А когда короткое прощание было закончено, Мулла сказал:
– Люди, вы не предали меня в жизни. Очень надеюсь, что Аллах не разлучит нас и после смерти. Представьте себе, какая это будет замечательная компания!
За дверью послышались шаги, и молодой уверенный голос строго распорядился:
– Автоматы наизготовку! Быть предельно внимательным! Если кто-то вздумает сопротивляться, пальните ему в лоб! Разрешаю. А теперь открывай!
Звонко щелкнул замок, и через секунду дверь распахнулась.
– Граждане заключенные! Всем выходить по одному! Предупреждаю сразу, я не люблю сюрпризов. Если вздумаете шутить, мои бойцы начнут стрелять без всякой команды!
Первым пошел Мулла, следом за ним вышел Власик, за Власиком – Слава Горелый, а за ним потянулись и все остальные.
Гришуня Маленький встречал кодлу Муллы у самого выхода.
Широкоплечий, с огромной головой, напоминавшей капустный кочан-переросток, он стоял расставив толстые короткие ноги, и всем своим видом напоминал Соловья-разбойника, способного одним только свистом изничтожить вражье воинство. По обе стороны от него толпилась вся его шайка, дожидаясь команды порвать на куски бывшего смотрящего лагеря.
Гришуня Маленький долгим взглядом проводил лейтенанта и автоматчиков. Когда последний из них скрылся за казармой, он ласково протянул:
– Вот мы и повстречались с тобой. Мулла! Жаль, что наше свиданьице запоздало лет этак на десять, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. И я надеюсь сполна вернуть тебе должок. А знаешь, я боялся, что наша встреча сорвется! Ведь Хрыч мог насадить тебя на нож.
Мулла видел, что на каждого его человека приходится по шесть бойцов из кодлы Гришуни и предстоящий бой будет больше напоминать избиение.
– Я тоже хотел тебя увидеть, Гришуня!
Гришуня милостиво улыбнулся. Он знал, что смерть Муллы не будет легкой: он собирался резать врага на куски и швырять эти кровавые куски в запретную зону на прокорм сторожевым псам. Коротышка наслаждался своим превосходством. Для него Заки Зайдулла был уже покойником. От разговора с бессильным врагом Гришуня Маленький получал кайф не меньший, чем от ядреной казахской анаши.
– А ты все такой же остряк! И вижу, что по-прежнему презираешь смерть. Я прав, Мулла? А может быть, ты думаешь, что ты бессмертный? Вижу, что твои молодцы так не считают – вона как перебздели! С лица сбледнули!
– Гришуня, а ты ведь и сам не из железа сделан!
– Ox и нравится же мне этот парень! – повернулся Гришуня к своим бойцам, которые натянуто улыбались шуткам своего пахана. Не поддерживать веселье Гришуни было опасно – свирепый коротышка мог счесть это неуважением, а за неуважение он карал жестоко. – Чуете, братцы, от него мертвечиной разит за версту, а он еще скалится. Ладно, надоело мне слушать его болтовню, прирежьте его!
Мулла незаметно вытащил из рукава обломок бритвы. Именно так, без страха и просьб о пощаде, и должен умирать настоящий мусульманин, в этом случае можно не сомневаться, что после смерти он сумеет пройти в рай по мосту толщиной в волос, а душа его не заблудится в небесных пространствах.
Примеру Муллы последовали остальные бойцы. Никто из них не надеялся выжить, никто не просил пощады, но каждый решил продать свою жизнь подороже.
Все они считали себя отпетыми грешниками и не надеялись найти райское блаженство, а потому им не страшно было взять на душу перед смертью еще один грех.
– Подходи, кто желает умереть первым!
С караульных вышек солдаты с интересом наблюдали за назревавшей потасовкой. Они помнили инструкции Беспалого: ни во что не вмешиваться!
Полковник предупреждал, что существует большая опасность потерять контроль над этой зоной, если зеки вместо того, чтобы резать друг друга, надумают объединиться. Тогда они смогут и разнести в щепки крепко сколоченные бараки, и вырвать с корнем сторожевые вышки. Солдаты полагали, что именно поэтому полковник старался натравить одну кодлу на другую.
Была у Беспалого и еще одна причина для беспокойства. Три недели назад в одной зоне под Воркутой тамошние зеки на целых две недели взяли власть в свои руки, вырезав большую часть администрации и всех сук. Бунтовщиков усмирили на четвертую неделю: пять танков проутюжили гусеницами территории лагеря вместе с заключенными, превратив этот уголок тундры в болото. Тех немногих, что ударились в бега, затравили голодными овчарками. Возможно, такое же решение придется принимать и в отношении беспаловского беспокойного хозяйства.
– В кольцо их бери! Чтобы ни одна тварь не вырвалась! А то придется бегать за ними, как за крысами, по всей зоне, – уверенно покрикивал Гришуня.
Гришуня был одним из первых в воровском мире, кто начал окружать себя «торпедами» – зеками, проигравшими в карты свою жизнь. С их помощью он не только держал в узде всю зону, но и устранял соперников. Полчаса назад Гришуня провел инструктаж среди «торпед» и пообещал прощение долга тому, кто первым сумеет всадить перо в Муллу. «Торпеды» обещали разодрать наглого татарина на куски, едва он выйдет из барака. Но когда дверь распахнулась и автоматчики вывели Муллу, ландскнехты Гришуни увидели его черные сатанинские глаза и поняли, что на тот свет черти никогда не уходят без кровавой дани.
Заки Зайдулла всегда был вожаком стаи. Матерый, сильный, он напоминал волка, который одним коротким рыком способен укротить самых свирепых соперников. Мулла всегда жил по волчьим законам, а эти законы признают только силу. Во всем его облике ощущалось что-то от могучего, знающего себе цену зверя. Один взгляд такого зверя способен заставить поджать хвост нахальную овчарку, посмевшую ощерить зубастую пасть. Именно такой взгляд парализует овцу и делает послушной самку, готовую следовать куда угодно за своим господином.
Заки Зайдулла знал, что его окружают псы, послушные строгому хозяйскому окрику.
Каждый из них в отдельности ничто, но едва они собьются в стаю, как уже готовы растерзать самого сильного зверя. Даже повадки у врагов Муллы были собачьи: они старались обойти противника со спины, чтобы вонзить клыки (вернее, ножи) в незащищенное место.
– Плотнее окружай! Плотнее! – командовал Гришуня Маленький.
– Смотри на них, бродяги! – сквозь зубы цедил Мулла. – Вот так суки душат воров!
Несколько секунд уркачи в напряженном молчании рассматривали друг друга. Они узнавали прежних приятелей, с которыми делили хозяйскую пайку и хлебали пресную баланду из одной миски. Однако все это было в прошлом, а значит, утратило ценность: их навсегда перессорил приказ Гришуни Маленького.
А потом чей-то яростный крик нарушил общее оцепенение:
– Получай, сучара!
Сердито забрехали в запретной зоне сторожевые псы. Ухватившись за грудь обеими руками, упал на землю смертельно раненный уркач.
– На тебе!
– Держи, паскуда!
– Урою, сука!
Мулла рубился зло. Он старался наносить удар наверняка и чувствовал, как сталь входит в живую плоть. Перепачканный в чужой крови, истошно матерясь, он казался ангелом смерти, который пришел на землю для того, чтобы на своих широких крыльях переправлять грешников в геенну огненную. Рядом с Муллой падали бродяги. Они отходили в лучший мир с облегчением, молясь заступнику тюремных сидельцев. Все трудности оставались на грешной земле, где продолжали бушевать человеческие страсти.
– Мулла остался один!
– Коли его! – ревел Гришуня. – Че стоите! Ишь какой прыткий! Дави его, сейчас он сдохнет!
Мулла умело уворачивался от чужих выпадов и сам наносил удары.
Казалось, будто он сделан не из мяса и костей, а из какой-то духовной субстанции и способен в трудную минуту воспарить над сторожевыми вышками и скрыться в облаках. Однако и его начинала одолевать усталость.
Из последних сил он пробился через толпу «торпед» к Гришуне Маленькому и всадил ему в брюхо острую сталь.
– Добивай его! – заорал коротышка, отступая назад.
Он уже и сам готов был поверить в бессмертие Муллы. Вдобавок он знал наверняка – если татарин добрался до него, то теперь не отцепится даже мертвым.
Один из подпаханников Гришуни прыгнул Мулле на плечи, другой ухватил татарина за ноги, и только после этого они сумели повалить его на землю.
Третий, рослый и нескладный боец с длинным лошадиным лицом, занес нож над поверженным Муллой, метя прямо в сердце.
Раздалась короткая автоматная очередь. Вор с длинным лицом выронил нож и тяжело повалился навзничь. Следующая очередь прошила Гришуню Маленького, и тот, зашатавшись на коротеньких ножках, рухнул на колени, а затем вниз лицом в грязь.
– Расходись! – раздался громкий крик Беспалого. – Иначе мне придется перестрелять половину лагеря.
Воры в страхе бросились в разные стороны, а затем, позабыв про почившего «вождя», стали уныло расходиться по баракам, как будто ничего не произошло.
– Живой? – нагнулся полковник над Муллой. – Вижу, что дышишь. В общем, теперь ты мой должник, Заки!
