– Через час. – глухо отозвался Мулла. – А пока мне нужно помолиться.
Грядущее сражение Мулла расценивал как борьбу за свою веру, как свой маленький джихад. Он достал из кармана обломок бритвы, потрогал лезвие пальцем и убедился, что оно почти не затупилось. После этого он стиснул зубы и провел заточенным железом по виску.
Мулла брился всухую. Получалось отвратительно. Череп не желал оголяться, но Заки, скрипя зубами, настойчиво водил лезвием по израненной коже.
Из глаз Муллы обильно текли слезы, он кривился от боли, но самоистязания не прекращал. Окончив бритье, он вымученно улыбнулся.
Муллу никто не тревожил. Он стряхнул с плеч пряди темных волос, потом встал на колени и несколько минут отбивал поклоны:
– Мы вернулись с джихада малого, чтобы приступить к джихаду великому… Аллах, дай мне силы, чтобы победить недругов, чтобы не испугаться смерти, когда она посмотрит мне в лицо.
Мулла поднялся с колен. С этой минуты он был готов к бою, даже если ему было суждено погибнуть.
– Вы готовы умереть? – холодно спросил воров Мулла.
Сам он уже давно приготовился к смерти и к суду Аллаха.
– Смерть всегда ходит рядом с вором. Мы готовы к ней с той самой минуты, как признали закон справедливых людей, – отвечал за всех Власик. – А потом, Мулла, у нас просто нет другого выбора.
– Тогда вот что. – Мулла сделал паузу и пробежал взглядом по напряженным лицам воров. Он понимал, что некоторых из них видит в последний раз: так командир отправляет своих солдат на смертный бой. Мулла любил своих бойцов и был привязан к ним, но не настолько, чтобы во имя их спасения жертвовать главным – воровской идеей. – Людей у нас примерно столько же, сколько и в кодле Хрыча, а это не так плохо. Я беру на себя Грека: мне очень хочется посмотреть, какого цвета у него ливер. Ты, Власик, займешься Штырем.
Нужно его сделать! Не бойся его: в такого амбала как раз легче всего попасть.
Тебе, Кирсан, достанется Рыхлый. Завалить его будет несложно.
Мулла повернулся к молодому парню лет двадцати пяти. Кликуха у него была Художник – вовсе не потому, что этот вор тянулся к творчеству. Просто все его тело было украшено затейливыми татуировками.
– Тебе, Художник, достанется самая трудная задача: ты должен убить Крота. Крот парень скользкий, как змея. Вы смогли убедиться в этом сами – он зарезал Чижа, а тот был тоже малый не промах.
– А еще он ранил двоих наших… Скоро отдадут Богу душу! – послышался голос из угла.
Раненые, припав спинами к дощатой стене барака, смотрели прямо перед собой. Жить им оставалось лишь несколько минут. Они уже даже не просили пить, в глазах их застыли безмятежность и равнодушие ко всему происходящему.
– Думаю, ты с ним справишься, ты тоже неплохо владеешь ножом! – сказал Художнику Мулла.
– В одной руке у меня будет нож, а в другой заточка. Он не уйдет от меня.
– Вот и отлично! – проговорил Мулла, обращаясь ко всем. – Каждый из вас должен выбрать себе по клиенту. Да следите за тем, чтобы вас не пырнули в спину. От того, как сложится эта резня, зависит жить ли нам дальше. Помолитесь, кто верит, а кто не верит… молитесь тоже.
Под крик Муллы: «Аллах акбар!» – кодла вскочила со своих мест. Заки бежал с перекошенным от злобы лицом прямо на Грека, сжимая в руке осколок лезвия. Обритый наголо, с черепом в кровоточащих порезах, Мулла производил устрашающее впечатление. Он что-то орал по-татарски, но голоса своего не слышал, потому что рядом надрывали глотки десятки зеков. К его удивлению, Грек держался совершенно спокойно, и Мулла понял, что они оба из одного теста: видимо, и Грек успел помолиться своему Богу Когда до Грека оставался лишь шаг, тот неожиданно выбросил вперед руку и полоснул Муллу лезвием по груди. Мулла не почувствовал боли. Левой рукой он ухватил Грека за рукав и с силой дернул на себя, насадив сухощавое тело на обломок бритвы.
– Не жалеть никого! – орал Мулла. – Добивать всех!
Этот призыв был сродни приказу боевого командира, запрещающего брать пленных.
Мулла увидел, как Кирсан тремя точными ударами расправился с Рыжим, как Художник воткнул заточку в висок Кроту, но через секунду и сам упал, сраженный финкой.
– Загонять их в угол! – орал Мулла, размахивая бритвой. Он успел получить еще два легких ранения – одно в бок, другое в ногу, но, разгоряченный сражением, боли не ощущал. Мулла чувствовал, что перевес на его стороне – два десятка зеков с усердием добивали кодлу Хрыча. Пощады никто не просил – это было бы так же бесполезно, как ждать милости от чертей, поджаривающих грешников на костре. Наконец в живых остался последний зек из кодлы Хрыча – большеголовый и тощий вор с погонялом Жаба. Он действительно был пучеглазый, с огромными бородавками на лице. Жаба, вытаращив глаза, уставился на приближающуюся смерть, принявшую облик ухмыляющегося Власика. Власик сделал пару обманных движений ножом, а потом почти без замаха воткнул его Жабе под ребра. Когда тот опрокинулся на нары, Власик заглянул в его мертвые глаза и произнес зло:
– С одного удара уделал! Издох, падла! В этот раз кодла Муллы недосчиталась еще семерых. Всех покойников аккуратно сложили в угол барака, решив не делить их на своих и чужих. И если час назад воров разъединяла лютая ненависть, то сейчас их объединила умиротворяющая смерть.
– Если завтра покойников не уберут, здесь такой духан будет, что живым места не останется, – посетовал Власик. – Я помню, как-то в детстве провел целую ночь в одной комнате с дедом-покойником, так к утру едва блевать не начал. А сейчас здесь лежит несколько десятков жмуриков! А сам ты, Мулла, что думаешь обо всем этом?
– А чего тут думать? Ничего не думаю! – Зайдулла осторожно прилаживал повязку на окровавленное плечо. – Хорошо, что живой остался. Видно, на том свете матушка моя за меня крепко молится.
– Беспалого ты хорошо знаешь, Мулла. Долго он будет держать нас в этом морге?
– Тиша из тех людей, которые способны вообще забыть о покойниках.
Так давайте не будем засирать раньше времени друг другу мозги!
Мулла никогда не любил северные широты с их дурацким летним солнцестоянием, когда нет никакой возможности спрятаться от дневного света и даже барак не дарит спасительной тени. Поэтому все лето он пребывал в какой-то дреме, очень напоминавшей зимнюю спячку животных, и ожидал полярных ночей так же страстно, как молодой любовник ждет на условленном месте свою возлюбленную.
Хотя полярные ночи, если вдуматься, не менее отвратительны, чем долгий летний день.
Мулла был уверен, что уже давно перевалило за полночь, а солнце все еще висело над кровлей барака тусклым желтым диском. Покойники, уложенные рядком, казались прилегшими отдохнуть путниками. Создавалось впечатление, что они подремлют малость и бодренько поднимутся на ноги, чтобы отправиться в дорогу.
Ближе к утру громко заскрипела дверь барака, и на пороге появился полковник Беспалый. Мулла догадался: «кум» явился для того, чтобы самому посмотреть на пейзаж после битвы.
– Боже мой, что я вижу! – искренне ужаснулся начальник колонии и почти по-бабьи всплеснул руками. – Как же вы живете в этом аду?! А покойники?
Ей– богу, это не самое лучшее соседство. А где мой кореш Мулла? Неужели мне придется разыскивать его среди жмуриков? – горестно вздохнул Беспалый, выпятив нижнюю губу. – Боже мой, я ведь и не простился с ним по-человечески!
– Рано ты меня решил похоронить, Тимоша! – поднялся с нар Мулла.
– Господи, Мулла! Ты даже не представляешь, как рад тебя видеть живым! – воскликнул Беспалый. – доверишь ли – я молился за тебя.
– Я всегда знал, Тимоша, что ты хороший артист. Только эта сцена из дешевого спектакля. Я на нее не купился. Почему бы тебе сразу не расстрелять нас за воротами твоего учреждения, а потом свалить всех в кучу да и похоронить по-босяцки?
– Мулла, ты, наверное, думаешь, что у меня совсем нет сердца?! – нахмурился полковник. – Да я себе пулю в лоб пущу, если мне отдадут подобный приказ!
Автоматчики, стоявшие по обе стороны от Беспалого, уныло взирали на трупы. За полтора года службы они успели повидать костлявую не раз, но несколько десятков покойничков за одну последнюю неделю – явный перебор! Уже пятый день они выполняли работу могильщиков, остервенело вгрызаясь лопатами в вечную мерзлоту. Но они знали, что тундра не терпит чужеродного материала и извергает из своего мерзлого нутра все лишнее. Солдаты-могильщики были твердо уверены, что через десяток лет покойники непременно вылезут из земли на прогретую солнцем поверхность.
– Не замечал за тобой такой сентиментальности!
– А язык у тебя злой. Мулла, – укорил Беспалый былого друга. Поманив пальцем, он отвел его в сторону и продолжал вполголоса:
– Не удивлюсь, если в зоне отыщутся желающие прощупать пером твои кишки. Такие, как ты, редко заживаются на белом свете. И все-таки. Мулла, несмотря на твой ядовитый язык, я помню наше беспризорное детство и нашу дружбу – Ты зачем пришел сюда, Тимоша? Хотел поглядеть на мое мертвое тело?
