Мало того, здешние мужчины мылись в бане вместе с женщинами! Нет, эти богемцы воистину неисправимы! И даже сам папа римский не знал, как изничтожить их греховные, богопротивные привычки.
Между тем Пихлер, уловив прогорклый запах пота, издаваемый сутаной священника, отвернулся за глотком свежего воздуха. Что за вонь! Принимать гостей и распространять такой смрад равносильно оскорблению. С другой стороны, этот человек – чужеземец, а о чужеземцах, особенно о латинянах, рассказывали много любопытного и, в частности, об их привычках поглощать в огромных количествах чеснок, пряные колбасы и кислые красные вина, обжигающие горло и желудок.
В какой-то момент цирюльник даже подумал о том, чтобы предложить священнику воспользоваться услугами его супруги – она могла бы выстирать сутану и как следует просушить ее на свежем осеннем воздухе. При стирке можно было бы добавить в воду побольше сушеного тимьяна или, например, лаванды. Зикмунд даже представил, как Люси, склонившись над сутаной, по-собачьи обнюхивает суровую ткань, дабы убедиться, что все следы телесных запахов наконец устранены и сутана пахнет свежо и приятно.
Улыбаться священнику Пихлер не стал. Испанец держался холодно и даже враждебно: не протянул руки, не пригласил гостя сесть. И зачем ему вообще иметь дело с этим чужаком, тем более что речь идет о делах не духовных, а исключительно медицинских? Церковь всегда мешала науке, вставала на пути прогресса, неодобрительно относилась к любым новым знаниям и открытиям…
И иезуиты были хуже всех.
Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга.
– А, вот и отлично! – сказал Мингониус, входя в комнату. – Вижу, вы уже познакомились. – Лицо у него порозовело после умывания холодной водой, а теперь и раскраснелось от тепла. – Хорошо, что вы пришли. – Доктор протянул цирюльнику руку. – Да еще так рано… Эти иезуиты самое неподходящее время выбирают! – Он бросил взгляд на священника, снова сгорбившегося над бумагами в углу. – С другой стороны, угнаться за Богом – дело нелегкое.
Карлос-Фелипе бросил на Томаса испепеляющий взгляд, и его холодные серые глаза на мгновение вспыхнули над хищным, орлиным носом.
– Должен предупредить, доктор, ваши реплики граничат с богохульством, – сурово заявил он.
– Только граничат?.. Ну, все равно еще рано! – махнул рукой медик. – А практики у меня нет. Герр Пихлер, не желаете ли эля на завтрак? Немного хлеба с сыром? Может быть, супа? Боюсь, это все, что мы можем предложить, поскольку наш рацион здесь довольно скуден. Нам всем приходится невольно подстраиваться под режим дона Юлия, хотя, видит Бог, я никак не могу понять, для чего это нужно.
– Обжорство – порок, – проворчал священник, – и оскорбление Господа, пострадавшего за грехи наши.
– Как и отсутствие милосердия и благодарности Богу за изумительную щедрость, – парировал доктор, щелчком пальцев подзывая стоявшего в коридоре мальчика-слугу. – Принеси-ка нам на завтрак хлеба, сыра, эля и еще чего-нибудь, что найдешь в кладовой. Пусть герр Пихлер знает, что мы радушные хозяева, а не жестокие тюремщики.
Иезуит насупился и что-то пробормотал себе под нос по-испански.
В юном слуге Зикмунд узнал одного из сыновей городского пекаря, Иржи, брата Катарины, с которой дружила Маркета. Он ободряюще кивнул мальчишке, и тот поспешил прочь по холодному коридору – на поиски еды и питья.
– Ну же, пан Пихлер, садитесь. Располагайтесь поудобнее, – пригласил гостя врач. – Уж и не знаю, почему вы до сих пор стоите.
Священник промолчал и даже не поднял головы.
* * *
Немного погодя Иржи притащил поднос со свежим ржаным хлебом и сыром, вдобавок к которым перед гостем поставили большую глиняную кружку с элем, укрытым кремовой шапкой подрагивающей над краем пены.
– Этого хватит? – спросил слуга, потупившись.
– Да, вполне. Но ты не уходи далеко – нам еще могут понадобиться твои услуги. – Мингониус коротко улыбнулся и махнул рукой. – Ступай!.. Угощайтесь, пан цирюльник, – продолжил он затем, обращаясь к гостю. – Сейчас я объясню вам наш план. Священник пожелал остаться и послушать обсуждение курса лечения. Видите ли, мы оба отвечаем за благополучие дона Юлия, но взгляды у нас разные. Наш великий король Рудольф одинаково приемлет научный и духовный мир, а потому и бремя ответственности возложил на нас обоих в равной мере. Я так полагаю, что из Праги уже отправлен посыльный с письмом, в котором мне позволено отворить юноше кровь.
– Кто вмешивается в дела Господа, тому не откроется слово Божье, – подал голос испанец.
– Уж не хотите ли вы сказать, что король Рудольф, правитель Священной Римской империи, есть обычный смертный? Если так, то ваши слова, как мне представляется, граничат с изменой и злоумышлением против его величества императора, – парировал Томас. – Может быть, вам следует произносить их шепотом в своих молитвах, по-испански и за крепкими стенами собора…
Пихлер молча жевал хлеб, не рискуя произнести и слова.
– Главное в моем плане – большое очищение. – Длинный палец Мингониуса решительно рассек воздух. – Нам нужно добыть пиявок, но пиявок не абы каких. Те, что нам необходимы, водятся в здешних прудах Рожмберков. Я уже добывал их в прошлом – мы отвозили их в ведерках в Прагу. Самое благоприятное время для кровопускания – поворот к зиме, и это время уже близко.
– Пиявок я могу добыть завтра, – с готовностью отозвался цирюльник. – Я и сам пользуюсь этими прудами для пополнения собственных запасов.
– Будьте любезны, расскажите, как вы собираете их? – поинтересовался врач, прежде чем откусить краешек хлеба.
– Пастух разрешает мне использовать его коров в обмен на кровопускание и помывку в бане. Пиявки прилепляются к корове, пока та стоит в воде и жует траву. Потом мы выводим скотину на луг и ждем, когда они, насытившись, отпадут. Отрывать их раньше пастух не позволяет из опасения, что они могут повредить кожу животного.
– То есть потом им приходится неделями поститься, прежде чем они снова захотят крови, – заметил медик.
Пихлер улыбнулся и смахнул с губ пивную пену.
– Я все планирую заранее, герр доктор. В пристройке к бане у меня всегда есть голодные пиявки, запасенные еще с весны. Если вы хотите глубокого очищения, мы можем использовать их прямо сейчас.
– Варварство! – провозгласил Карлос-Фелипе. – Животное пьет кровь из жил человеческих!
– Думаю, это вполне в духе ваших собственных традиций. Разве не испиваете вы кровь Христову каждое воскресенье? – повернулся к нему Томас.
Священник перекрестился и зашептал молитву.
– В любом случае, герр цирюльник, использовать этих пиявок мы не можем, – сообщил Пихлеру доктор. – Я не могу допустить, чтобы пиявка, пившая в недавнем времени кровь коровы, касалась сына императора Священной Римской империи.
Цирюльник заметно сконфузился.
– Нам нужно найти для привлечения пиявок наживку более чистую, – продолжал Мингониус. – Я слышал, что у вас есть дочь, добродетельная девственница…
Зикмунд не ответил.
Врач отметил его сдержанность и тут же поспешил нарушить установившуюся тишину.
– Это ведь она стирает на берегу у реки, под стеной замка?
– Да, и она же в конце каждого дня моет мои инструменты и чаши для сбора крови.
– Отлично, она подойдет. Составляя отчет о процедуре кровопускания для короля Рудольфа, мне будет нужно отметить, каким способом мы собираем пиявок. Вряд ли ему понравится, что пиявки для его сына насыщались кровью коровы. Речь ведь идет о крови Габсбурга, понимаете?
Пихлер лишь теперь понял, что никогда не задумывался о таких вещах. Какое невежество! Смущенный и растерянный, он сидел перед придворным доктором.
– Конечно… да… – пробормотал несчастный цирюльник, в дополнение ко всему ловя себя на том, что съел большую часть предложенного хлеба и сыра. Вот же и впрямь неотесанная деревенщина!
– Совсем другое дело, если пиявок добудет невинная девушка. Думаю, они вполне сгодятся и для королевского сына.
Зикмунд отодвинул кружку.
– Я позабочусь об этом, герр доктор.
Мингониус улыбнулся.
– Вот и хорошо. К тому же и время на нашей стороне. Вода еще не слишком холодная, так что эти твари не залегли в спячку, хотя девица может изрядно замерзнуть в рожмберкских прудах.
Покой замка вдруг разорвал пронзительный вопль.
– Ага, вижу, наш подопечный соизволил проснуться, – вздохнул врач.
Священник поднялся из-за стола.
– Я поведу его к молитве.
– Вы никуда его не поведете, – с улыбкой возразил доктор. – Так же, как и я.
За новым воплем последовал долгий, мучительный стон.
– Бог со мной! – торжественно заявил иезуит. – А дьявол, как я вижу теперь, с вами обоими.
* * *
Пихлер невольно поежился, когда доктор Мингониус постучал в дверь. Из комнаты доносился грохот бьющейся посуды и крики дона Юлия.
