— Хоть бы записку оставила! — возмутилась я, убеждаясь в бессердечии родительницы. — А если попробовать подобрать? Можно наткнуться на то самое?
— Теоретически.
— Почему вы не усыновляете чужих детей?
— Поэтому и не усыновляем. Они всегда будут чужими не просто фактически.
— Очень категорично, — покачала головой. — Почему же ты его… — Тут я осеклась. Он же говорил, что не примет ребенка. В общем, так оно и было. Да, он вел себя с ним заботливо, и даже про инстинкт сохранения вида что-то говорил. — Ты говорил, что я смогла бы манипулировать тобой…
— Но это не значит, что я почувствую себя отцом. А попробовать ты могла бы, потому что не знала этих подробностей.
А вот Джастис знал. Но мы не исследовали возможность подкидышей даже после находки. То есть я не интересовалась, возможно ли для оборотня усыновить ребенка — для меня не было такого вопроса, пока меня вдруг не поделили двое из них.
— Издеваешься, — сложила я руки на груди.
— Наоборот — открываю тебе тайны, если ты не заметила, — спокойно парировал он. — Оборотни, которых исследуют в твоем отделе — одомашненные, городские. Даже твой кот — рафинированный. Многие инстинкты и особенности поведения в цивилизации стираются. Ваше же правительство не может всерьез интересовать эти результаты.
— Ты думаешь, где-то есть отделы, изучающие других?
— Уверен.
— В первую ночь ты что-то там говорил про… «смотреть из-за угла»…
Любопытно было наблюдать его смущение.
— Я был уверен, что ты из более секретного отдела.
— Еще не доросла, видимо, — растерянно выдохнула я.
— Тобой и твоими исследованиями прикрывают совершенно другую деятельность, Вика, поэтому и закрывать твои отделы позволяют с легкостью, на откуп.
Я молчала долго, наблюдая за тем, как Денвер размазывает по тарелке остатки салата.
— Ты, скорее всего, прав, — кивнула, наконец. — Но, думаю, мы тоже сделали много полезного… — и закусила губу, обернувшись на город.
— Наверняка, — отозвался он. — Вина хочешь?
— Да.
Мы затащили кровать в спальню и пустили Денвера исследовать второй этаж. Все оказалось не так уж и плохо благодаря любви Арджиева к минимализму. Но не все прошло проверку. Коллекцию камней Денвер обслюнявил особенно тщательно и выложил из нее одному ему понятные фигуры. Книжный шкаф пал вторым.
— Надеюсь, они там у тебя были выставлены не в хронологическом порядке? — веселилась я, потягивая вино из бокала и лежа на подушках у спинки кровати, пока Денвер выковыривал особенно блестящие корешками книги с полок.
— Придется переставить на третью, — Рэм скосил на него взгляд от стола. Он принес в спальню ноутбук, когда Денвер выполз из кроватки и начал свои исследования.
Вино, как всегда, было потрясающим и идеально притупляло остроту дня и ответственности.
— А что если я соглашусь стать твоей? — поболтала остатками вина в бокале.
— Ну уже ничего особенного, — обернулся он. — Еще вина?
— Почему это? — выпрямилась и вдруг почувствовала, как зашумело в голове.
— Потому что ты уже стала моей, — поднялся он, подхватил бутылку и направился ко мне.
— Когда это?
— Два раза сегодня, Вика, — усмехнулся он, присаживаясь.
— Ты имеешь в виду нашу фиктивную роспись? — проследила за темно-сливовой струйкой напитка. — Хватит.
— Сандингтон не спрашивал тебя, согласна ли ты стать моей женой, — поднялся он и направился к столу. — Помнишь?
— И что?
— А то, что ты пообещала ему проверить, насколько крепки мои клятвы тебе. За слова нужно отвечать, дорогая.
— А второй? — насупилась я, незаметно млея от его последнего слова.
— Ты отказалась от инъекции, — поставил он бутылку с глухим стуком и прислонился к столу, складывая руки на груди. — Если бы ты ее сделала, я бы не смог быть с тобой — ты была права.
— Отпустил бы? — сперло у меня дыхание.
— Не знаю, не думал, — помрачнел он. — Ты же осталась.
Да, я осталась. И не изменю решения. А еще этот чертовски соблазнительный контраст его практически абсолютной власти и уязвимости, доступной только мне, бил в голову не хуже вина. Сволочь невыносимо хорош — эти его рельефные руки, обвитые рисунком вен кисти и взгляд, в глубине которого завораживающе блестела темнота, подсвечивали единственную оставшуюся дорожку — к нему. Я тяжело сглотнула и сделала большой глоток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Пошли купать детеныша?
Только пошел Рэм и Денвер на его руках. Я поплыла за ними, не чувствуя ног. Глядя на мое замедленное перемещение, Рэм усмехнулся и попросил присесть на любую привлекательную поверхность. Стоило всех усилий пройти мимо его свободных коленей и присесть на холодный бортик ванной.
Денвер сидел на дне ее чаши и самозабвенно играл со струями воды из смесителя. Рэм выкладывал ему на дно часть присвоенных камней за неимением обычных игрушек.
— А резиновых уточек у тебя нет? — хихикнула я пьяно.
— Пока нет, — глянул он на меня таким взглядом, что я едва ли не плюхнулась к Денверу.
— А что говорит твой богатый опыт по поводу осмысленной речи ребенка? — Понятия не имею, как я сложила в такие стройные словосочетания вопрос. Рэм, кажется, тоже оценил. Ох уж эта его многозначительная бровь! — Дети исследований начинают говорить довольно рано… Моих исследований, я имею в виду. — Красноречие мне, наконец, отказало, и я сползла с бортика на пол, укладывая тяжелую голову на локти, оставшиеся на ванной. — Может… то есть я боюсь, что он не говорит из-за… ну ты понял.
— Я не знаю, но он, как мне кажется, гораздо взрослее своих сверстников, — Рэм опустился на пол напротив, притягательно усмехаясь: — Ты все же не умеешь пить.
— И мне сегодня это чертовски на руку, — промямлила.
24
Денвер как раз складывал пирамидку из камней, безошибочно подобрав самый большой и плоский для основания, на него водрузил поменьше… Камни не были созданы для этого, но мальчик находил для них устойчивую позицию, и пирамидка росла.
Во рту пересохло. Когда верхняя пара все же булькнула в воду, я затаила дыхание… Денвер мог показать характер, но сейчас он только насупился на камешки, не оправдавшие его доверия… и сделал еще одну попытку уговорить их вести себя прилично.
— Ты молодец, — улыбнулась я, и малыш наградил меня внимательным взглядом.
— Иди, я его искупаю, — предложил Рэм.
— Ты? — заплетающимся языком возмутилась. От теплого влажного воздуха меня прилично развезло. — Ой…
— Иди.
Оказалось, подчиняться такому мужчине очень даже неплохо, ведь иногда наступают моменты в жизни, когда кому-то нужно отдать штурвал…
Как я доползла до кровати — с трудом помнила. Нашла ее по ярким цветным пятнам новой детской одежды, сложенной на краешке. И, кажется, уснула сразу, как донесла голову до подушки.
Проснулась, когда тело чьими-то усилиями оторвалось от кровати. Я взмахнула руками, обхватывая шею мужчины:
— А Денвер? — прохрипела.
— Спит.
Сонно моргая, я разглядела спальню и непривычно темную ванную… с несколькими горящими свечами на полу.
— Романтика?
— Забота о твоих глазах, — поставил Рэм меня на пол. — Раздевайся.
— А ты не мог оставить меня просто спать?
— От тебя пахнет клиникой… И тебя лапали люди…
— Вот у вас, нелюдей, все сложно, — проворчала я сонно.
Голова гудела и требовала вернуть ей подушку.
— Ну никто и не обещал, что будет легко…
Полумрак все же таил в себе странное очарование. Он обволакивал голову, как алкоголь — или все еще вкупе с ним, — и все казалось гораздо более легким. Я не видела усмешки мужчины и его пронизывающего взгляда, избавилась от одежды и сразу же почувствовала его поддерживающие руки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кто-то еще оплошал? — усмехнулась.
— Ты, — развернул он меня спиной.
— Надо же… и когда только успела.
— Ты много всего успела…
— Всегда была шустрой…
— Кто бы знал…
Теплые капли пропитывались его хриплым голосом и бились по коже, рождая россыпь мурашек, и те тут же вспархивали с ее поверхности, стоило Рэму провести по ней ладонями. Он не церемонился — скользнул руками по ребрам вверх и обхватил грудь одной рукой, и спустился по животу другой.
