Неожиданно появившийся Федор Иванович, с боем пробившись сквозь месиво тел внутрь вагона, делал отчаянные попытки сдержать творящийся там беспредел. Невероятно, но за последние четверть часа он заметно постарел, и теперь определение «старец» было в отношении него вполне уместным.
Заняв величественную позу над воющим, хрюкающим, шипящим и бьющимся в экстазе двуединым существом, старец-ведун воздел руки и начал нараспев произносить слова древней молитвы-заклинания, призывающей самых могущественных богов и духов Вселенной, дабы усмирить Хаос и остановить Разрушение. Но не успел он пропеть на древнерусском праязыке и нескольких слов, обращенных к владыке Велесу, как извивающийся в судороге страсти клубок тел издал очередной хриплый протяжный стон, взбрыкнул нижними конечностями — и чья-то смуглая (или грязная?) пятка нанесла мощный удар в область жизненно важных органов старца.
Ойкнув на полуслове, он взвыл, перекрыв стоны яростного совокупления, и повалился на пол, схватившись обеими руками за причинное место. Следующий удар одной из четырех ног вследствие ее спонтанного и неожиданного распрямления пришелся Федору Ивановичу прямо в висок и надолго выбил старца из Яви.
Возможно, это было начало гибели Мира Грязи. Возможно, волны Хаоса, разбегающиеся из эпицентра, могли вот-вот опрокинуть устои Мира и обрушить его внутрь себя. Но этого не случилось. Вероятно, те несколько слов заклинания, которые успел произнести Федор Иванович, все же развернули Первочеловека ликом Велеса в Явь, и узрел он творящееся там безобразие.
Так или иначе, но в вагон стремительными шагами вошел Бергалов. Лицо его, озаренное нездешним светом, было хмуро и полно решимости. Огромные изогнутые рога почти явственно венчали его уродливый череп, а с плеч словно бы ниспадал плащ из лохматых шкур. Вслед за Велесом-Бергаловым, еле поспевая, семенил начальник поезда, за ним редкой цепочкой следовали милиционер, врач и два санитара.
Перешагнув через неподвижное тело старца, человекоорудие бога схватило огромными руками-клешнями все еще продолжающее дергаться в непрекращающемся экстазе тело дочери и, легко подняв его, кинуло на боковую полку. Тело Алекса было подхвачено под мышки и усажено на полку внутри отсека, уже неоднократно явившую ему сегодня свое казенное гостеприимство. С брезгливой гримасой набросив дорожное полотенце на эрегированный фаллос Алекса, богочеловек грозно нахмурил брови и вопросил громовым голосом, от которого бросило в дрожь даже бывалых санитаров:
— Ты что творишь, змееныш?! В глаза смотреть, в глаза!
Глаза Алекса бессмысленно вращались, а тело совершало непроизвольные движения всеми членами. Он был явно не в состоянии сконцентривать внимание в каком-нибудь одном мире, пребывая одновременно во множестве.
— Значит, так: составим протокол. Только сначала парнишку связать надо. Ишь как его колбасит. Это какой же дрянью они обдолбались? — сказал милиционер, высовываясь из-за плеча Велеса-Бергалова и пытаясь его оттеснить.
— Сгинь, перунова отрыжка! Не до тебя сейчас! — проревел Велес-Бергалов и легким движением плеча отбросил стража порядка на несколько метров.
Но тот явно не желал оставлять инициативу в не заслуживающих, на его взгляд, большого доверия руках.
— Эй, папаша, потише! Я понимаю ваши чувства, но все будет по закону. Сейчас в протокольчике все и оформим: и изнасилование, и употребление наркотиков, и нарушения общественного порядка, и порчу имущества, и избиение пассажиров. — Милиционер сочувственно кивнул в сторону Федора Ивановича, возле которого уже хлопотал врач. — Как там со стариком — что-нибудь серьезное?
— Приходит в себя. Переломов нет, но наверняка сильное сотрясение мозга. Надо бы его обследовать и понаблюдать. В больницу сейчас поедем, дедушка! — Последние слова доктора были адресованы приоткрывшему глаза и пытавшемуся сесть Федору Ивановичу.
В течение разговора телоохранителя и телоцелителя тело Бергалова, заполнявшее почти весь проем между полками отсека, оставалось неподвижным и молчаливым. Растопырив руки и низко склонив голову, словно изготовясь бодаться, оно нависало над прекратившим непроизвольные движения телом Алекса. Стороннему наблюдателю не дано было узреть той беспощадной битвы, что разгорелась меж двумя носителями тел, скрестившими пылающие мечи взглядов. Протуберанец красно-бурого огня встретился с зелено-синим пламенным клинком. Сторонним наблюдателям, как мы уже сказали выше, видна была лишь массивная спина Бергалова, да еще босая ступня, служащая логическим завершением смуглой, покрытой редким черным волосом правой ноги Алекса.
И все же страшное напряжение, сковавшее противоборствующие стороны, вдруг стало настолько ощутимым, что сами собой смолкли, завязли в нем все звуки, а слова, готовые сорваться с языка, обратились в липкую патоку безмолвия и законопатили рты говоривших. Легкое посапывание свернувшейся калачиком на боковой полке Жени, неожиданно успокоившейся и уснувшей, только подчеркивало, обрамляло звуковым пунктиром глубину воцарившейся тишины.
Тяжелыми каменными валунами пали в омут молчания слова Велеса, произнесенные инфернально низким басом:
— Пойми, Дракон, ты лишний в нашем мире. Вернись в исторгшие тебя небес кромешные глубины. Заклинаю Одним, Двумя и Одним, Тремя, Двенадцатью и Пятью!
Слова эти, не успев затихнуть, отозвались неясным движением и вспышками света. Рогатая фигура Велеса пошатнулась, словно не в силах сдержать возросшего напора, а утратившее часть поддержки тело Бергалова сделало несколько неловких шагов, отступая из отсека купе в проход вагона.
В этот миг стоявшему за ним милиционеру почудилось, будто обнаженное тело Алекса парит в пространстве в позе лотоса, источая сияние. То ли охнув, то ли крякнув, лейтенант пал на колени и хотел было перекреститься, но забыл, бедолага, какой рукой совершается знамение. А в следующий миг и передумал, разглядев, что Алекс всего лишь сидит, скрестив ноги, на столике купе спиной к окну, подсвеченный сзади случайным лучом фонаря обходчика.
Казалось, Алекс слегка улыбался. Длинные темные волосы, обрамлявшие узкое восточное лицо, в луче фонаря обрели ненадолго золотистый ореол, а трехдневная щетина в сочетании с сияющими голубыми глазами придавала облику изрядную иконописность.
Попятившийся Бергалов едва не сел с размаху на мирно спящую Женю, но устоял на полусогнутых ногах, щеря в гримасе тридцать два золотых зуба. Затем, распрямившись и издав нечленораздельный рык, вскинул руки над головой. Он не стал произносить заклинаний и не бросился на Алекса с кулаками. Нет. Вместо этого он сдернул с третьей полки уже знакомый нам чемодан и, прижимая его к животу, щелкнул запорами. Не церемонясь особо с содержимым, Валерий Анатольевич громыхнул артефактами и вытащил пачку зеленоватых бумажек в банковской упаковке. Отслоив несколько купюр, он сунул их в нагрудный карман лейтенанта, потом рывком поднял его с колен и придал импульс в сторону выхода из вагона. Примерно то же он затем проделал с начальником поезда, врачом и санитарами, попутно кратко, но убедительно порекомендовав забыть все произошедшее. С Федором Ивановичем вышла заминка, и после недолгого препирательства старик все же остался в вагоне. Он затаился на боковой полке соседнего отсека, исподлобья глядя на Алекса.
— В нашем мире нет твоей власти, Дракон. Знание твое здесь никому не нужно! Тем более на Тройе. Здесь я и Бог, и царь! Я воплощаю все мечты и устремления людей! — произнес Бергалов-Велес, вернувшись в купе и встав напротив Алекса. Левой рукой он продолжал сжимать пачку долларов, а правой — извлеченный из кармана дорогой эксклюзивный мобильник.
Ничего не ответил Алекс. Все так же невозмутимо улыбаясь, сидел он на столике. Взгляд его обращен был на спящую Женю.
Бергалов же завершил свою тираду поднятием правой руки и нажатием клавиши телефона. Хотя его жест и не выглядел эффектным, он возымел весьма быстрые и неожиданные последствия. Впрочем, неожиданными они оказались только для единственного оставшегося в вагоне вменяемого зрителя — я имею в виду Федора Ивановича.
Не прошло и пяти секунд после телефонного вызова, как в обоих концах вагона возникли словно бы ниоткуда серые фигуры. Четверо подтянутых молодых людей в безупречно сидящих дорогих серых костюмах и в очках-хамелеонах на неразличимо схожих невыразительных лицах быстрыми бесшумными шагами приблизились к отсеку с двух сторон и выстроились за спиной Бергалова. При их появлении Федор Иванович, стараясь казаться как можно менее заметным, мгновенно закутался с головой в одеяло, оставив лишь маленькую дырочку для наблюдения. Пришедшие, однако, не обратили на него никакого внимания.
Бергалов-Велес торжествующе захохотал, а затем произнес, ернически улыбаясь и подмигивая:
