– Нина! – слышу я свое имя и внезапно, вместо улиц гетто, трупов, прикрытых газетами, на тротуарах, я вижу песок и море.
На меня смотрят чистые глаза ребенка. «Не доверяй людям…» – хотела бы я сказать, но лишь прижимаю внука к себе.
– Я хочу есть, – говорит он, высвобождаясь из моих объятий.
– Тогда идем обедать.
Я поднимаюсь с шезлонга, кладу в корзинку рядом с кремом для загара и щеткой для волос пачку разрозненных листов бумаги, на которых пытаюсь воссоздать минувшее время – время смерти.
Комиссар подумал, что должен прочитать эту книгу. У него было предчувствие, что в «Письмах с рампы» Нина С. описала также свою боль и страх…
12 августа 1990 года
Сюда к нам приехала Габи, а поскольку я поставила последнюю точку в рукописи романа, то могу позволить себе немного побездельничать. Больше всего мне хотелось бы сидеть в шезлонге и смотреть на волны, которые в своем, только одним им ведомом ритме бьют по песку. Море для меня обладает таинственной силой, оно притягивает меня, очищает, исцеляет.
Габи – по своей природе странник, она проходит обычно целые километры от Ястребиной Горы до Дембок. В последний раз она свернула за дюной в лес и за тем лесом обнаружила тянущиеся до горизонта луга.
– Мы должны пойти туда все вместе, – сказала она. – Там красиво.
– У меня слишком маленькие ножки, им трудно так далеко ходить, – защищается Пётрусь. Он так же, как и я, предпочитает оседлый образ жизни.
– У вас обоих тяжелые попы, – злится Габи, а потом ведет переговоры с внуком: – А если я возьму тебя на закорки?
– Тогда я, может, и пойду на эту прогулку, – сдается Пётрусь.
Моя дочь была права, это место и вправду исключительное. Оказывается, вся эта территория находится под охраной государства как историко-культурный заповедник. За лугами виднеются какие-то дома, это рыбацкий поселок Карвенские Болота. Несколько развалюх, а рядом совсем новые дома с фахверковыми фасадами, некоторые покрыты соломенной крышей. Дома стилизованы под старину, как будто бы их строили голландцы – этот поселок некогда принадлежал им. И луга тоже.
– Все выкупают приезжие, – говорит женщина в небольшом кафе, куда мы зашли. Здесь отлично жарят рыбу.
Я заказываю камбалу и пиво, Габи тоже, Пётрусь – картошку фри и кока-колу.
– А не хотят ли гости посмотреть красивый участок, который продается? – интересуется кашубка [60] за буфетной стойкой.
– Хотеть, может быть, и хотят, да деньжат маловато, – отвечаю я.
– Так они недорого просят, продают по нужде, – соблазняет она нас.
Ну и обстряпали дело. Мы внесли задаток за участок площадью больше гектара, лежащий на самом краю лугов.
– Самое большее, что мы сможем, это поставить палатку, – говорю я, – потому что на дом нет денег.
– Если есть участок, то и деньги найдутся, – отвечает моя дочь.
3 марта 1992 года
Вчера был день рождения девочек, Зося по традиции привезла торт и двадцать три свечки, потому что ровно столько исполняется моим дочерям. Свечки задула Габи. Лилька заканчивает университет в Англии и как раз сообщила, что не вернется. Ей предложили очень хорошую работу.
– Пусть Лилька не воображает, что ее там примут за свою. Она всегда будет человеком второго сорта, – резюмировала Зося.
Я возразила:
– Пусть делает что хочет – она взрослая.
– Ну, не знаю, взрослая ли какая-нибудь из твоих дочерей. У одной – шило в попке, а вторая – покровительница убогих, кошек, собак и бог весть кого еще…
– Пока что я принесла домой только одного кота, – запротестовала Габи.
– Дело не в коте, а в том, что ты стоишь на месте. Застряла в своем провинциальном центре. Что же это за будущее для молодой, способной женщины?!
– Может, я еще выбьюсь в люди, тетя, – пыталась защищаться виновница торжества.
– Сомневаюсь. – Зося явно встала с левой ноги.
О чем я ей и сказала. Сестра, должно быть, имела в виду меня.
«Письма с рампы» были переведены на немецкий язык и имели успех. В течение недели разошлось сто тысяч экземпляров, а за месяц это число возросло вдвое. Когда пришел банковский перевод, я подумала, что это ошибка. Невероятно, чтобы указанная сумма была настоящей. Однако это было так. За один день я превратилась в состоятельную особу. Зося осуждала меня за то, что я неправильно распоряжаюсь капиталом. Вместо того чтобы положить в банк под хороший процент, я строю дом на море и купила машину – на ее взгляд, слишком дорогую, слишком большую.
– Ты разоришься на бензине, – предостерегала она.
– Но я не так много езжу.
– Тогда зачем тебе автомобиль?
– Чтобы ездить в Карвенские Болота.
– В Карвенские Болота я могу вас всегда отвезти, – ответила сестра резонно.
А мне вспомнилась басня о стрекозе и муравье. По мнению Зоси, я была той стрекозой, которая не думала о том, что когда-то придет зима. Может, и придет, но сейчас лето!
Сентябрь 1992 года
Дом стоит. На окраине луга. Достаточно выглянуть за окно, чтобы увидеть гордо вышагивающих в высокой траве аистов. Строительство, по правде говоря, прошло не так гладко, как мы надеялись. Я вынашивала в мечтах крышу, крытую соломой, как это было во времена осевших здесь голландцев, но подрядчик настойчиво убеждал остановиться на черепице. Он утверждал, что с соломенной крышей в будущем не оберешься хлопот. В конце концов я поддалась на его уговоры и согласилась на черепицу цветов осени, то есть коричнево-терракотовую.
Внутри, на первом этаже, находится гостиная с камином, соединенная с кухней, дальше маленький коридорчик, направо мой кабинет, прямо ванная комната, налево маленькая котельная и выход на крыльцо. С южной стороны пристроена терраса, на которую ведет балконная дверь из гостиной. Чтобы попасть к главному входу, надо обойти дом, поэтому все входят через террасу.
Наверх ведет деревянная лестница с красивой балюстрадой. Я долго искала мастера, который мог бы украсить ее кашубскими мотивами. Началось все с того, что меня привела в восторг придорожная часовенка со скорбящим Иисусом. Страдание, застывшее на его деревянном, покрытом краской лице, впечатляло. И под пробитыми гвоздями стопами Христа надпись: Jedn drëdżému brzemiona niesta [61] . Я спросила, кто автор скульптуры, и узнала, что он и ныне здравствует, живет примерно в двадцати километрах отсюда. Я поехала туда и увидела весьма преклонных лет художника. Он отнесся ко мне с недоверием, но, когда узнал, что я не туристка и у меня есть дом в этих местах, стал разговаривать со мной совсем по-другому и не обиделся на такой несложный заказ. «Все для людей», – сказал он. Балюстраду вырезал прекрасную.
На втором этаже – небольшой холл, две спальни и ванная. Вид на море закрывает ряд старых дубов, но, когда открываешь окно, слышен его шум.
Я уже знаю, я полюблю сюда приезжать. Таким образом, наша почтенная брвиновская вилла получила серьезного конкурента. Однако я больше чем уверена, что сумею разобраться со своими чувствами.
5 октября 1999 года
Мы часто ходим с Пётрусем к руинам замка, расположенного от нашего дома всего в нескольких километрах. Когда-то в этих стенах жизнь била ключом, проходили шумные собрания шляхты и устраивались балы, а теперь царит тишина… Удастся ли мне оживить это место? Силой воображения воскресить его, заселить людьми? Бродит у меня в голове одна идея, скорее даже наметки идеи, но до ее осуществления еще далеко. Может, когда я останусь здесь одна, что-нибудь из моих задумок и получится.
На пару дней приехала Габи и, уезжая, забрала с собой Пётруся. Отговариваться уже нечем, я должна решиться: либо я начинаю работу над книгой, либо отказываюсь от замысла.
Посоветуюсь с ближайшим соседом и, можно сказать, уже другом, паном Карликом, пенсионером, в прошлом штейгером, то есть горным мастером, из Силезии. Мы знакомы с тех времен, когда у меня еще не было дома и я приезжала сюда на отдых. Он появлялся обычно, когда местность пустела. Выходя на вечернюю прогулку, я часто замечала вдали его сгорбленную фигуру.
Он живет в доме, построенном собственными руками: по его словам, у него не было другого выхода. Врачи сказали, что, если он не проветрит легкие от угольной пыли, ему конец. Поэтому он постаскивал, как сорока в свое гнездо, какие-то плиты, куски гофрированной жести, купил немного древесины и смастерил из этого свою резиденцию. Так он называет свое жилище. Мы часто беседуем вдвоем в его конуре за сколоченным из досок столом, потому что пана Карлика никак не удается зазвать «в мои салоны». Здесь, правда, нет электричества, зато есть коза, железная печка с трубой, которая служит для обогрева и готовки, а если открыть дверцу, то она выполняет роль также маленького камина.
Есть еще кровать, застланная покрывалом с кашубскими узорами, а на стене висит полка с книжками.
Я ловлю себя на том, что рассказываю этому человеку такие вещи, о которых до этого никому открыто не говорила. Я очень недоверчива по природе, но его лицо, с крупицами угольной пыли, въевшейся в морщинки вокруг глаз, располагает к откровенности.
