какого окаянного, дверь закрыли, и он там помирает в муках и корчах… Вот про этот самый агрегат и песня. Называется: «Железная дева». Была раньше рок-группа английская, что песню эту исполняла, так и звалась тоже – Железной Девой, то бишь Айрон Мэйден, если по-ихнему… Может, слыхали?
– Вроде слышал что-то… – ответил Сергей.
Майор промолчал.
– Вот, значит, Лёха наш, видать, как бабу ту чёрную страшную в окошке увидел, так песню сразу и вспомнил.
– А ты и сам, я смотрю, знаток музыки, Пинкертон, а!
– Ну, а чего ж нет. В студенческие годы на басу в группе поигрывал… Я песен много всяких знаю. Лёха как чего замурлычет, так слушаю, вспоминаю… Хороший он парень, Лёха наш. Судьба у него только хреново сложилась, не на ту дорожку повела…
– Зато как пулю словил, так считай человеком стал.
– Он им к тому времени уже был, тёзка, – сказал Сергей. – Сам же знаешь, все мы – какие были, такие и есть… Был бы Лёха говном, не стали бы его оживлять, да сюда посылать…
Майор немного помолчал, цыкнул зубом и произнёс:
– Прав ты, Серый. Прав полностью. Не то я сказал.
***
А в то самое время непокойный мертвец Лёха, он же Алексей Геннадьевич Шувалов, катил на своём багги вниз по хорошо знакомому отрогу на северной стороне Южного хребта, негромко напевая очередную в его ночном репертуаре старую песню:
– Как-то ехал я, перед Рождеством,
Погонял коня гужевым хлыстом,
На моём пути тёмный лес стоит,
Кто-то в том лесу воет и кричит…[31]
***
С наступлением утра в каньоне мало что изменилось. Только верхушки возвышавшихся слева над каньоном чёрных скал, заслонявших часть тоже чёрного, но звёздного неба и потому не видимых, а скорее угадываемых, окрасились серым и местами рыжеватым. В остальном же, как лежала в каньоне густая антрацитовая темень, так и оставалась лежать. Только ближе к полудню, когда солнце наконец заглянет в эту тянущуюся на многие сотни километров трещину в коре планеты, темнота отступит, а пока же никакой разницы между ночным небом и небом дневным мертвецы не замечали.
Нет, конечно, в тонкой марсианской атмосфере свет несколько рассеивается, и цвет небесной черноты днём немного меняется, но рассеяние это столь ничтожно, что заметить изменения могут только точные приборы, к коим человеческий глаз – мёртвый ли, живой ли – относится мало.
За ночь они проехали бóльшую часть Хребта. Подсвеченные солнцем пики становились заметно ниже. Да и счётчик на панели показывал, что от спуска в каньон они сделали по его непролазным каменным дебрям полсотни километров. В среднем четыре-пять километров за час.
Следы были чёткими, мертвецы их ни разу не теряли. Американцы всё время петляли меж камней, часто падали. «Хорошо бы кто копыта поломал…» – сказал под утро Майор, видя очередное место падения с множеством следов вокруг. «Или шею, – добавил сверху Андрей Ильич. – Лучше шею». Всем было очевидно, что багги продвигался по каньону сноровистее и, следовательно, быстрее мотоциклистов. Ведь, как мертвецы ни петляли вслед за преследуемыми американцами, но ни разу не заваливались набок и не толкали машину. Факт.
– Как полагаешь, Серый, – спросил сквозь зубы Майор, продолжая смотреть на дорогу, – далеко áмеры от лагеря? Пятый день считай пошёл… А ты, помнится мне, давал им с форой пять дней на дорогу…
– Не знаю, тёзка, не знаю… – Сергей покачал головой. – Надеюсь, эта дорога их вымотала… Живым нужен отдых. Никакие препараты тут им не помогут. Их четверо осталось. Должны же понимать, что с перегрузом помрут они, не доехав… Сомневаюсь я, что они день и ночь ехали.
– Всего четверо… Что они могут вообще?
– А ты сам-то как думаешь? – Сергей повернул лицо к водителю. – Из автоматов по нам пострелять прилетели?..
– Хм…
– А вы обратили внимание на то, как эти янкесы относятся к лишнему грузу? – спросил стоявший позади на своём месте Андрей Ильич. – Автоматов запасных им не надо, хотя на войне, сами знаете, ствол лишним не бывает… Тем более на колёсах они… В обоих случаях только боекомплект забрали. Вопрос: чего автоматы не взяли? Они тут, как и бэ-кá, весят мало. А вдруг утыкание патрона, или ствол песком забьётся?..
– Да заметили, заметили, Пинкертон! Говори уже, чего хотел сказать!
– А чего тут говорить, десантура? – ответил сверху старый мёртвый опер. – Воевать с нами янкесы не собираются. Пославшие этих камикадзе сюда злые буржуины не могли не понимать, что пуля против нас – средство малоэффективное. Цель их миссии – обычно янкесы любят именовать пафосными словечками чинимый ими повсюду, где только запахнет нефтью или другими ресурсами, беспредел – прекратить строительство русского города на Марсе. Город – важный фактор в первоначальном освоении Российской Федерацией этой планеты.
Как, по-твоему, десантура, можно эффективно решить вопрос неумираемых строителей города, чтобы наверняка и с гарантией?
– Ну, если бы дело было на Земле, точный ракетный удар… Но тут…
– Тут ракеты не летают, – сказал Андрей Ильич. – А дроны малоподъёмны. Ничего серьёзного с дрона нам на голову не уронишь…
– Дрон на колёсах?
– Очень даже возможно, десантура, очень даже возможно…
– По местным ухабам не всякая полноценная машина проедет, – заметил Сергей.
– Верно, – согласился с ним Андрей Ильич. – Не всякая. Но мы ведь не знаем, что они там везут такое, что даже лишний ствол им не нужен, бросают… Там, на корабле у янкесов, много пустых камер осталось после отъезда диверсантов этих. Что там в них было – мы не знаем. Ясно одно – ничего для нас хорошего!
– Уж это точно, – буркнул Майор. – Это как пить дать.
– Тормози, – сказал ему Сергей. – Пора «птичку» поднимать…
***
Лёха был возле лагеря на рассвете.
Всю ночь он ехал по пустыне. Где-то полз черепахой, а где-то и втапливал под десять километров в час. Пару раз даже перевернулся, но без травм. Поставить опрокинутый багги обратно на колёса сильному мёртвому Лёхе не составило труда. Раздолбал одну фару, так то – потеря приемлемая. Когда заехал в знакомый длинный «коридор» между барханами, выжал из машины все тридцать. Местами летел в самом буквальном смысле.
Но в лагерь заезжать не стал, остановился в двух километрах.
– Лагерь! Подъём! Это Лёха! – объявил он в рацию, окидывая внимательным взглядом палаточный городок, склады, энергостанцию.
В лагере было тихо, никого не было видно.
– Товарищи мертвецы! – снова нажал тангенту Лёха.
– Тахир в канале, – кашлянула в ответ рация. – Ты один? Где остальные?
– Остальные в порядке. Все живы. У вас как?
– Нормально.
– Лёха! – в рации прозвучал голос Надежды. – Ты почему один?!
