Но вот оборвался лязг цепей, затих рев мотора, и высокий унтер-офицер, только что кричавший на шофера, направился к одному из гитлеровцев, шедших в голове колонны пленных.
Не прошло и минуты, как два десятка измученных, отобранных конвоирами людей вышли из общего строя и обступили застрявший грузовик. Среди этих двадцати оказались Долаберидзе и Николай.
Подгоняемые криками остервенелых немцев, несколько раз пытались обессиленные люди вытянуть вязнущую в снегу машину. Но ни крики, ни даже удары прикладами не могли прибавить пленным силы. Задние колеса грузовика, не продвинувшись ни на одну пядь, вращались на том же месте.
Внезапно над самым ухом прогремел выстрел. Долаберидзе отпрянул в сторону. Обернувшись, он увидел, как повалился в снег Николай, стоявший только что рядом.
Высокий унтер-офицер что-то крикнул своим солдатам и спокойно убрал в кобуру еще дымящийся парабеллум.
Долаберидзе бросился к Николаю. Но его тут же оттолкнули. Он успел разглядеть лишь кровавый сгусток на затылке товарища. И тотчас гитлеровцы подхватили еще вздрагивающее тело Николая и бросили его под заднее колесо грузовика. Подгоняемые ударами прикладов люди подошли к бортам машины и с нечеловеческими усилиями, под лязг цепей вытолкнули грузовик на дорогу...
Словно в столбняке, стоял Долаберидзе, тупо глядя на чернеющее, вдавленное в снег тело. Он не почувствовал, как потянул его за рукав Сергей, не понял, что уже тронулась в путь колонна пленных. Будто сам раздавленный, потащился он вместе с другими, глядя куда-то вдаль, где у горизонта в наступающих сумерках белый снег сливался с бурыми облаками.
«Еще несколько километров, и не останется сил двигаться дальше, тогда так же, как Николай, я останусь лежать на снегу... Скорей бы уж», — думал Долаберидзе и тут же ужаснулся тому, как спокойно воспринял он эту мысль.
«Нет. Если уж погибать, то с улыбкой», — решил летчик.
— Сережа, бежим сейчас! — предложил он товарищу.
— Вон за тем изгибом дороги, — согласился Сергей.
Хахалейшвили и еще несколько человек, шедших рядом, тоже решили участвовать в побеге. Договорились разбегаться в разные стороны. Люди пошли бодрее, нетерпеливо стремясь добраться до полуразрушенного строения, возле которого дорога резко уходила вправо.
До намеченной цели оставалось не более двухсот шагов, когда небо, словно услышав мольбу несчастных, рассыпалось мириадами мелких снежинок.
В опускающихся на землю сумерках замело, забуранило так, что казалось, стены выросли вокруг. В снежных вихрях растаяли голова и хвост колонны. Впереди за мутной пеленой скрылся сарай с провалившейся крышей.
— Бежим, — неожиданно для самого себя твердым голосом сказал Долаберидзе и ринулся от дороги в степь.
Он успел разглядеть, как еще несколько человек метнулись в разные стороны. Позади началась беспорядочная стрельба. Рядом просвистела автоматная очередь. А Долаберидзе бежал и бежал.
