лет не нравилась никому.
Потом обе стали болтать, открывая для себя чистую, ничем не омраченную радость разговаривать с другой кротихой в этом мире больных, возбужденных или слишком уж хорошо знакомых самцов.
Потом, много позже, Старлинг сумела объяснить, что в этой системе находится крот по имени Триффан и ему требуется помощь, травы и лечение. Фиверфью улыбнулась и спокойно сказала, что сейчас пойдет и сделает все, что сможет.
— Ка-ак е-ефо зо-офут? — спросила она.
— Триффан, — ответила Старлинг.
— О-он хо-ор-о-ошенький? — робко спросила Фиверфью.
— Да! — воскликнула Старлинг со смехом. Да, Триффан хорошенький! Ей ни на минуту не могло прийти в голову, что Триффан может быть объектом интереса со стороны самки, но если подумать... При этом они обе рассмеялись, выскочили из норы и выбежали на поверхность, не объяснив своих действий Пастону, который ждал их так долго и очень удивлялся доносившимся до него смеху и болтовне. Даже если бы он разобрал слова, он, старый и мудрый, не понял бы их.
Придя в нору Триффана, они увидели, как он ослабел; хотя рот его был открыт, казалось, он почти не дышит. «Хорошеньким» Триффан был когда-то, но не теперь. Правый бок распух и воспалился, грязно-желтый гной сочился и застывал на мехе. Раны приобрели зловещий серо-белый цвет там, где мясо начало гнить, и пахли тухлятиной. Горячечное состояние, в котором Триффан пребывал в пути, теперь прошло. Он лежал тихо, с полузакрытыми глазами. Иногда что-то шептал или пытался шептать, но разобрать слова было невозможно.
Спиндл редко отходил от Триффана, чистил его, предлагал ему пищу, к которой тот давно уже не прикасался. Спиндл был вне себя от горя. Он изо всех сил пытался держаться спокойно рядом с Триффаном, но, когда разрешал Мэйуиду или Старлинг сменить себя, не находил покоя, не мог спать и почти не слышал собеседника.
Пожилых кротих, которые досаждали ему, Спиндл игнорировал, и утешить его не мог никто. Его друг умирал, а он, Спиндл из Семи Холмов, которому сам Босвелл поручил следить за здоровьем Триффана, не справился с этим. Последней надеждой Спиндла было найти целителя среди здешних жалких средневековых писцов-кротов. Но все, что Мэйуид мог сообщить Спиндлу, вернувшись с совета, — это то, что Старлинг наорала на всех и убежала сама искать целителя. Трудно надеяться, что из этой затеи что-нибудь выйдет.
Спиндл был на поверхности (Мэйуид отпустил его) и оглядывался по сторонам, словно хотел понять, что же ему теперь делать. Тут и нашла его Старлинг, измученного, бормочущего что-то про себя, а увидев, твердо объявила:
— Спиндл, я хочу, чтобы ты поздоровался с этой кротихой. Будь с ней помягче, она ужасно робкая.
— И никого больше не нашлось... — начал было Спиндл, но, подняв глаза, увидел перед собой Фи-верфью. Она была моложе других, это уже значило кое-что, и, что еще важнее, выглядела смышленой.
— А она целитель? — спросил Спиндл.
— Вообще-то я не знаю, — ответила Старлинг, как будто защищаясь. — Она знает травы, и я надеюсь — если ты будешь милым по отношению к ней и подбодришь ее, — она сделает все, что сможет.
Фиверфью посмотрела поочередно на Спиндла и Старлинг, не очень понимая, что они говорят. Спиндл выдавил из себя слабую улыбку и проговорил, пожалуй, немного резковато:
— Хорошо. Спасибо. Хм, здравствуй! Тогда пойдем посмотрим, что ты умеешь.
— Я — ме-еня присла-ал Ка-амен, и я за-аймус фа-ашим Триффаном, — спокойно проговорила Фиверфью, положила свою лапу на лапу Спиндла и посмотрела ему в глаза.
— Спасибо, — произнес он, внезапно оробев, потому что единственной самкой, прикасавшейся к нему, не считая Тайм, была Старлинг, а к ней они все относились как к дочери! Но в прикосновении этой кротихи было что-то слишком интимное, и Спиндл почувствовал себя неуютно.
— Э-э, спасибо, — повторил он. Потом, внезапно ощутив покой, какого не ощущал уже много дней, добавил: — Да! Да! Прекрасно! Пойдем!
Они отвели Фиверфью вниз, к норе Триффана, и она без колебаний вошла в дурно пахнущие глубины. Фиверфью представили Мэйуиду, и первое, что она сделала, — дала всем знак отойти подальше, пока опа будет осматривать больного.
Фиверфью припала к земле и, внимательно всматриваясь в Триффана, долго не произносила ни звука, только еле слышно сочувственно вздыхала. Потом обошла вокруг Триффана, принюхиваясь тут и там, что-то шепча про себя, что-то вроде «Ох!» и «Бедняжка!», а когда закончила осмотр — «Это ужасно!» и, наконец, «Так не пойдет!».
Мэйуид оглянулся на своих друзей и энергично кивнул, как бы говоря: «Почтенный Спиндл и волшебница-дама, эта кротиха произвела сильное впечатление на меня, Мэйуида, вашего недостойного друга! Да-да!»
Потом Фиверфью подошла еще ближе к Триффану, положила лапу на его бок и нежно прошептала заклинание:
До-орогой Крот,
Мы здесь, с тобой,
Во имя любви к лету с его цветеньем
И к зимней ночи с ее градом и снегопадом.
В твоем сердце сейчас темно и мрачно;
Дорогой крот Триффан,
Наберись мужества.
Разреши нам вести тебя,
И ты будешь любим, мы поможем тебе,
Мы пришли, чтобы исцелить тебя.
Может быть, при звуках ее голоса Триффан пошевелился, а может быть, и нет. Сейчас, рассказывая о первой встрече Триффана из Данктона и Фиверфью, юной кротихи из Вена, которой суждено было изменить жизнь Триффана и всего кротовьего мира, любят сообщать, что Триффан пошевелился, открыл глаза и увидел совсем близко от себя Фиверфью. Некоторые в своих выдумках доходят до предположения, что он заговорил с ней.
Отчет Спиндла менее романтичен, но, вероятно, более правдив. Спиндл просто сообщает, что Фиверфью отвернулась от Триффана, у нее был решительный и целеустремленный вид, словно слабость Триффана вызвала у нее прилив энергии.
— Ты м-можешь пом-мочь ему, и-исцелить его? — спросил Спиндл, копируя старокротовий язык и надеясь, что Фиверфью поймет его так скорее.
Она улыбнулась, услышав его исковерканную речь и проговорила:
— Я еще не знаю, но доверим Триффана священному Ка-амену, и он исцелится от своих по-о-олесней через семь но-тшей, а мы это ф-фре-емя будем ве-ерно и хо-орошо уха-ашивать за ним.
В нашем рассказе мы последуем примеру Спиндла и будем передавать речь Фиверфью на современном кротовьем языке.
Она, еще раз взглянув на Триффана, объявила, что его надо перевести, и побыстрее, в место, где будет легче поправиться.
— Он слишком болен и не может двигаться.
— Ка-а-амену будет легче помочь, если крот ляжет правильно,
