– Что?
– Она еще девственница?
Пани Пихлерова уронила взгляд на тарелку.
– Знаю, я обещал тебе, когда мы женились, что не стану вмешиваться в твои дела и что баня в твоем полном распоряжении, но сейчас это важно для самого короля.
– Для короля?! – воскликнула Люси, и рука ее взлетела к горлу.
– Сбором пиявок должна заниматься только непорочная девушка. Если Маркета уже лишилась девственности, ты должна немедленно сказать мне об этом.
Хозяйка дома уставилась на мужа, раскрыв рот.
– О нет, нет! Она чиста, клянусь тебе! Маркета еще ни разу не была ни с одним мужчиной.
– Хорошо, – пробормотал Пихлер. Он с облегчением перевел дух и слегка расслабился, а потом завел руку за спину и потер себя между лопатками. – Знаю, наша дочь в том возрасте, когда девушки обзаводятся покровителем, но нам здорово повезло, что она остается девственницей. Пить кровь Габсбурга будут лишь те пиявки, что соберет Маркета.
Люси Пихлерова промолчала. Она думала лишь о том, что едва не обменяла непорочность дочери – а вместе с нею и возможность служить королю Богемии, императору Священной Римской империи, – на жалкие обрезки мяса и пиво.
* * *
Тем же вечером Зикмунд созвал членов городского совета Чески-Крумлова и почтенных горожан в таверне дяди Радека. Там, в подвале с каменными стенами, за запертой дверью и закрытыми ставнями, они и просидели едва ли не до утра, обмениваясь мнениями, споря, а по необходимости и крича друг на друга. Наполнялись и опустошались кружки, стучали по деревянным бочкам кулаки, и в воздухе летали страшные слова об измене.
– Король Рудольф не может позволить безумцу расхаживать по нашему городу, – заявил из своего угла дубильщик, сидевший в одиночестве из-за распространяемой им вони. – Как мы защитим от него наших женщин?
– Я видел письмо собственными глазами, – повторил сказанное ранее Пихлер. – Распоряжения короля совершенно ясны. А потом дон Юлий спросил меня о моих дочерях. Он наблюдает за женщинами из своих палат в замке.
Пекарь громыхнул кулаком по столу.
– Я убью этого ублюдка, если он только притронется к моей Катарине!
– Придержи лучше язык, – предупредил городской тюремщик. – Вот донесут на тебя в замок – и встретишь утро на виселице. Это ко всем относится; думайте, что говорите.
Из-за стола, возвысившись над всеми, поднялся кузнец, черный от копоти и еще не остывший от жара горна.
– Я не буду стоять в стороне и смотреть, как этот гнусный бастард бесчестит наших женщин. – Он продемонстрировал внушительный кулачище. – Мы все знаем, что говорят о нем в Праге и Вене. Городок у нас мирный и богобоязненный, но если он тронет кого-то из наших, я и на плаху пойти не побоюсь.
И снова заговорил Пихлер. Остальные слушали цирюльника внимательно, потому что он один во всем Чески-Крумлове встречался с доном Юлием лицом к лицу.
– Я обращаюсь к вашему благоразумию… – начал Зикмунд.
– Это ты благоразумный, пока он твоих девочек не тронул! – оторвавшись от кружки, подал голос канатчик.
Пихлер тяжело посмотрел на него.
– Думаешь, я за девочек не тревожусь? Особенно за Маркету – она-то уже не маленькая! Он говорил о ней сегодня. Он наблюдает за нею, когда она вечерами моет посуду в реке. Как и вас, меня бросает в ужас при мысли, что этот человек будет свободно ходить по нашим улицам, но я знаю то, что слышал собственными ушами. Король объявил, что он получит свободу после того, как пройдет цикл кровопускания. Я знаю, что не сумею защитить себя и семью от гнева Габсбурга. Дон Юлий набросится на нас, и это случится сразу же, как только мы уравновесим его гуморы.
– Выпусти всю кровь из шлюхиного отродья, – проворчал в углу какой-то пьяница. – Одно неловкое движение ножом, и ты окажешь Богемии огромную услугу.
Тюремщик шикнул на смельчака и, выйдя из-за стола, на всякий случай проверил дверь и окна – не слоняется ли возле таверны кто-то из королевских стражников.
– Послушайте Пихлера, дурачье, – бросил он, возвратившись на место. – Видать, вы не насмотрелись на повешенных и не знаете, как дрыгает и бьется человек на веревке, а то бы не спешили накинуть петлю себе на шею.
– Доктор Мингониус – известный и уважаемый врач, – продолжил цирюльник. – Мы будем работать вместе и постараемся отобрать у сына короля побольше дурной желчи. Но я видел его в Австрии и знаю, сколь он жесток и груб. Поэтому могу лишь предупредить: держите ваших женщин под замком. Опасность угрожает им всем, и так будет еще долго, поскольку нам разрешили лечить его не более двух месяцев.
* * *
Пихлер разбудил Маркету задолго до рассвета. Люси уже собрала для мужа и дочери узелки с хлебом, сыром и соленым огурчиком, и ее старшая дочь положила свой узелок в карман фартука. Юбку она подтянула повыше и завязала узлом на поясе, чтобы подол не промок от росы и не испачкался. Когда такое случалось, мать заставляла ее отбивать грязные юбки на камнях со слитой из ночных горшков мочой, чтобы вывести пятна. Поэтому девушка всегда старалась любой ценой сохранить одежду чистой.
Дорогу к прудам, в которых Рожмберки разводили карпов, отец знал даже лучше, чем она сама, и ей оставалось только удивляться тому, как быстро и легко он находит пролегшую в лугах тропинку. Ответ девушка нашла сама – много лет, еще до ее рождения, он проходил этим путем, когда собирал пиявок для практики. Пихлер нес на длинном коромысле два деревянных ведра, но, несмотря на ношу, двигался легко и уверенно, обходя деревья и проскальзывая между кустами.
Подойдя к плотине, отец и дочь увидели пастуха, Петра, доившего коров в блеклом свете наступающего дня. Увидев их, он приветливо помахал рукой и широко улыбнулся беззубым ртом.
– У меня тут свежий карп. Ваша юная пани может приготовить его вечером на ужин. Такой здоровый, что и на плече не унесете!
– Спасибо, Петр. Вы всегда добры к нам, – ответила девушка.
Она сморгнула выступившие на глаза слезы, вспомнив единственного внука старика – ее первую детскую любовь, мальчика, умершего пять лет назад от ветрянки. Каждый раз, глядя в добрые глаза Петра-пастуха, она видела Петра-младшего.
– А, да, вам же нужна корова! – спохватился старик. – Подождите чуть-чуть, я сейчас выжму из нее последнее.
Пихлер покачал головой.
– Сегодня мы обойдемся без вашей коровы. Маркета сама войдет в воду и соберет пиявок.
Петр так резко выпрямился, что скамеечка под ним пошатнулась, и он ткнулся головой в бок коровы, которая возмущенно замычала и хлестнула его хвостом по шее.
– Девочка? – переспросил пастух изумленно.
– Да. – Зикмунд упрямо выпятил подбородок. – Нам нужны пиявки для дона Юлия, сына короля. Мне приказали, чтобы их собрала… моя дочь.
Петр поднялся, задумчиво почесывая затылок. Растерянно посмотрел на цирюльника.
– Маркета будет привлекать кровососов на себя?
Пихлер с серьезным видом кивнул и поблагодарил старика за подаренную рыбину, заверив, что жена с удовольствием приготовит карпа вечером, и они обязательно выпьют эля за здоровье Петра.
Пройдя через густой и высокий камыш, отец и дочь остановились у самого края неглубокого пруда.
– Готова, дочка? – спросил цирюльник.
– Готова, папа.
– Раньше ты никогда ничего такого не делала. Так вот, когда пиявка начнет присасываться, она прокусит тебе кожу, но потом боль, как будто по волшебству, пройдет, словно ничего и не было. Ты будешь чувствовать только движение воды.
Маркета стиснула зубы. Она видела пиявок в ведрах, в темном углу бани. Отец не разрешал ей трогать их, тощих и голодных, и всегда сам вынимал их из мутной воды и ставил своим пациентам. Она собирала их потом, когда они, напившись крови, падали на мокрую траву с коровы Петра или, разбухнув от дурных гуморов больного, на холодный каменный пол. Толстые, сытые и вялые, пиявки лежали, раскрыв овальные рты с крошечными острыми зубками.
Но теперь-то они будут искать ее плоть и именно к ней будут стремиться в мутной, холодной воде пруда. Они почуют ее и нападут на нее, чтобы пить ее кровь. Маркета посмотрела на отца и кивнула. Пусть он знает, что она все понимает и принесет ради него любую жертву.
Девушка ступила в пруд. Поначалу ничего не произошло. Может быть, вода слишком холодная? Она поежилась, и отец тут же набросил ей на плечи свой шерстяной жакет. Пахнущий пивом и дымом от огня таверны, он в холодной сырости рассвета напомнил о домашнем тепле и уюте.
А потом дочь цирюльника что-то почувствовала. Едва ощутимое дрожание в воде, мягкое прикосновение водоросли или прутика.
И укол.
– У-у-у! – не удержалась она.
– Вот молодец, – успокоил ее отец. – Потерпи немножко, и ты ничего не будешь чувствовать.
Маркета посмотрела вниз и увидела приникшую к икре пиявку размером не больше мизинца. И еще две плыли к ее ногам.
– У-у! О-о! – снова закричала девушка.
– Оставайся на месте, не двигайся, пусть присосутся, – стал успокаивать ее Зикмунд. – Нам нужно, чтобы они ухватились покрепче, иначе ты сбросишь их, и они могут уже не вернуться.
